Бьет настолько сильно, что вынужден снизить ход до малого под одним дизелем. Но на малом ходу подозрительно быстро расходуется соляр из бортовой цистерны, боимся - нет ли из нее утечки. Ветер буквально сдувает за борт, океан обдает крепким, как спирт, мокрым холодом. В такой круговерти вряд ли нас отыщут корсары гросс-адмирала Деница. Поэтому позволил себе отоспаться до утра в каюте.

Утром меня уговаривают погрузиться для отдыха. Нет, это исключено! Погрузиться не фокус, но как всплывать на такой волне? У нас и так уже пролилась часть электролита. Но и на поверхности долго не выдержать. Когда океанская волна проходит над центральным постом, глубиномер показывает ее высоту: до шести метров над ватерлинией!

Трудно всем - мотористам, электрикам, трюмным, рулевым-сигнальщикам. Смотрю на сигнальщика Легченнова. Стоит на площадке, привязанный к перископной тумбе. Внимательно наблюдает, но замерз, посинел, дрожит... Приказал менять верхнюю вахту не через четыре, а через два часа. Но штурман Иванов с секстантом стоит на мостике без всяких смен в призрачной надежде "поймать" солнце, луну или звезды. Но они плотно укрыты за толстым слоем туч. Охота за светилами почти бесперспективна, но она продолжается изо дня в ночь, из ночи в день, несмотря на взбесившуюся стихию.

"Предварительная репетиция" в Тихом океане и "генеральная" в Атлантике хорошо подготовили штурмана к сдаче экзаменов на судоводительскую зрелость. Иванов не "теряет" места, несмотря на неистовство океана и непробиваемую облачность. В штормах и ураганах рождаются настоящие моряки.

В полночь 3 января ветер одиннадцать баллов. Спасаясь от "ниагарского водопада", задраиваем поочередно то рубочный люк, то шахту подачи воздуха к дизелям. Работаем одним малым, батарея "дышит на ладан". Трещат листы легкого корпуса, разрегулировались кингстоны балластных цистерн. Нещадно бьет о волну носовыми горизонтальными рулями, в первом отсеке с фундамента сорвана рулевая машинка. Это не шутка! Нарушена герметичность цистерн, топлива из них не взять - тоже скверно.

Несмотря на ураганный шторм, скорость мы умудрились выдержать. За три с половиной часа до срока прибыли в точку поворота и легли на курс 55°. Бить и качать стало еще больше, и это лишило нас горячего ужина. Попытались раздать пищу, но все вывернуло из бачков. При этом обварило Митрофанова, к счастью, не очень серьезно. Мистер Шриро молит о погружении, есть и другие страждущие подводного покоя. Но я знаю точно - погрузиться нельзя. Едва ли моя непреклонность создает мне сейчас популярность, но на то и командир на корабле, чтобы объективно оценивать все "за" и "против".

К вечеру началось такое, что, как говорят в Одессе, "сам Содом не узнал бы свою Гоморру". Бьет, заливает, вода гуляет по трюмам третьего и пятого отсеков. Вышел из строя репитер гирокомпаса в боевой рубке, и рулевого перевели в центральный пост, теперь он лишен возможности пользоваться магнитным компасом. На мостике - ледяной душ, в отсеках - с коек выбрасывает. Так продолжалось всю ночь.

Но и день был не легче. В клубах тумана по левому борту проплыл первый посланец гренландских глетчеров - айсберг, очень небольшой, но ведь девять десятых его, как известно, находится под водой. Вторую ледяную гору встретили, пересекая меридиан 37° 30' западной долготы. Многие из нас впервые в жизни видели "хрустальных карликов".

Ночью, кто захотел, любовался полярным сиянием. По небу ходили лучи космического прожектора. В зените появились светящиеся корона и лента. Они заставили забыть даже об изнурительной болтанке. Свечение менялось быстро, как в калейдоскопе: в небе плясали фосфорические спирали, красные, зеленые, фиолетовые лучи... Но доклад из радиорубки спускает меня с космических высей на уровень океана.

- В эфире большие помехи!

6 января ветер наконец ослаб до шести баллов. Но не надолго. Дальше пошло по часам: в 08.00 - восемь, в 10.00 - десять баллов, а к вечеру уже бушевал ураган вне всяких баллов. Пролился электролит - авралим, спасаем положение. Из бортовой цистерны No 3 перестало поступать топливо, перешли на расход соляра из внутренних емкостей. А до Розайта еще 1250 миль!

Куда бы мы ни повернули, ветер следовал за нами и снова бил "по зубам". Дни и ночи идем напролом в надводном положении, не считаясь с погодой, не давая покоя экипажу, ломая корабль... В конце концов начинаю сочувствовать капитану "Летучего Голландца" Ван Страатену, проклявшему бога, когда такие вот ветры неделями держали его корабль у мыса "Бурь"- Доброй Надежды. Всякие нервы имеют предел!

Лодка трещит. Вахтенных на мостике обрядили в гидрокомбинезоны, а я опоздал это сделать, перемерз и, кажется, заболел. Температура 38°. Ковалев уложил меня в каюту под одеяло и шубу. Не вовремя! Впрочем, болезнь всегда не ко времени. Диван. Лежу в каюте под одеялом. Какое же это нудное времяпровождение в шторм! Офицеры настолько отвыкли от моего присутствия во втором отсеке, что я невольно становлюсь слушателем серьезных идеологических дискуссий.

На противоположном борту обе койки занимают "страдальцы" Шриро и Дворов, измученные морской болезнью и зеленые, как огурцы. Но оба адаптировались настолько, что яростно спорят между собой о том, какой социальный строй прогрессивнее.

К полуночи 8 января Атлантика и вовсе взбеленилась. Пришлось нарушить строгий приказ военфельдшера "лежать и не рыпаться". Вышел на мостик. Бьет немилосердно, у нас возник постоянный крен градусов десять и дифферент на нос. Продуться не можем. Очевидно, балластная цистерна No 2 пропускает воду.

Что предпринять? Решил принять балласт в левый борт пятого номера, выровнять крен и дифферент. При этом наш и без того небольшой запас плавучести уменьшился.

Чувствую себя хуже и хуже. С температурой 38,5° отправляюсь в каюту под надзор военфельдшера. Аспирин, принятый по настоянию Ковалева, гонит из меня пот. Отлежаться бы под одеялом, но качка сбрасывает с дивана. Что там наверху у Скопина, заступившего на вахту? Вахтенный офицер докладывает об уменьшении ветра до восьми баллов и просит разрешения пустить второй дизель.