И Олег понял — мама ездила к себе на родину. В Марфинку, где родилась и прожила до двенадцати лет, где её мама — бабушка Олега — работала учителем и где до сих пор жили какие-то родственники. Потом Семёновы переехали в Воронеж, где мама в школе познакомилась с отцом. Это было давно, в шестидесятых годах. Потом у них родился сын — Олег, но не тот Олег, который он, а другой. Старшего брата младший Олег никогда не видел. Живым. Ему было тринадцать — столько же, сколько сейчас самому Олегу — когда он на велосипеде ехал по мосту через Воронежское море — и сумасшедшая легковушка сбросила его в воду… Олег появился уже после этого, хотя врачи и говорили, что маме не стоит рожать второй раз — что-то там в организме. Иногда мама с горечью говорила, что у них всё не слава богу, потому что уехали с родины. Отец морщился: «Ну и что бы ты стала сейчас там делать?

Мы с тобой уже не молодые — в огороде возиться!» Олега это удивляло — он знал, что его родители старше родителей большинства одноклассников, но «немолодыми» они не выглядели: мама — красивая, стройная, отец — сильный, подтянутый…

А Валюшка и тётя Вера — это лучшая подружка мамы и её мать, директор Марфинской школы. Они тоже погибли — и очень похоже, от чего, может быть, маме всё и казалось зловещим. Через год с небольшим после отъезда Семёновых тётя Вера с дочкой ехали в райцентр на мотоцикле (чуть ли не единственном на всё село — тётя Вера привезла здоровенный немецкий «Цундап» с войны, где воевала в спецназе ГРУ — Главного Разведывательного Управления!), и «студебеккер», возвращавшийся из района порожняком, сбросил мотоцикл под откос ударом своего передка — на полной скорости. Водитель был в стельку пьян и даже, кажется, не понимал, что сделал…

Мама рассказывала об этом. Она раньше вообще любила рассказывать про своё детство — а Олег любил эти рассказы слушать, удивляясь тому, какой странной и непохожей на нынешнюю была тогда жизнь. Но рассказ об этой аварии всегда заставлял его внутренне сжиматься. Мама рассказывала, что тётя Вера часто брала с собой кататься и её — особенно если ехала в райцентр, тогда это было событием, как сейчас поездка за границу. И, если бы Семёновы жили в селе, если бы мама опять поехала со своей подружкой — у него, Олега, сейчас не было бы мамы. Так он думал сначала, а потом до него дошло, что это ерунда. Не мамы, а его, Олега, не было бы! Эта мысль оказалась настолько жуткой, что Олег и сейчас помнил, как тогда, несколько лет назад, отчаянно мотал головой, словно вытряхивая страшную мысль из мозга, а потом принялся громко напевать…

Это он вспомнил, слушая голоса за стеной. Потом мама сказала ещё: «И получается, что там он будет совершенно один.» Отец спокойно возразил: «Тут он тоже будет один, Юрка-то его уехал. Я, если честно, себя виноватым чувствую — обещал парню… Пусть хоть так, если у него на заграницы аллергия.» «Нет, но вот ведь свинёнок! — негодующе объявила мама. — Израиль ему уже не то! Совсем заелся!» Отец вздохнул: «Я бы на его месте тоже послал все эти пляжи и пальмы к чёртовой мххх… короче, далеко. Надоедают они мгновенно, как будто тебя одними пирожными кормят. А наша средняя полоса…» «Это картошка с мясом, — насмешливо сказала мама. — Молчал бы уж, «наша»! Только в турпоходы из города и выбирался, ах природа, ах погода! А что такое воды натаскать для бани, ты знаешь? Или печь растопить?» «Ну так дай и ему это узнать,» — предложил отец.

Они ещё говорили, но тише. А Олег, лёжа в кровати, смотрел на звёздное небо за окном и пытался понять, что такое придумала его родительница — пытался, пока не уснул.

Утром вопреки его ожиданиям мама ничего не сказал, и Олег отправился в школу недоумевающий и немного растерянный. Был последний понедельник и вообще последний учебный день в году, вернулся мальчишка рано и до самого вечера не мог ни за что приняться толком — не смотрелось, не читалось, не игралось на компьютере и не слушалось музыку… Когда появилась мама — она приехала раньше отца — и Олег принимал у неё в прихожей сумочку, она неожиданно спросила:

— Неужели ты всё лето собираешься просидеть в Воронеже?

— Я этого не хочу, — осторожно начал Олег и добавил: — Но ни в какую заграницу не хочу ещё больше!

— В Израиле очень интересно, — нейтральным тоном заметила мама, снимая туфли.

— Там террористы, — буркнул Олег. — И вообще. Не хочу.

— Тогда тебя придётся отправить в ссылку, — совершенно серьёзно сказала мама. — В добровольную. Поедешь на Марфинский кордон, к деду Антипу.

— Куда? К кому? — растерялся Олег.

Мама со вздохом пояснила, что кордон — это такое место в лесу, где живёт лесник. Лесник — и есть дед Антип, который на самом деле Олегу не дед, а сколько-то-там-юродный прадед и родился то ли в 1900, то ли в 1901 году. Тут Олег возмутился эгоистично:

— Это по правде ссылка! Мне его что, с ложечки кормить там?!

— Этого тебе делать не придётся. Обещаю, — странным голосом сообщила мама. — Выбирай: или Воронеж на всё лето, или Израиль в июле со мной, или кордон на срок не меньше месяца.

Олег уловил, что мама хочется, чтобы он поехал на кордон. Да ему и самому этого хотелось, если честно. «Место в лесу» — это звучало заманчиво. Пожалуй, могло оказаться немногим хуже похода… Конечно, хотелось бы втроём. Но если нельзя — лучше быть одному, чем торчать летом в пустой квартире и видеть не похожих на себя родителей. Портил картину только этот дед Антип, которого Олег не видел и видеть не стремился — по собственному опыту он хорошо знал, что люди старше 60 лет считают всех подростков наркоманами, бандитами и социально опасными личностями. Но, может, он не такой уж занудный?

…2 июня на вокзале мама отобрала у Олега недавно подаренный мобильник и напутствовала ласковыми словами:

— Раньше чем через месяц можешь сигналов не подавать. Приедешь — попросил Кн… деда дать радиограмму на почтамт Фирсанова.

От Воронежа поезд шёл до Фирсанова прямиком. Олег всю дорогу проспал, несмотря на охватившее его радостное возбуждение. Поезд, раскачиваясь и постукивая на стыках рельсов, нёс его в первое в жизни самостоятельное путешествие — и уже это было здорово! Ему казалось, что впереди ожидают самые невероятные приключения и события; Олег заснул в хорошем настроении и проснулся, когда его разбудил проводник, в таком же.

— Фирсанов, стоим две минуты.

Не успев ещё окончательно проснуться, Олег вывалился на узкий перрон с велосипедом и рюкзаком. Поезд почти сразу же тронулся, и Олегу внезапно стало не по себе — перрон был пустынен, из города не доносилось ни звука. Привыкший к большому Воронежу, мальчик не мог даже представить, что в шестом часу утра может стоять такая тишина.

Согласно рекомендациям мамы, нужно было подождать пригородный поезд — всего десять минут — и ехать в обратную сторону до полустанка 547 километр, а дальше следовать начерченному на бумаге плану. Олег вздохнул и принялся приторачивать рюкзак к багажнику швейцарской машинки.

На перрон как по команде стали собираться люди. Самые обычные, они переговаривались и поглядывали в ту сторону. Оттуда должен был появиться поезд — это Олег понял.

В кармане пятнистого жилета, застегивающемся на «молнию», у него лежали пятисотенные бумажки — одну дала мама, вторую Олег, подумав, присовокупил из своих сбережений. Ехать было недалеко, он специально не взял с собой ни бутербродов, ничего, кроме бутылки «спрайта», которую высосал перед сном — однако, сейчас ему подумалось, что будет некрасиво явиться в глушь, к незнакомому человеку (пусть мама и договорилась с ним) без подарков. Купить каких-нибудь штук вроде копчёной ветчины или икры… Интересно, где тут буфет?

Он огляделся в поисках человека, к которому можно было обратиться — как обычно, если кругом много людей, выбор сделать оказалось затруднительно. Олег беспомощно покрутился и подошёл к мальчишке — постарше себя самого, одетому в камуфляж и побитые кроссовки. У ног мальчишки стояла спортивная сумка: