Управляя огнем, я присел у поручней носового мостика и, не отрывая глаз от бинокля, наблюдал за транспортом. На нем начался пожар, он стал заметно крениться на правый борт и садиться на корму. Стоявший за моей спиной комдив говорил: "Добивай гада! Добивай его, Арванов! Добивай до конца!"
Транспорт тонул.
Сигнальщик Степушкин доложил: "Самолет идет на лодку!" Продолжать бой было опасно, и командир приказал: "Все вниз! Срочное погружение!"
Через несколько минут после погружения по лодке один за другим ударили взрывы бомб, сброшенных самолетом. Фашистский летчик немного ошибся, корпус остался неповрежденным; от сотрясения только вырубилась магнитная станция кормовых горизонтальных рулей и лопнули электрические лампочки в седьмом отсеке. Немедленно было включено аварийное освещение и возвращены на место магнитные реле - рули снова заработали.
Прошло немного времени; самолет, судя по всему, улетел. Вдруг в лодке услышали сильный взрыв, резко отличающийся от взрыва глубинных бомб.
Командир приказал: "Всплыть под перископ!" Осмотрели горизонт: чисто; транспорт уже успел затонуть. Скорее всего, мы слышали взрыв его котлов. Комдив и военком бригады обошли все отсеки и поздравили личный состав с первой победой над врагом. Командир разрешил выдать на обед всему личному составу по 100 граммов вина... Праздник!
Во время обеда я обратился к Магомету Имадутдиновичу: "Товарищ комдив, теперь у нас есть победа, мы утопили транспорт артиллерией. Разрешите при возвращении в гавань салютовать холостым снарядом из пушки, которая одержала победу, у нас есть такой снаряд".
Прищурив добрые глаза, Гаджиев ответил: "Слушай, дорогой, тебе, видимо, мало выговора от комфлота за стрельбу в гавани, так ты еще хочешь заработать несколько суток гауптвахты?" Так ответил комдив, но каждому из нас было ясно, что предложение ему понравилось. "Будем возвращаться в базу - тогда и будем об этом говорить",- добавил Гаджиев.
Остальные дни патрулирования у берега противника результатов не дали. Начался сильный шторм, и нам пришлось пережидать его в открытом море.
Вскоре на лодке приняли радиограмму: "Возвратиться в базу тчк К 8.00 19 сентября быть в точке (указана широта и долгота места на подходах к острову Кильдин) тчк Головко"...
Утром 19 сентября в дымке открылся остров Кильдин.
Из губы Оленьей навстречу лодке шел быстроходный катер: встречать возвращающиеся подводные лодки с моря в Кольском заливе и сопровождать их в Екатерининскую гавань уже вошло в привычку комбрига - капитана 1 ранга Николая Игнатьевича Виноградова.
Я посмотрел на Магомета Имадутдиновича грустным взглядом, тот пожал плечами: от него, мол, уже ничего не зависит, комбриг может и запретить стрелять в гавани.
Катер следует рядом с лодкой.
Старшина 2-й статьи Голдин уже находится у носовой 100-миллиметровой пушки и незаметно готовит ее к стрельбе. Вскоре лодка входит в Екатерининскую гавань. Виноградов продолжает сопровождать нас на катере. До пирса осталось триста - четыреста метров, когда мотор катера загудел на высоких оборотах, катер ринулся вперед и, Сгоняя лодку, направился к пирсу. Василий Прокопьевич Уткин и Магомет Имадутдинович Гаджиев, улыбаясь, посмотрели на меня, и комдив сказал: "Ну давай, Арванов, стреляй, наступил ваш праздник!"
12.00. Отдаю приказание Ивану Андреевичу Голдину: "Орудие зарядить!" Орудие заряжается холостым патроном, разворачивается на правый борт, ствол подымается вверх. На пирсе и причалах стоят матросы и офицеры - друзья пришли встречать боевых товарищей. Направляясь к пирсу, где приказано нам швартоваться, по причалу быстро идет командующий флотом вице-адмирал Арсений Григорьевич Головко (постановлением Совнаркома СССР ему три дня тому назад было присвоено это звание): он провожал в боевой поход и встречал каждую лодку всегда, в любое время суток.
Я посмотрел на Василия Прокопьевича, тот рукой подал знак.
- Во славу русского оружия,- скомандовал я,- залп!
Грянул выстрел, эхом повторившись в сопках Екатерининской гавани. День был хороший, солнечный, один из немногих хороших дней в это время года в Заполярье.
Для всех на пирсе выстрел был неожиданным, многие подняли головы, предполагая обнаружить самолет противника.
Лодка швартовалась с восточной стороны пирса.
Арсений Григорьевич быстро прошел по пирсу к месту, где находился мостик лодки:
- Уткин! Что у тебя Арванов, с ума сошел, что ли,- в гавани стрелять?
Командир лодки доложил:
- Выстрел произведен в честь победы из той пушки, которая утопила транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн.
Командующий посмотрел на носовую пушку. Ее вид говорил сам за себя: во время боя было выпущено тридцать три снаряда, она очень нагрелась, краска на ней облупилась и сошла, а пребывание после этого под водой и в штормовом море сделало свое дело - пушка вся покраснела от ржавчины. На строгом лице Арсения Григорьевича появилась улыбка.
Командующий принял рапорт, по-дружески крепко пожал всем руки, поздравил с победой, а потом сказал:
- А ну-ка давайте на пирс этих бомбардиров. Вместе со мной сошел старшина 2-й статьи Голдин.
- Ну, бомбардиры, поздравляю вас и весь артиллерийский расчет с победой!сказал командующий, пожимая нам руки, и, обращаясь к Василию Прокопьевичу, добавил:- Представить отличившихся к правительственной награде!
Я очень любил нашего командующего. По-моему, на флоте вообще не было человека, который не любил бы Арсения Григорьевича, обаятельного, умного и волевого человека. И не скрою: мне было приятно, что командующий остался доволен нашими действиями.
Вечером в матросской столовой были накрыты столы для торжественного ужина. Кроме экипажа "К-2", за столами сидели гости, представители всех находящихся к этому моменту в базе подводных лодок. На ужин прибыли командующий флотом и член Военного совета флота дивизионный комиссар Николаев. Обращаясь к собравшимся, Арсений Григорьевич сказал:
- По кавказским обычаям, на таких торжествах положено выбирать тамаду, так я его уже выбрал - тамадой буду я.