К девяти вечера страдания Сары усилились. Жизнь ребенка была в опасности. Попытки доктора перевернуть его через влагалище не увенчались успехом, хотя он делал их дважды. Принесенным с собой полотенцем Мартин тщательно вытер руки.

Малыш должен родиться живым и побыстрее, иначе доктор потеряет своих клиентов. Чертов Бенджамин Райан! Вечно одно и то же: каждый год делает Саре по ребенку, а когда наступают роды, исчезает.

Мальчики между тем дежурили на лестнице, усталые и голодные. Майкл смотрел на них с верхней площадки и мысленно честил родителя на чем свет стоит. Маленький Бенни сосал рукав свитера.

Внезапно раздался громкий стук в дверь. Шестилетний Гарри пошел открывать и тут же отлетел в сторону, сбитый с ног двумя полицейскими. Майкл, чертыхаясь, шмыгнул в спальню. Лестница огласилась воплями мальчишек, когда полицейские, расшвыривая их, принялись прокладывать себе путь на площадку. Наконец им все же удалось ворваться в спальню, но Майкл уже наполовину высунулся в окно. В этот момент в комнате стало темно.

– Кто выключил свет, маленькие ублюдки?

– Никто его не выключал, этот паршивый свет, – раздался слабый голос Сары, – просто электрик ушел домой.

Полицейские зажгли карманные фонарики.

– Пройдите сюда! Жизнь этой женщины в опасности! – Доктор произнес это таким тоном, что полицейские не посмели ослушаться и приблизились к постели. А Майкл в это время был уже далеко. И доктор, и Сара хорошо это знали.

– Убить вас мало, – сквозь слезы произнесла женщина. – Мой мальчик ничего не сделал.

– Нет ли у кого-нибудь шиллинга, чтобы опустить в счетчик? – подала голос Матильда.

– У меня есть, – выуживая из кармана мелочь, ответил полицейский, что был пониже ростом. Он стал осторожно спускаться с лестницы, в то время как его товарищ остался в спальне помогать врачу. Пробравшись между ребятишками, полицейский направился к стенному шкафу под лестницей и, нащупав счетчик, сунул в него шиллинг, потом еще один и, погасив фонарик, отошел от шкафа. Семь пар глаз взирали на него с нескрываемой враждебностью, даже глаза самого младшего, которому не было и четырех. Полицейский задумчиво смотрел на детей, словно видел их впервые. Коротко остриженные волосы, чтобы легче было ловить вшей, латаные-перелатаные джемпера с порванными локтями. Интересно, как чувствовал бы он себя, окажись на их месте? Никогда еще подобные мысли не приходили в голову блюстителю закона, и он с тоской подумал о том, что напрасно они заявились сюда.

– Сгоняй-ка к Мессеру, купи немного рыбы и картофельных чипсов! – обратился полицейский к Джоффри, который был постарше других, протягивая ему десятишиллинговую банкноту.

– Не нужно нам денег "старины Билла"!

– Ах ты, паршивец, башка деревянная! Бери, тебе говорят. Твои братья хотят жрать!

Он с силой сунул деньги в руку Джоффри. Всем своим существом мальчик чувствовал, что должен швырнуть деньги назад полицейскому, заклятому врагу, но братья так на него смотрели, что он не устоял. Уже почти два дня у детей не было ни крошки во рту. И Джоффри с угрюмым видом направился к двери. Полицейский схватил его за руку:

– Скажи своему брату, пусть явится к нам с повинной, мы все равно его поймаем!

Джоффри выдернул руку и, глянув на полицейского со всем презрением, на какое только был способен, вышел на улицу. А констебль, укоризненно покачав головой, вернулся в спальню.

Между тем в комнате Сара вела отчаянное сражение за то, чтобы младенец появился на свет. Пока доктор делал кесарево сечение, полицейский поддерживал Сару. И вот на свет, наконец, появился младенец. Доктор отделил плаценту и всмотрелся в маленькое голубое личико. Он очистил ребенку нос и осторожно вдул ему в рот воздух, одновременно слегка нажимая на ребра. Ребенок кашлянул, издал негромкий крик, набрал в легкие воздуха и принялся вращать головой. Доктор вмиг перерезал пуповину, отдал ребенка Матильде Дженкинс и стал накладывать швы с такой быстротой, словно от этого зависела его собственная жизнь.

Женщина неподвижно лежала, откинувшись на подушки, и мысленно давала себе обещание никогда больше не рожать.

– Это у вас первая девочка, Сара! – сказала Матильда. И столько было в ее голосе доброты.

Пораженная, Сара ни слова не могла вымолвить, только приподнялась, и лицо ее засияло, словно освещенное изнутри.

– Вы шутите? – Женщина улыбнулась, показав крупные, уже начинающие желтеть зубы. – А я думала, опять парень! Девочка! Неужели правда?

Глядя на счастливую Сару, не сдержал улыбки и полицейский.

– Ой, дайте-ка мне ее подержать! Наконец-то дочка, слава тебе Господи! – лепетала потрясенная Сара.

Матильда, уже успев искупать младенца, положила его Саре на руки, и та залюбовалась глазками, самыми голубыми на свете.

– Да она красавица, Сара! – произнесла Матильда.

Мать не в силах была отвести взгляд от девочки. Первой после двенадцати парней. Усталость как рукой сняло. Сара огляделась: вокруг были улыбающиеся лица. Радость омрачили только полицейские. Один из них наведывался к ним вот уже пятнадцать лет. Бен знал его со времен войны.

– Что, по-вашему, натворил мой Мики в этот раз? – Голос Сары звучал глухо.

– Он снова работает на букмекера. Я дважды его предупреждал. А теперь наколю. Так что передайте ему, пусть зайдет!

Сара снова взглянула на малышку. Доктор между тем, успешно завершив дело, вытащил из-под Сары газеты и прикрыл ее простыней.

– Я передам, Фрэнк. – Сара повернулась к полицейскому. – Но Мики – вылитый отец, у него своя дорога в жизни. – Голос ее стал глуше.

Матильда Дженкинс приоткрыла дверь и позвала мальчиков. Они гурьбой ввалились в спальню, уплетая рыбу с картофельными чипсами, и столпились вокруг кровати. Бенни ничего не было видно, и он дернул врача за полу.

– Что тебе, малыш?

Мальчик поднял свою обезьянью мордочку и снизу вверх смотрел на доктора. Рот его был набит едой.

– Это – "Ховис"? – спросил он.

– "Ховис"? – удивился доктор. – О чем ты?

– Ну, "Ховис"... знаете, бурый хлеб. Это он?

Доктор огляделся по сторонам, ища кого-нибудь, кто просветил бы его.

– Бурый хлеб? Да у тебя горячка, что ли, малыш?

– Он спрашивает: не мертвый ли младенец. Бурый хлеб... мертвый. Поняли? – объяснил Антони, причем тоном, указывавшим на то, что, если кто и глупец, так уж, во всяком случае, не его брат.

– Бурый хлеб, Господи помилуй! Нет, вовсе нет. Наоборот, ребенок вполне здоровый. Доедай свои чипсы, маленький варвар! Надо же! Бурый хлеб!

Полицейские покатывались со смеху.

– Сколько лет вы уже живете в Лондоне, док? – спросил старший. – Не меньше двадцати, а? И не знаете, что значит бурый хлеб на жаргоне? – Полицейским все это казалось очень забавным. – Ладно, сэр, мы, пожалуй, отчалим. Так не забудьте, Сара: как только Майкл объявится, передайте, чтобы зашел!

– Не забуду, Фрэнк. Но он все равно не придет, вы же знаете.

– Попытайтесь его уговорить. Ладно, примите поздравления с новорожденной! Счастливо! – Полицейские вышли.

– Это – девочка! – радостно произнесла Сара, обводя взглядом сыновей. Губы мальчишек растянулись в улыбке.

– Да, на старости лет я вдруг родила дочь. – Женщина придвинула ребенка к себе. – И назову ее Морой. Мора Райан. Красиво звучит.

– Не пойти ли мне за Мики, мама? Я сберег для него немного чипсов.

– Давай, Джофф. Скажи, чтоб подгребал – уже виден берег.

Доктор, укладывавший инструменты, оторвался от своего занятия и сурово посмотрел на Сару.

– Значит, вы знаете, где он?

Она усмехнулась:

– Ясное дело, знаю. Он у Андерсенов, в сто девятнадцатом. Он всегда там прячется.

Мартину О'Рейли показалось забавным то, что сказала Сара, и, запрокинув голову, он залился громким смехом. Семь ртов немедленно перестали жевать, и семь пар мальчишеских глаз уставились на него.

– Ну и ночка! Хорошенькое время выбрала ваша девчонка, чтобы появиться на свет. Зато она здорово выручила Майкла, это факт!