- Вы только не обижайтесь, но, по-моему, мы не должны о них расспрашивать, выведывать.

И вот, пожалуйста, она слышит мамин голос, и мама говорит про мистера Кэрри: "Всегда смотри на глаза, Эсма, не верь тому, у кого глаза сидят слишком близко к переносице..."

Она решила посмотреть на его глаза, но он повернулся боком.

"...Или слишком широко расставлены. Это признак лени".

Ей стало стыдно, зачем она ему опять сказала про маму. Еще не хватало обременять его своими переживаниями, выглядеть истеричной. Мистер Кэрри покончил с мытьем посуды и покоил красные мокрые руки на краю раковины. Голос у него стал вдруг немного другой, торжественный:

- Мертвых нельзя забывать, я так считаю, мисс Фэншоу. Я считаю - память священна. Очень рад, что вы сочли возможным говорить со мной про усопшую.

И она обрадовалась, что он тут, на кухне, с ним она не так замечала тишину и пустоту, а то последнее время они стерегли ее по всем углам.

Она сказала:

- Мне было не очень-то легко... Мама была довольно... властная.

- Все, больше можете не говорить. Я вас понял. Люди старшего поколения любят поучать.

Она подумала - а он тонкий, схватывает все на лету. И она чуть не расхохоталась от облегчения, что не надо объяснять и разжевывать, как мама на нее давила и как за последние годы ей трудно пришлось. Он и сам все знает, все понимает.

Мистер Кэрри тер руки, проводя полотенцем по каждому пальцу, будто перчатки натягивал. Он раскатал рукава, застегнул и надел пиджак. Движенья у него были точные, рассчитанные. Он кашлянул.

- В отношении комнаты - остается вопрос об оплате, мисс Фэншоу. Эти вещи надо сразу улаживать, я так считаю. О деньгах надо говорить прямо, стесняться тут нечего. Надеюсь, вы за.

- О, ну да, я...

- Скажем, четыре фунта в неделю? Как?

У нее голова пошла кругом. Она понятия не имела, сколько берут за комнату, сколько стоят завтраки. Ей бы хотелось быть и деловой и справедливой. Но он предложил, на его взгляд, самую подходящую сумму, а он в таких вещах, конечно, разбирается лучше нее.

- В данный момент я проживаю в Торговой гостинице на Кедровой Аллее. На полу у меня в номере один линолеум, к завтраку ничего горячего. Я не привык к роскоши, мисс Фэншоу, сами понимаете, не такая у меня была жизнь, но после рабочего дня я имею право удобно отдохнуть, я так считаю.

- О, здесь вам будет очень удобно, уж я постараюсь, я присмотрю. Я чувствую, что...

- Что?

Ей вдруг стало неудобно, как бы он о ней плохо не подумал.

- Я чувствую, что ошибка с адресом произошла...

- По воле случая.

- Да, о да.

Мистер Кэрри отвесил легкий поклон.

- Когда вы хотели бы переехать, мистер Кэрри? У меня тут еще кое-что...

- Скажем, завтра вечером?

- Завтра пятница.

- Если вам это не подходит...

- Нет... почему же... просто у нас неделя пойдет с пятницы.

- Мне будет очень приятно иметь такую хозяйку, мисс Фэншоу.

Хозяйку! Она хотела сказать: "Надеюсь, я буду вашим другом, мистер Кэрри", но это прозвучало бы нескромно.

Он ушел, а она заварила чай и села за стол. Мысли у нее путались. Она думала - начинается новая жизнь. Но кое-что ее все-таки смущало. Она вела себя не так, как она привыкла, не так, наверное, как вела бы себя, что называется, по зрелом размышлении. Мама б не позволила ей пускать в дом чужого, как в детстве не позволяла разговаривать с чужими на улице. "Нельзя, Эсма, люди разные бывают". Недаром она зачитывалась статьями о преступленьях в своих газетах и книжками о знаменитых процессах. Ей покою не давала потрясающая жизнь доктора Криппена.

Эсма тряхнула головой. Выходит, летят все планы насчет продажи дома, переезда в Лондон, насчет заграницы. Ей стало грустно, как будто и не начиналась никакая новая жизнь. И неизвестно еще, что скажут друзья и соседи, видел ли кто мистера Кэрри у нее на ступеньках с бумажкой в руке, и вдруг, когда он будет торговать своими моющими средствами, все узнают, что это жилец мисс Фэншоу, и ее не похвалят. Мама бы, конечно, ее не похвалила, и не только потому, что он "первый встречный".

"Он торгаш, Эсма, самый обыкновенный торгаш, и ты еще не знаешь, какая такая работа у него в летний сезон". - "У него прекрасные манеры, мама, он такой воспитанный, так хорошо говорит".

Ей вспомнились перчатки, приподнятая шляпа, легкий поклон и как он спокойно, уверенно мыл посуду, будто век целый тут прожил.

"Откуда ты знаешь, Эсма, чем все это кончится?" - "Что же, я рискну. Я пока слишком редко рисковала".

Но тут бы мама поджала губы, сложила ручки, не желая больше доказывать, уверенная в своей правоте. Ничего, теперь она сама себе хозяйка я может жить своим умом, поступать, как ей угодно. Она взяла листок бумаги и составила список вещей, которые потребуются, чтобы обставить мамину спальню для него поудобней. И надо еще будет на неделю запасти кукурузных хлопьев, бекона и почек для завтраков.

Она даже сама удивлялась, как быстро освоилась с присутствием мистера Кэрри. Конечно, ей помогло еще и то, что у него такая размеренная жизнь, и его аккуратность. Когда она зашла убирать в его комнату, она не обнаружила ни малейшего беспорядка, кровать тщательно застелена, одежда в шкафу - он, оказывается, его даже запер, а ключ унес. Только две пары ботинок, рядышком под раковиной, да бритва и кисточка выдавали жильца.

Мистер Кэрри вставал ровно в восемь - она слышала звон будильника, потом радио свиристело и начинались новости. В восемь двадцать он спускался на кухню завтракать, благоухая мылом для бритья и сапожной ваксой. Он всегда говорил: "А, с добрым утром, мисс Фэншоу, с добрым утречком", а затем кратко отзывался о погоде. Бывало либо "промозгло", либо "солнышко, как я погляжу", либо "пасмурно". Он ел горячий завтрак, а потом запивал его двумя чашками крепкого чая с жареным хлебом.

Завтраки были для Эсмы делом чести, она красиво накрывала на стол, стелила накрахмаленную скатерть, подогревала его тарелку в духовке, а хлеб поджаривала в самую последнюю минутку, чтобы не остыл и хрустел. Она думала: "Таким, как я, нельзя жить в одиночку, заботиться только о себе. У меня прямо-таки потребность за кем-то ухаживать".