— Тогда мы не разрешали им приходить сюда.

— А теперь разрешаете. Почему?

— Потому что теперь это не доставляет нам хлопот. Раньше были трудности.

— Какие трудности? — допытывался Гандерсен.

— Тебе нужно спросить об этом кого-то, кто был рожден больше раз, чем я, — мягко ответил Срин'гахар. — Я — лишь однажды рожденный, и многое кажется мне странными, так же, как и тебе. Смотри, уже вторая луна! Когда взойдет третья, мы будем танцевать.

Гандерсен поднял взгляд и увидел небольшой белый диск, быстро двигавшийся над вершинами деревьев. Пять лун Белзагора вращались по разным орбитам — ближайшая у самой границы Роша, самая дальняя же едва была видна. На ночном небе обычно светили только две или три луны. Орбиты четвертой и пятой лун были настолько вытянуты, что на большей части планеты эти луны вообще не были видны, а в оставшейся зоне появлялись не более трех-четырех раз в год. В одну ночь каждого года все пять лун можно было увидеть вместе, но только в пределах десятикилометровой полосы, шедшей под углом в сорок градусов к экватору с северо-востока на юго-запад. Гандерсен видел Ночь Пяти Лун лишь единственный раз в жизни.

Нилдоры начали перемещаться в сторону озера. Появилась третья луна, двигаясь с юга на север.

Значит, он снова увидит, как они танцуют. Один раз ему уже пришлось наблюдать эту церемонию — в начале его карьеры, у Водопадов Шангри-Ла, в северных тропиках. В ту ночь нилдоры собрались по обоим берегам реки Мэдден, и в течение нескольких часов после наступления темноты сквозь рев водопада доносились их крики. Курц, который тогда работал в Шангри-Ла, предложил посмотреть «это представление» и повел Гандерсена в ночную темноту. Это было за шесть месяцев до эпизода на биостанции, и Гандерсен тогда еще не был знаком со странностями Курца. Однако он быстро понял это, как только Курц присоединился к танцующим нилдорам. Огромные существа, встав полукругами, двигались вперед и назад, пронзительно трубя и топая так, что отдавалось эхом. И вдруг Курц оказался среди них. На его обнаженной груди в свете луны блестели капли пота. Он танцевал самозабвенно. Так же как нилдоры, он ревел, топал ногами, подбрасывал вверх руки, крутился и подпрыгивал. Нилдоры окружили его, оставив, однако, достаточно места, чтобы он мог продолжать свой безумный танец. Они приближались к нему и отдалялись, и возникало впечатление некой пульсации как будто сжималась и разжималась какая-то дикая мощь. Гандерсен стоял, охваченный непонятным страхом, и не пошевелился, когда Курц крикнул, чтобы он присоединялся к нему. Он смотрел, и ему казалось, что проходят часы. Он чувствовал себя, как загипнотизированный топотом танцующих нилдоров. Наконец, ему удалось преодолеть транс, и он поискал взглядом Курца; тот продолжал дергаться, как марионетка, которую тянут за невидимые нити, и несмотря на свой высокий рост, выглядел среди нилдоров жалкой, хрупкой фигуркой. Курц не слышал Гандерсена и не обращал на него внимания. В конце концов Гандерсен один вернулся в дом и лишь утром нашел изможденного и утомленного Курца, который сидел на скамейке, глядя на водопад.

— Ты должен был остаться. Ты должен танцевать, — прошептал Курц.

Гандерсен знал, что обряды нилдоров изучались, и обратился к литературе, чтобы выяснить подробности. Танец явно был связан с каким-то сюжетом и имел некоторые черты, подобные земным средневековым таинствам. Это была инсценировка какого-то неизмеримо важного мифа нилдоров, являвшаяся одновременно развлечением и способом достижения религиозного экстаза. Содержание этой драмы, к сожалению, было изложено древним молитвенным языком, ни одно слово которого не было известно землянам. Хотя нилдоры без сопротивления учили первых пришельцев с Земли своему относительно простому современному языку, они никогда не сообщали ничего, что могло бы послужить ключом к пониманию древнего языка. Ученые также отмечали один факт, который Гандерсена очень заинтересовал: дело в том, что всегда, в течение нескольких дней после совершения обряда, группы нилдоров из стада, участвовавшего в ритуальном танце, отправлялись в Страну Туманов — вероятно, для того, чтобы пройти повторное рождение. Гандерсен думал о том, не является ли этот обряд какой-то предшествующей ему очистительной церемонией.

Все нилдоры собрались у озера. Срин'гахар пришел последним. Присев на берегу, Гандерсен наблюдал за огромными созданиями. Луны, двигавшиеся в противоположных направлениях, создавали причудливые тени, и их холодный свет превращал зеленоватые шкуры нилдоров в складчатые черные одеяния. Слева от него возле своих хижин сидели на корточках сулидоры. Они не допускались к участию в церемонии, но, очевидно, смотреть им разрешалось.

В наступившей тишине раздался низкий, отчетливый голос. Гандерсен пытался понять значение слов, надеясь, что это даст ему магический ключ к пониманию таинственного языка. Но он ничего не понимал. Говорил Вол'химиор, многократно рожденный старец. Он произносил слова, хорошо известные всем собравшимся у озера — может быть, какое-то воззвание, а может быть, молитву. Потом наступила долгая пауза, а затем отозвался второй нилдор, с другого конца группы, с точно такой же интонацией и в таком же ритме, как и Вол'химиор. Снова наступила тишина, пока вновь не послышался голос Вол'химиора, на этот раз более громкий. Торжественный диалог продолжался. Время от времени все стадо повторяло их слова, эхом отражавшиеся от черного занавеса ночи.

Прошло минут десять, и раздался голос третьего нилдора. Вол'химиор ответил. В свою очередь заговорил четвертый. А потом внезапно к ним присоединились голоса многих собравшихся, причем каждый интуитивно знал, когда ему говорить, а когда молчать. Темп переговоров становился все быстрее. Церемония превратилась в мозаику из коротких фраз, поочередно раздававшихся в разных концах группы. Некоторые нилдоры начали раскачиваться и переступать с ноги на ногу.

Вспышка молнии осветила небо. Гандерсену внезапно стало холодно, несмотря на душный воздух. Он представил, будто он — одинокий путник где-то на Земле, в доисторическую эпоху, и наблюдает за стадом мастодонтов. Разыгрывающаяся перед его глазами драма достигла кульминации. Все человеческие проблемы стали так далеки, что с ними можно было не считаться. Нилдоры ревели, топали ногами, призывали друг друга и фыркали. Вскоре они начали собираться и вставать рядами. Призывы и ответы продолжались, как странный, непонятный фон. Стало еще более душно. Гандерсен уже не различал отдельных голосов, он слышал лишь низкие аккорды всеобщего фырканья: ах, ах, ах, ах; ах, ах, ох, ах — в такт старому ритму, который он помнил еще с той ночи у Водопадов Шангри-Ла. Нилдоры не знают музыкальных инструментов, однако Гандерсен будто слышал бой мощных барабанов: ритмичный, интенсивный, гипнотизирующий. Ах, ах, ах, ах. Ах, ах, ах, ах. АХ, АХ, АХ, АХ. АХ, АХ, АХ, АХ! Это было тяжелое дыхание, как в экстазе, бесконечный ряд вздохов: ах, ах, ах, ах; ах, ах, ах, ах — с едва заметной паузой между группами из четырех звуков; казалось, все джунгли отвечают эхом.

И нилдоры танцевали.

Внизу у берега озера двигались большие массивные тени, двигались, как газели, — два быстрых шага вперед, один шаг с притопом назад, и четвертый, чтобы удержать равновесие. Бум, бум, бум, бум; бум, бум, бум, бум казалось, вздрагивала вся Вселенная. Начальная фаза церемонии драматический диалог, который мог быть какой-то философской беседой окончательно сменилась первобытным ритмом и чудовищными перемещениями колоссальных слоновьих тел. Бум, бум, бум, бум. Гандерсен взглянул налево и увидел, что сулидоры, будто в трансе, покачивают головами вперед и назад в такт танца. Ни один из них, однако, не поднялся. Им достаточно было кивать, раскачиваться и время от времени бить лапами по земле.

Гандерсен почувствовал себя полностью оторванным от прошлого и от своей человеческой сущности, утратил осознание принадлежности к своему виду. Он помнил лишь какие-то отрывочные, не связанные между собой образы. Он снова находился на биостанции, отравленный ядом, и испытывал галлюцинации: он чувствовал, что превратился в нилдора и бродит по лесу, или стоит на берегу большой реки и смотрит на те самые танцы. И еще он вспоминал ночи, проведенные на безопасных станциях Компании, среди ему подобных, когда вдали слышался топот тяжелых ног. Каждый раз Гандерсен отказывался от того, что предлагала ему эта странная планета. Он предпочел уйти с биостанции, нежели во второй раз попробовать яд; он отказался от приглашения Курца присоединиться к танцующим нилдорам; он всегда оставался в помещении, когда из джунглей начинал доноситься ритмичный топот. Но сейчас он почти не ощущал своей принадлежности к роду человеческому.