— Нам сделали прививки против тифа, дифтерита, желтой лихорадки, вот и все, — сказал я. — А сифилис?

— Она незаразная. Поверьте мне. И к тому же, раз вы так нервничаете, то можете подвергнуть себя термообработке в первые же секунды, как окажетесь внизу по линии. — Он пожал плечами. — Если что-нибудь, подобное этому, так сильно вас пугает, то, может быть, вам лучше не становиться курьером?

— Я не…

— Вы ведь убедились в том, что я обладал ею и хотел бы обладать и дальше, разве не так? Джад, неужели вы принимаете меня за круглого идиота? Разве я лег бы с нею в постель, будь у нее сифилис? А затем предложил ее вам?

— Ну…

— Есть только одно, о чем вам на самом деле надо побеспокоиться, — предупредил он. — При вас есть ваши таблетки?

— Таблетки?

— Ваши таблетки, глупец! Ваши ежемесячные противозачаточные таблетки!

— О! Да. Разумеется, есть.

— Жизненно необходимо иметь их при себе всякий раз, когда отправляешься вверх по линии. Вам ведь не хочется наплодить здесь и там предков других людей. Патруль времени буквально выскоблит вас из пространственно-временного континуума за подобные штуки. Отвертеться от наказания за небольшое братание с людьми, живущими по линии наверху, можно, но, Боже упаси, наградить кого-либо из них детьми! Усекли?

— Еще бы!

— Помните, если даже я и не прочь подурачиться немного, то это вовсе не означает, что я пойду на риск подвергнуть прошлое изменениям в крупных масштабах. Таким, как загаживание генетического фонда человечества. Вот и вы поступайте точно таким же образом. Не забудьте принять таблетки. А теперь забирайте с собой Марию и проваливайте.

Я взял Марию и отвалил.

У меня в номере она быстренько протрезвела. Она не в состоянии была вымолвить ни единого слова на каком-либо понятном мне языке. Да и сам я не мог вымолвить ни единого понятного для нее слова. Тем не менее все у нас получилось самым наилучшим образом.

Пусть она и была старше меня на двести пятьдесят лет, ничто в ее поведении в постели не портило впечатления. Есть вещи, которые совсем не меняются со временем.

После того, как меня аттестовали в качестве курьера времени, и как раз перед тем, как я отбыл на маршрут «Византия», Сэм устроил для меня прощальную вечеринку. Приглашены были, наверное, все, кого я знал в Новом Орлеане, и гости битком наполнили две комнаты Сэма. Были там и девчонки из Дворца Грез, и один безработный поэт, читавший на улицах стихи, которые никто не печатал, — звали его Сигемицу и говорил он только пятистопным ямбом, — и пять или шесть наших коллег из Службы Времени, и торговец пузырьков с наркотическими средствами, и необузданная в своем поведении девчонка с зелеными волосами, которая работала мануальным терапевтом в геноателье и многие другие. Сэм пригласил даже Флору Чамберс, но она за день до этого убыла на маршрут «Разграбление Рима».

Каждому, кто только переступал порог квартиры Сэма, тотчас же вручался пузырек — баллончик с наркотическим газом, всасывавшимся непосредственно любыми клетками тела. Поэтому все завертелось очень быстро. Уже через несколько мгновений после того, как из мундштука пузырька газ с громким шипением коснулся кожи моей руки, я почувствовал, что сознание мое воспарило, как воздушный шар, стало разбухать все больше и больше, до тех пор, пока не стали тесными для него рамки моего собственного тела, оно прорвалось наружу. С громким хлопком! Все остальные испытывали точно такие же ощущения. Освободившись от цепей собственной плоти, мы стали кружить вблизи потолка дымкой, свободной от материи плазмы, наслаждаясь быстрой сменой самых неожиданных ощущений. Я чувствовал, как мои бесплотные щупальца обвиваются вокруг парящих рядом тел Бетси и Элен, и мы наслаждались безмятежным тройственным единением психоделического свойства. Тем временем из бесчисленных микроскопических пор в раскраске стен полилась мягкая музыка, и воздействие, оказываемое ею, еще больше усиливалось настроенным в резонанс с нею потолочным экраном. Трудно было придумать более приятную обстановку.

Тем временем поэт декламировал нежным голосом:

Мы все скорбим о том, что вы должны Так скоро нас безжалостно покинуть.

Как пред разверстой бездной мы стоим, Сердца от боли и печали стынут.

Но мир для вас откроется иной.

Предстанет перед вами вся планета.

И все-таки, быть может, вы порой Припомните в дороге встречу эту.

Он продолжал в таком же духе по меньшей мере минут пять. К концу его стихи все больше и больше наполнялись неприкрытой эротикой. Очень жаль, что мне удалось запомнить так мало.

А мы воспаряли все выше и выше. Сэм на правах хозяина неотступно следил за тем, чтобы дух этого парения ни у кого не убыстрялся ни на секунду. Его огромное черное тело лоснилось от крема. Одна молодая пара из Службы Времени притащила сюда гроб; он был изумительно работы, весь обтянут шелком, со всеми санитарно-гигиеническими причиндалами. Они забрались внутрь его и позволили нам наблюдать с помощью специальной видеоаппаратуры за тем, что они там проделывали. Чуть позже, все мы попробовали это, по двое и по трое, и почти каждая пара или троица вызывала бурные взрывы дружного хохота. Моим партнером был продавец пузырьков, и в самый разгар веселья мы полностью пооткрывали их все.

Для нас плясали девчонки из Дворца Грез, и три курьера времени — двое мужчин и одна хрупкая с виду женщина в горностаевой набедренной повязке — дали целое представление биологической акробатики, просто прелестное. Делать соответствующие телодвижения они научились на Крите, где наблюдали за выступлениями танцоров эпохи правления царя Миноса, а затем просто приспособили эти движения к более современным вкусам, присовокупив к ним в строго определенные моменты сексуальные мотивы. Во время этого представления Сэм раздал всем нам датчики-перераспределители испытываемых нами ощущений. Мы немедленно повтыкали их кто куда, и нами тотчас же овладело состояние волшебной синестезии. Для меня, например, на этот раз, осязание трансформировалось в обоняние. Лаская холодные ягодицы Бетси, я ощущал благоухание майской сирени; я сдавил пальцами кубик льда, и мои ноздри наполнились запахом моря во время прилива; я провел пальцами по шероховатой ткани обоев, и легкие мои наполнились кружащим голову запахом костра в сосновом лесу. Затем мы снова произвели перераспределение ощущений, и для меня звук превратился в тактильные ощущения; музыка, ревевшая из громкоговорителей, имела консистенцию мороженого; Элен страстно вздыхала мне в самое ухо, а я ощущал шероховатость замшелого валуна; Сигемицу снова начал декламировать свои бессодержательные вирши, однако рваный ритм его голоса доходил до меня ледяным дыханием арктических пустынь. Мы проделали точно такие же трюки с цветовыми и вкусовыми ощущениями и еще со скоростью восприятия хода времени. Из всех видов чувственных наслаждений, изобретенных за последнее столетие, такая путаница ощущений была моим самым любимым развлечением.

Позже Эмили, девчонка, работавшая в геноателье, всецело завладела моим вниманием. Она была такой худой, будто целую вечность голодала, с неприятными для глаза острыми скулами, спутанными зелеными волосами и самыми красивыми из всех, когда-либо виденных мною, всего тебя пронизывающими зелеными глазами. Забывшись в процессе парения, она казалась спокойной и сохраняющей самообладание — что, как я вскоре выяснил, было чистейшей иллюзией.

— Прислушивайся внимательно ко всему, что она станет говорить, — посоветовал мне Сэм. — Под воздействием наркотических запахов она становится ясновидящей. Я совсем не шучу — это очень серьезно.

Она плюхнулась прямо ко мне в объятия. Я нерешительно поддерживал ее какое-то время, пока ее губы искали мои. Она их даже слегка прикусила. Мы, лаская друг друга, повалились на ковер, который издал еле слышное бренчание, когда наша возня стала набирать должный уровень активности. На Эмили была накидка из тонких, густо перевитых между собою, медных полос, которые соединялись у ее горла. Я терпеливо искал под ними ее груди, она же изрекала отрешенным, пророческим тоном: