- Мне для доклада комиссии попросили узнать у вас о положительном опыте набора контрактников, - соврал Тулаев.

- А стоит ли? - лбом и щеками покраснел Дрожжин.

Тоненькая, точно грифелем проведенная черточка усов сохранила северную бледность на подбородке.

- У меня указание, - не унимался Тулаев. - Раз наверху решили, значит, стоит.

- Ну, не знаю.

- Какие, к примеру, специалисты у вас стали контрактниками?

- Ну, сигнальщик... Ну, еще три турбиниста...

- Они из матросов?

- Нет, - неохотно ответил Дрожжин, - завербовались уже

после гражданки.

- Как это? - не понял Тулаев.

- Ну, как... Приехали с Большой земли, написали рапорт. Я

их проверил и взял на лодку...

По центральному посту, отражаясь от панелей, загрохотал окрепший до шаляпинских ноток голос механика:

- Глубина девять метров! Крен - ноль! Дифферент - ноль! Провентилированы главная осушительная и трюмные магистрали! Отсеки осмотрены, замечаний нет! Подняты выдвижные устройства...

- А с кем-нибудь из них можно побеседовать? - не стал дослушивать арию механика Тулаев.

- Сейчас - нет.

- Почему?

- Лодка погружается. Никто не имеет права покидать свой пост. Отсеки задраены. А они все - в других отсеках.

Дрожжин посмотрел за спину Тулаева, разглядел рядом со штурманом щекатую физиономию сигнальщика, снизу серую от пемзовой щетины, сверху бумажно-бледную, и уже тверже произнес:

- Сейчас никого здесь нет.

- А когда погрузимся, можно будет?

- Можно... Когда с вахты сменятся.

- То есть?

- То есть через четыре часа.

Его усталые глаза стали уж вовсе изможденными. Половина команд из центрального поста шла с матерной приправкой. Возможно, что старпому стоило немалых усилий не вставить в свои ответы ни единого ругательства. Во всяком случае, когда Тулаев отошел от него в сторонку, Дрожжин выпулил в адрес штурмана такую соленую тираду, что Тулаев так и не понял смысл фразы. Ни на один язык на Земле ее невозможно было перевести.

Но Балыкин, кажется, фразу понял, потому что спросил все того же штурмана, сухонького белобрысенького старшего лейтенанта:

- Тебе что старпом сказал? Я жду доклад?

- Глубина с карты двести одиннадцать метров, - неохотно ответил он и воткнул иголку циркуля в ластик.

Возможно, ластик у него изображал старпома.

- И больше без напоминаний, штурман, - потребовал Балыкин.

И уже механику, чуть громче: - Заполнить среднюю!

- Есть заполнить среднюю!

- Боцман, погружаться на глубину девятнадцать метров!

Из угла поста ответили уже привычным повторением слов с добавкой "есть". Дырчатые сандалии адмирала, с видом пляжника лежащего на шезлонге, сдвинулись ниже, и Тулаев разглядел крупную седую голову боцмана. У него была красная-красная шея. Такие шеи бывают или у гипертоников, или у рыжих. Тулаев вспомнил Машу и понял, что боцман - не гипертоник. Просто седина съела его огненную шевелюру. То, что минуло его рыжую жену, вовсю отыгралось на нем.

- Принимать в уравнительную!

- Есть принимать в уравнительную!

- Погружаемся на глубину девятнадцать метров! Осмотреться в отсеках!

Дождь из бесконечных команд все сыпался и сыпался с центрального поста. Какие-то из них Тулаев уже начинал понимать. Во всяком случае, осмотреться он немного успел. Но чем больше он понимал, тем меньше ему хотелось быть подводником.

И он даже не мог предположить, что уже им стал.

- Внимание экипажу! - отобрав рожок мегафона у механика, объявил на всю лодку Балыкин. - Сейчас в центральном посту пройдет обряд посвящения в подводники. Сегодня впервые в своей жизни погрузились на глубину... э-э, он вскинул к глазам бумажку, - а-а, представитель Главного штаба Военно-Морского Флота офицер-психолог капитан третьего ранга Корнеев и рулевой-сигнальщик старшина второй статьи контрактной службы Бугаец. Командир.

Сказал, как подписался.

Тулаев, проходивший по бумагам комиссии Корнеевым, удивленно посмотрел на Балыкина. А тот уже протягивал ему заботливо поданный кем-то стеклянный плафон, наполненный мутной жидкостью.

- Что это? - с тревогой спросил Тулаев.

- Морская вода.

- Соленая?

- На глубине она уже не такая соленая, - с улыбкой пояснил Балыкин. Нужно выпить, а потом перевернуть плафон, чтобы все увидели, что не выпало ни единой капли. Понятно?

- Э-эх, попробуем, - молодецки качнул головой Тулаев и припал губами к холодному ободу плафона.

- Мы вас пожалели. Самый маленький плафон нашли. Обычно

моряки пьют из плафонов в два раза большего размера.

Вода оказалась самой обыкновенной. Соль ощущалась еле-еле. В куске воблы ее было бы гораздо больше.

- Старпом! - крикнул Балыкин. - Где кувалда?

- Вот.

Руки Дрожжина еле удерживали на весу перед грудью пудовую кувалду.

- Нужно поцеловать железо. Как раз там, чем бьют,

показал Балыкин на отполированный ударами бок.

Тулаев от имени мифического Корнеева прижался губами к шершавому холодному металлу и прямо перед глазами увидел красивую заколку. По синему океану-полоске неслась вперед золотая подводная лодка. Точно такая, на которой они шли сейчас на глубине девятнадцати метров. Заколка прижимала черный флотский галстук к рубашке Дрожжина. Куртка РБ была расстегнута, и из-под нее виднелись и рубашка, и галстук, и заколка. За такой редкостный экземпляр Межинский отдал бы многое. Золотой лодки в его коллекции явно не было.

- А теперь ты, - протянул Балыкин плафон рослому парню с поломанными борцовскими ушами.

На кармане его куртки четко виднелась надпись "Рулевой-сигнальщик". Он оказался первым из контрактников Дрожжина, которого увидел Тулаев. Бугаец тремя глотками выпил где-то граммов сто пятьдесят воды, перевернул плафон, и из него по ниточке упали на зеленый линолеум палубы несколько капель.

- Сачку-у-уешь, - со своего стула пропел механик.

Бугаец ответил пристальным взглядом, потом повернулся к кувалде и поцеловал ее с другой стороны, чем Тулаев.

- А грамоты, удостоверяющие факт посвящения в подводники, вам вечером выдаст замполит, - по-старому назвал замповоспа Балыкин.

Строгость волной сошла с его лица. Оно стало добрым и даже по-детски наивным. Вспомнив что-то, он повернулся к адмиралу, который уже встал с шезлонга, и с задором сказал: