– А вы не догадываетесь – почему? – усмехается Робингуд.

– Потому что те могли бы ходить за жалованьем прямо в Казачий, да?

– Именно! Так вот, профессор, я сейчас сделаю вам «предложение, от которого нельзя отказаться»… Нам, собственно, нужно лишь ваше имя – в качестве, если так можно сказать, торговой марки. Мы хотим, чтобы вы, как нынче выражаются, озвучили некоторую информацию о наркобизнесе под крышей Тюркестанского посольства; информацию, заметьте, абсолютно правдивую…

– Это имеет отношение к происшествию на Южном шоссе?

– Непосредственное. Завтра утром в газетах будет опубликован материал, подписанный вашим именем. Затем, в 15-00, вам предстоит выступить на радио «Эхо Москвы» в их традиционной программе «Интерактивный рикошет» на тему: «Нужны ли России такие союзники, как Тюркбаши?» На этом – всё; дальше мы переправим вас вместе с семьей в любую страну по вашему выбору и поможем получите статус политического беженца. Аванс в двадцать тысяч, – с этими словами Робингуд щелкает замками кейса, демонстрируя рядок аккуратных долларовых пачек, – вы получите прямо сейчас, и еще тридцать – по выходе из студии «Эха». И, пока вы не окажитесь за границей, ваша семья будет находиться под нашей защитой.

– А если я всё же откажусь играть в эти ваши игры?

– Не советую. Газетные статьи за вашим именем всё равно будут опубликованы, вне зависимости от вашего согласия. Может, вам и удастся убедить нукеров Ибрагим-бека, что вы тут ни сном, ни духом – а может и нет. Но в любом случае, вы не получите ни денег, ни грин-карты, ни нашей защиты. Глупо…

– Хорошо, – после минутного размышления решается кореец. – Но есть два условия. Во-первых, я хочу, чтобы моя семья была в безопасности уже сегодня. За границей.

– Принято, – кивает Робингуд. – Нам же легче.

– Второе. Пятьдесят тысяч – это если я останусь жив. Если же меня по ходу вашей операции убьют или похитят (а это одно и то же), семья должна получить еще столько же.

– Вы не слишком дорого цените свою жизнь, профессор… Ваши условия приняты.

За Шервудским столом – расширенный состав. Посидевши в молчании традиционную минуту, бойцы подымаются с мест после Робингудового: «Ну что, орлы? – по коням!» и, предводительствуемые атаманом, неспешно направляются к дверям. В опустевшем помещении, «на хозяйстве», остается один Подполковник: в начавшейся операции начальнику штаба предстоит выполнять функции диспетчера.

Из окна, сквозь толстое зеленоватое бронестекло, видна бело-голубая церковка на противоположной от Посольства стороне Первого Казачьего. На полированном офисном столе – телефон и россыпь свежих российских газет с обведенными фломастером заметками.

– …Нет, мы никак не комментируем голословные измышления господина Кима. Да, мы настаиваем на том, что фильм мистера Миллиджа – фальшивка, от начала до конца. Мы в этой связи напоминаем, что российские власти в свой черед опровергли факт находки этого самого якобы героинового контейнера… Нет, Его Превосходительство посол не намерен подавать в суд за клевету на господина Кима: не хватает еще устраивать бесплатный пиар этому политическому трупу!.. Ну, если в своем радиовыступлении господин Ким приведет конкретные, проверяемые факты – вроде номеров секретных, якобы «героиновых», счетов, тогда хотя бы возникнет предмет для разговора… Всего доброго, наша пресс-служба всегда к вашим услугам.

Радио «Эхо Москвы» – явление для постсоветской России нетипичное, чтоб не сказать уникальное. Когда горбачевская гласность тихо отошла – вместе с Советским Союзом, – журналисты быстро уразумели, что это только впавшее в маразм советское государство готово было безропотно платить за поношение собственной персоны; новым же хозяевам жизни такой стиль отношений со «свет-мой-зеркальцем» не примыслится и в белой горячке. Неудивительно, что в условиях грянувшего «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует» тех, кто работает не по заказу (или по крайней мере не ленится прикопать означенный заказ на глубину двух штыков лопаты – чтоб от него не так воняло) осталось раз-два и обчелся; удивительнее иное – что такие всё же остались. «Эхо» – как раз из числа этих самых «раз-два и обчелся»; Бог его знает, что тому причиной – реальная ли финансовая независимость радиостанции, или просто некая ее врожденная, фоновая интеллигентность, однако «факт на лице»…

«Эхо» в Москве действительно любят, а кто не любит – хотя бы уважает. В этом логове либералов-западников всегда неукоснительно предоставляли слово политическим противникам, асимптотически приближаясь к тому самому Вольтеровскому идеалу: «Мне отвратительны ваши взгляды, но я готов отдать жизнь за ваше право их исповедовать». Во время гражданской мини-войны 93-го года мятежники (или, если вам так больше нравится, «инсургенты») провели перед микрофонами «Эха» не меньше времени, чем эмиссары Кремля – к крайнему неудовольствию последних, а на стенах известного всему российскому бомонду коридора на 14-ом этаже первого от центра Новоарбатского небоскреба, завешенных сотнями лично подписанных после интервью портретов – «All Stars» – можно обнаружить в трогательном соседстве физиономии Чубайса и Илюхина, Ковалева и Говорухина, Солано и Рохлина. Будучи радиостанцией в основном аналитической, «Эхо» никогда особо не гонялось за сенсациями; возможно, именно по этой причине сенсации плывут сюда сами, а здешняя служба новостей – одна из самых оперативных, и при этом надежных. Так что канал, по которому Подполковник решил обнародовать правду об Ибрагим-бековых играх, действительно выбран с умом.

…Зачуханая «шестерка» притормаживает у бровки Нового Арбата – там, где диастемой Арбатского переулка обрывается псевдотамошняя «вставная челюсть столицы», и начинается неведомо как уцелевший роддом Грауэрмана (кому надо – тот поймет…). Водитель – это Робингуд, собственной персоной – чуть оборачивается к взявшемуся уже за дверную ручку пассажиру на заднем сиденье:

– На всякий противопожарный: повторите еще раз, господин Ким.

– Вот уж совсем не к месту: у парня длинный кинжал! Кёрай.

– Что-что?!

– Это рэнку Кёрая, поэта школы Басё… период Гэнроку…

Лицо Робингуда совершенно бесстрастно, но пальцы его стискивают баранку так, что белеют костяшки на сгибах.

– Профессор! До вас доходит, что шутки кончились, и речь идет о вашей жизни? Мы охраняем вас, как «Девятка» – Генсека, но только не надо лезть нам под руку с отсебятиной, ладно?! Пароль: «Вот уж совсем ни к месту»; ответ: «У парня длинный кинжал»; и точка. И никаких Басё! Ни рэнку, ни танка, ни Гэнроку, ни Хэйана – ясно?!

– Так точно!..

Робингуд, поглядев в спину сутулой фигурке в джинсовой курточке, направляющейся к стеклянным дверям небоскреба, сверяется с часами (четверть третьего: до эфира еще 45 минут) и поднимает к губам рацию:

– Шестому. Пошел!