— Спасибо вам, Олег. Я совсем потеряла голову. Как жаль, что я не позвонила вам вчера.

Рука Олега застыла на отлете.

— Куда вы хотели позвонить? У вас есть мой телефон?

— Где-то записан.

— У Гены?

— Нет, Гена мне назвал как-то, я просила.

— Где он у вас записан?

— Какая разница? — удивилась Таисия Петровна.

— Это очень важно. Покажите, пожалуйста. Я хочу проверить — старый телефон или новый.

Таисия Петровна стала копаться в палехской шкатулке, перебирала старые квитанции, письма, обрывки каких-то записок.

— Позвольте, я найду быстрее.

Бумажки замелькали в его руках. Одну он смял и сунул в карман.

— Что вы делаете? — испуганно спросила Таисия Петровна.

— Этот телефон вам не нужен, — спокойно сказал Олег, возвращая ей шкатулку.

— Вы себя как-то странно ведете. Олег поискал глазами пепельницу, постучал о ее край сигаретой, посмотрел на часы.

— Вам, наверно, дадут сегодня свидание с Геной. Потом с вами будет беседовать следователь. В предвиденьи этой неизбежной процедуры хочу дать вам один совет. Ни в коем случае не вспоминайте, что среди знакомых вашего сына есть Олег. Ни в коем случае! — повторил он категорическим тоном.

— Не упоминать вас? Почему? Я надеялась, что именно вы сможете помочь Гене. Вы же знаете, что мой мальчик ни в чем не виноват.

— Это никаких доказательств не требует. Участие несовершеннолетнего в мелкой спекуляции копеечными тряпками ничем ему не грозит. Возьмут подписку, предупредят и отпустят.

— Почему же вы боитесь признать себя его знакомым?

— Хотя бы потому, что я уже давно участвую в голосовании на выборах.

— Не понимаю... Вас не обыскивали, не задерживали, чего же вы боитесь?

— Я боюсь не за себя, а за Гену и... за вас.

— Ничего не понимаю.

Олег долго рассматривал Таисию Петровну, словно проверяя, достойна ли она доверия.

— Уважаемые граждане из управления милиции с превеликим удовольствием и арестовали бы меня, и обыскали. Если бы имели для этого хотя бы крошечное основание. Пока такого основания у них нет. Но если они узнают, что Гена был связан со мной и выполнял некоторые мои поручения, им этого будет достаточно.

— Это вы поручали ему скупать рубахи?

— Если бы — рубахи...

В глазах Олега появилось странное выражение. Лицо стало злым, незнакомым. Таисия Петровна почувствовала приближение какой-то новой опасности.

— Олег! Что вы хотите сказать? Не мучьте меня!

— Видите ли... Мне как-то понадобилось встретиться с одним милым человеком. Нужна была нейтральная квартира... Гена мне помог. Но беда в том, что этот человек — иностранец.

У Таисии Петровны помертвело лицо. Она ждала. Олег молчал.

— Он... шпион? — прошептала Таисия Петровна. Олег громко рассмеялся.

— Бог с вами! Какие ужасы приходят вам в голову! Вы начитались детективов.

— Кто же он? Спекулянт? Контрабандист?

— Это уже точнее. Но к нейлоновому барахлу он никакого отношения не имеет.

— Валюта? — допытывалась Таисия Петровна.

— Вы умница, — восхищенно сказал Олег. — Была незначительная сделка. Но закон есть закон. Гену я просветил, он знает, чем это пахнет. Он не назовет моего имени, сколько бы следователь ни держал его на допросе. Не должны называть и вы. Никому! Ни следователю, ни родным, ни знакомым. Иначе вы погубите сына.

— Как вы могли, — шептала Таисия Петровна, — как вы могли... Втянуть мальчика в такую грязь... Какой же вы подлец...

— Очаровательная Таисия Петровна, я понимаю ваше смятение и прощаю некоторую грубость ваших выражений. Еще раз напоминаю вам: судьба Гены в ваших руках. Если вы промолчите обо мне, он через несколько дней будет дома и вы прижмете его к вашей прелестной груди. Если же вы проговоритесь и потянут меня... Что ж, придется мне рассказать всю правду и о себе, и о Гене, и о моих клиентах по части заграничных шмуток. Придется мне указать на многие части и вашего туалета, и туалета вашей сестрицы... Вот так.

— Какой подлец! Какой подлец! — повторяла Таисия Петровна.

Олег снова взглянул на часы и встал.

— Мне пора. Я еще никогда не опаздывал на работу. Вы разумная женщина и, когда придете в себя, поймете, что я желаю добра вашей семье. Провожать не нужно. Мысленно целую ваши ручки.

Таисия Петровна услышала, как хлопнула дверь. Она не могла сдвинуться с места. Поспешно перебирая события последних месяцев, она припоминала, как появился у них и околдовал всех этот негодяй. Она вспомнила, что Олег обычно приходил, когда в квартире других гостей не было. В беседах со своими друзьями Гена никогда его имени не называл и ее просил о нем не заговаривать, — и телефон его дал после нескольких напоминаний. Она даже не знает его фамилии, не знает, где он живет. Он прав, он может погубить их всех. Валюта! Что может быть страшнее? Это она виновата. Только она! Она привадила его к дому, заказывала ему белье, и кофточки, и туфли — для себя, и для Ксении, и для знакомых.

Вспомнилось многое. Она видела, как они запирались с Геной, о чем-то шептались, а она, дура, радовалась, что Гена уединяется не с девушками, а со взрослым культурным человеком. Она даже гордилась сыном, приобревшим таких солидных, обаятельных друзей. Слава богу, хоть муж ничего не знает. И никто не должен знать. Этот негодяй прав — спасенье Гены в том, чтобы никто, никто не узнал. Нужно молчать, молчать.

Она вспомнила, что Афанасий Афанасьевич обещал познакомить ее с известным адвокатом. Ему тоже об Олеге ни слова. Анатолий обещал свидание с Геной. Скорее в магазин!

Откуда взялось, как сложилось слово «фарцовка», никто не знал и докопаться не мог. Любители из работников уголовного розыска пробовали искать его этимологические корни, выдвигали разные гипотезы, но к единому мнению не пришли. Приходилось мириться с тем, что, несмотря на свою безродность, заумное слово обозначает стойкий вид правонарушений, порой принимающих опасный характер.

Фарцовка как промысел появилась вместе с иностранными туристами. Началось с невинного обмена сувенирами, а привело черт знает к чему.

Примерно так изложил предысторию падения Геннадия Рыжова следователь Марушко, хорошо знакомый Анатолию по другим делам.

Гена лет с двенадцати начал коллекционировать марки. Денег у него водилось больше, чем у других мальчишек, и это помогло ему связаться с «королями» черной биржи. У них обучился он азам грошовой спекуляции. Родители Гены и не заметили, как невинное увлечение превратилось в хитроумную торговлю с присущими ей взаимным надувательством, приятными прибылями и досадными убытками.

Кто-то из великовозрастных балбесов открыл Гене первоисточник новеньких заграничных марок — вестибюль гостиницы «Интуриста». Оказалось, что среди солидных путешественников, приезжавших с чемоданами, разукрашенными пестрыми наклейками, было немало страстных коллекционеров. Они охотно вступали в деловые отношения даже с малолетками, открывали свои карманные альбомы и с помощью пальцев устанавливали меновую стоимость различных марок.

Возникшие иностранные связи потребовали от Гены знания некоторых обиходных фраз на европейских языках. К восторгу Таисии Петровны ее обожаемый сынок стал здороваться и прощаться не только на английский, но и на финский манер. Гена сам вырос в своих глазах и свысока поглядывал на сверстников.

Марки привели к значкам. Первый понравившийся ему значок Гена выпросил. Добродушный турист, тронутый мольбой вежливого мальчика, вручил ему сувенир. В школе значок вызвал всеобщую зависть. После недолгих колебаний Гена продал значок своему однокласснику. На вырученные деньги он купил в киоске несколько наших значков и в первое же воскресенье обменял в гостинице на иностранные. Снова продал, и барыш оказался значительным.

Так неожиданно открылась удивительно легкая возможность доставать деньги помимо тех, которые выдавала мать на мелкие расходы. Когда Гена к 8 Марта преподнес маме подарок, купленный на «заработанные» деньги, Таисия Петровна хохотала до слез и рассказывала об этом знакомым, как анекдот с самостоятельным названием: «Генка-бизнесмен».