- Сколько времени у меня есть?

- Так бы и давно. Это хмырь позвонил, тобой поинтересовался. Так что назначай время и действуй.

А говорят, иностранцы умнее. Это ж надо было Чаплинскому самому так влипнуть. Создавать наполеоновские планы на чужих ошибках - не велика мудрость. Только что я была лучшего мнения о Сливятине. Я даже признавала за ним проблеск интеллекта.

- Диктуйте телефон, - согласилась я, решив, что от встречи с диссидентом убудет только от благополучия Израиля. И всего мирового сообщества.

- Умничка. А в академии помочь? Или все же сама.

- Сама, - я устало махнула рукой и опрокинула в самую душу ещё одну рюмку водки. Мне необходимо было снять напряжение и сказать этой пискле Танечке, что люди так не делают. Во всяком случае, я не видела повода, по которому меня так уж нужно было подставить.

Если, конечно, это не сливятинская ловушка. Смертельная ловушка ради долгосрочного кредита? Глупости, конечно, но у нас может быть все. Абсолютно все...

А потому... А потому что мы пилоты, небо наш, небо наш родимый дом...И если не считать этого факта, то существует два варианта развития событий. Я иду домой и плачу. Ведь вся эта бравада - как молодежная икота, борьба за сохранение имиджа. А на самом деле - страшно. И одиноко. И очень-очень плохо. Как говорили у меня дома: "Летел, как ангел, упал, как черт". Мне стоило повнимательнее разработать план будущей жизни, и идея постоянно выходить замуж в конечном итоге была не так уж плоха. Во всяком случае , даже из-за

худощавой спины мужнюю жену у нас не так-то легко вытащить. Значить домой и плакать...

Но можно последовать ленинской логике и пойти другим путем. Который несвойственен добрым женщинам, но осваивается по мере сил и возможностей. Значит, вернуться? Вернуться и разобраться, по горячим следам? А что? Если все получится, то следующим местом моей работы станет контрразведка. И кто знает - женщина президент, выходец из властных структур - заманчивая перспектива.

- А машина есть? - спросила я у Сливятина.

- Отвезем, Надежда Викторовна. Отвезем, куда скажете, - благодушно усмехнулся он, сохраняя, однако, пионерское расстояние. В этом народной избраннике явно чувствовался сапер. А во мне, как обычно, мина...

После двух в академии обычно тихо. Пары заканчиваются, студенты разбредаются, а на рабочем месте остаются одни лаборантки-печатницы, потому что кто-то же должен тревожно вскрикивать в трубку: "Кафедра". А ну как царственный указания родятся после обеда и ведь негоже им умирать до того, пока все не поймут их уже обыденную абсурдность.

Я тихо шла по темному коридору, совершенно не обдумывая план дальнейших действий. Если в голове мука, то она обязательно высыпается на судьбу. Можно делать хлеб, а можно ничего не делать. И вообще, как говорят умные: "Конец один".

- Надежда Викторовна, - окликнули меня шепотом.

Я нервно оглянулась, ожидая провокации и галлюцинации. Возле мужского туалета курил студент Джагоев.

- Вы зачем вернулись? Преступника тянет...

Если бы он был моим мужчиной, я дала бы ему по физиономии и просто повисла не шее. Я точно знаю, что сейчас в моде женщины, которые могут все не так как мужчины. Я - ещё могу.

- Меня допрашивали, интересовались последними словами покойной.

- И что она сказала? - я старательно напрягла память, отказавшую мне ещё пару лет назад. Иногда я даже радовалась, что мои мозги работают в щадящем режиме.

- Василиса Прекрасная . - прошептал Джагоев. - Все запомнили...

- Что еще? - я остановилась, мерно раскачиваясь на каблуках. Мне не хотелось смотреть этому юноше в глаза. То, что я могла там найти для некоторых особей мужского пола иногда становилось пожизненным заключением. Возле мужского туалета пахло нарождающимся чувством. Еще немного, и этот джигит достал бы ружье своих предков.

- Больше ничего. А ваши все - в сборе, - он виновато пожал плечами.

- Спасибо, - я решительно двинулась дальше, с удовольствием ощутив легкое дыхание несбывшейся мечты.

- А вот и вы, - удовлетворенно заметил Мишин, восседавший за правительственным столом у окна. И никакой он не разведчик - настоящий профессионал не станет подставлять затылок под возможную пулю снайпера. Я вздохнула несколько облегченно и вызывающе.

- И что вы нам расскажите? - Мишин внимательно смотрел на мои руки, недавно посетившие маникюршу и отказывавшиеся от стирки по причине вселенской лени и не сложившейся семейной жизни.

- А где Танечка? И Татьяна Ивановна? - спросила я, понимая, что в отсутствие главных действующих лиц мне не стоило приходить сюда.

- Танечка на координационном совете. Скоро будет. А вы может быть объясните нам свое участие в этой драме? Муж Анны Семеновны настоял на тщательном вскрытии.

- Какая гадость, - откомментировала Инна Константиновна. - Я никогда не позволю, чтобы со мной поступили подобным образом.

- А где шприц? - настороженно спросил Виталий Николаевич. - Куда вы его дели? Ведь можно проверить остатки яда в нем?...

Здесь все играли против меня. Здесь все мы были чужаками. Понравиться этой злобноте я уже не могла ни при каких обстоятельствах.

- А знаете, - вдруг устало сказал Мишин, - ведь в следующем году мне на пенсию. И вопрос этот решенный. Не уговаривайте. И замену мне уже подыскали...

Инна Константиновна приосанилась и посмотрела на меня с презрением женщины, что от рассвета до заката, на все времена знала одного-единственного, причем не самого удачного мужчину. Я устало поежилась. Когда-то у меня была подруга. Она ненавидела мужчин и боролась за права женщин. Как ни странно, она меня не любила. Но сейчас это был единственный человек, с которым можно было поговорить о деле. Инна Константиновна все вписывалась и вписывалась в паузу, расцветая от перспективы выпихнуть меня на панель, продать в Турцию и получать процент от моей сговорчивости.

- Намечали Анну Семеновну, - наконец закончил Мишин.

- Да? - вырвалось у Виталия Николаевича, который усердно рисовал лодочку с парусом на пыльной поверхности стола.

- Но ведь она даже не кандидат наук, - вспыхнула Инна Константиновна.

- И вы об этом знали. Все знали, кроме Крыловой. Может быть, вас использовали втемную? - ласково спросил Мишин, проникаясь ко мне небывалым сочувствием.

- Да как вы смеете! - взорвалась Инна. - Что вы себе позволяете!

- Тише, - наморщился Мишин. - Тише. Не вы ли говорили, что пойдете по трупам. Откровенно говоря, я думал, что вы имеете в виду меня. А вышло...

- Я не позволю..., - крикнула Инна Константиновна, затравленно озираясь в поисках поддержки.

- Да ради Бога... Ищите шприц. Это важно. Я - у себя, - Мишин устало поднялся со стула и неверной походкой вышел из аудитории. Мне стало его почему-то жаль.

А протокол? Протокол - тоже я? - заорала Инна Константиновна, как серьезно раненная несправедливостью и укушенная разрушенной надеждой. Слава Богу - не мной...

Молчание было ей ответом. Кажется, так у классика. Так и в классических ситуациях.

- Ничего, ничего, посчитаемся. Сочтемся, - прошипела она, сужая до невозможности свои и так не слишком большие глаза.

- Ага, приходите. Умножим, поделим, отнимем. Отнимем обязательно , выпалила я.

И устыдилась. Для них для всех это было серьезно. Жизненно важно. Даже сильнее, чем смерть. Для меня так - игрушки. Кто-то из моих бывших уже сообщал общественности, что я моральный урод. Теперь оставалось соответствовать...

Виталий Николаевич вздрогнул от того, как сильно хлопнула дверью Инна Константиновна. Вздрогнул и заерзал на стуле. Ему явно было пора. Проросший на подоконнике овес требовал полива или употребления. Режим питания нарушался, а творческий процесс создания великого театрального шедевра, насколько я поняла, напрямую зависел от того, как сложатся у Виталия Николаевича дела с желудочно-кишечным трактом. И если в его организме окажется много желчи, то полетит наше искусство к черту - прямо в Тартарары.