— Свежо предание, но верится с трудом.
— Нет, в самом деле. Прошу к столу. Мое кушанье нужно только чуть подогреть. Я уже предупредила Клеопатру Петровну, чтобы она сегодня не хлопотала по хозяйству.
Юрий Сергеевич с высоты своего роста смерил жену взглядом и усмехнулся:
— Посмотрим, посмотрим, шепнул слепой.
Аэлита побежала на кухню.
— Что это сегодня твоя благоверная забеспокоилась? — спросила мать у сына.
В столовую, как всегда, тихо, незаметно, как-то бочком вошел Сергей Федорович, низенький, сутулый и стриженный бобриком. Невестке он едва кивнул, относясь к ней скорее безразлично, чем плохо, сторонясь ее, как полированной мебели в квартире, как бы не задеть.
Сергей Федорович уселся за стол и погрузился в чтение газеты.
— Опять газета за столом? — строго прикрикнула Клеопатра Петровна.
— Только спорт… кто кого.
— Нелепое занятие, — изрек Юрий Сергеевич. — Тратить энергию, гоняя никому не нужный мяч, поднимая огромный груз, и все без видимой пользы для общества! Дикость! Возвращаемся к Древнему Риму. Аппиева дорога, Колизей! Хлеба и зрелищ нужно твоему маленькому человеку, отец. Нет, подлинному члену общества, пусть маленькому, но нормальному, бесплодное напряжение мышц абсолютно ни к чему. Я рационалист и искренне удивляюсь, как люди с высшим образованием могут уделять этому время и силы.
— Но ведь у меня-то высшего образования нет, — робко возразил отец.
— Все равно. Ты должен равняться по сыну с его способностями. Недаром нам удалось дать ему высшее образование.
Клеопатра Петровна не упускала случая упомянуть о способностях сына, освобожденного от всех домашних забот. Она любовалась им.
Глава восьмая. КОЛЕСО БЕЗ ОСИ
Обеды в семье Мелховых были семейными «собраниями», на которых обсуждались и домашние и государственные вопросы.
Юрию Сергеевичу отводилось при этом особое место. И если отец развивал свою теорию маленького человека, то Юрий вещал о человеке вообще.
Вот и теперь он произнес:
— Высшее образование — это то, что делает человека человеком. Вот мое добавление к Энгельсу.
— Ты так думаешь? — спросила вошедшая с подносом Аэлита.
От кушаний, которые она внесла, распространялся обещающий аромат. Свекор даже крякнул от удовольствия.
— Вот это баранина так баранина! Звонче, чем в шашлычной.
— Здесь говорят о высшем образовании, а не о шашлычной, — обрезала Клеопатра Петровна.
— А я думаю, что образование еще не все, — продолжала Аэлита, ставя на стол поднос и раскладывая кушанье по тарелкам. — Недавно я услышала такие стихи:
Знай, воспитанье — это ось,
Образованье — колес сила.
Но колесо с оси снялось -
И вмиг винтом заколесило.
— Недурственно, — хмыкнул в усы Сергей Федорович.
— Каламбур, — пожал широкими плечами Юрий Сергеевич.
— И колесо заколесило. Без оси завсегда так. Вроде как без воспитания, — резюмировал Сергей Федорович.
— На что намекаешь? Мы что, плохо своего сына воспитали? Одно только образование дали? — возвысила голос Клеопатра Петровна.
— Афоризм в форме каламбура — про всех. Есть даже академики невоспитанные, — пояснила Аэлита.
— И кто же сочинил этот шедевр морали? — выразительным баритоном осведомился Юрий Сергеевич, уплетая сочный кусок баранины с подрумяненной картошкой.
— Академик Анисимов, Николай Алексеевич.
— Так он еще и стихи пишет, черт возьми! — возмутился почему-то Юрий Сергеевич.
— Других стихов Анисимова я не знаю, но, судя по этому афоризму, он владеет стихотворной формой.
— Владеет, владеет, — проворчал Юрий Сергеевич. — Он много чем владеет, слишком много. И наука, и лыжи, и скульптура. И стихи еще… Ненормально.
— Если нормой считать посредственность, то, конечно, выше нормы.
— Нечего отца обижать. Вступаюсь за него и утверждаю, что маленький человек неадекватен посредственности. Впрочем, посредственность хорошо знакома тебе, если вспомнить твои институтские отметки. Бывало, бывало, чего греха таить.
— Как тебе не стыдно? — покраснела Аэлита. — Почему ты так изменился? Я знала тебя другим!
— Бароном фон Мелховым?
— Да, ты выглядел аристократом, рыцарем, преклоняющимся перед женщиной, готовым помочь.
— Алла! — прервала свекровь. — Нечего секреты строить. В каком магазине ты умудрилась такие роскошные консервы заполучить? Покажи и мне туда дорогу. Семью-то не тебе приходится кормить, на мне одной все заботы.
— Вам, правда, понравилось, Клеопатра Петровна?
— Вкусно, ничего не скажешь. И на консервы непохоже. Сочно. Свежо. Научились-таки. Надо набрать таких банок побольше.
— Это не консервы вовсе. Честное слово!
— Как так не консервы? Я что, не хозяйка?
— Нет, вы отличная хозяйка. Но это вовсе не консервы, а искусственная пища из института академика Анисимова. Кстати, Николай Алексеевич предложил мне у него работать.
— Что? — разом вырвалось у Клеопатры Петровны и ее сына.
Сергей Федорович осторожно отодвинул от себя тарелку и стал вытирать салфеткой губы, ссутулившись более обычного.
— Ну конечно! Искусственная пища, приготовленная в лаборатории. Структура мяса сделана на ткацком станке, а вкус и запах баранины — в лаборатории вкуса и запаха. В ней как раз мне и предлагают работать. Право-право!
— Как? — крикнула Клеопатра Петровна, выскакивая из-за стола. — Ты осмелилась накормить нас такой гадостью? Боже, какая низость! Мне дурно! Ох!.. — И она выбежала из столовой,
— Докормила! — гневно возвысил грудной свой голос Юрий Сергеевич. — Это же обман! Низко, недостойно!
— Юра, что ты!
— Вот теперь Юра, а то все был Николай Алексеевич. Слушал я его в Вечном городе. Только сам он, видно, не вечный. В детство-юность начал впадать. Статуэточки, стишочки — маразматические синдромы!
— Юра, прекрати!
— Нет, я просто не могу прекратить. Оказывается, я изменился! Меня не разглядели! За барона или рыцаря, в самом деле приняли! Но в ответ на подлинно рыцарское отношение на меня и моих родителей совершается покушение! Да, да, покушение с целью отравления, на какое решилась Катерина Измайлова!
— Какая начитанность! Может быть, ты помнишь и купца, на которого покушалась Катерина Измайлова? Не найдется ли общих черт? Как же я была слепа! И как ты можешь осуждать такого человека, как академик Анисимов? Говорить об отраве… Знайте же, что все искусственные кушанья сделаны из молока. Честное слово!
— Из молока? — удивился Сергей Федорович. — Чудно! А я думал — баранина.
— Из казеина, полученного из отходов молочного завода. Словом, творожные изделия. И не из чего огород городить.
— Блевать — по-твоему, огород городить? Хороши творожные изделия, если от них рвота! Впрочем, всем известны отравления плохим творогом. Напрашивается вывод, что твой старец в своей лаборатории за государственный счет творог портит. И наживает научное имя.
Юрий Сергеевич уже не владел собой. Глубоко уязвленный интересом жены к пожилому академику, он ненавидел и самого Анисимова, и его дело, не отдавая себе отчета в словах, которые вырвались у него и за которые он краснел бы в другое время.
Аэлита тоже была возбуждена выше всякой меры.
— Молчи! — воскликнула она. — Ты не смеешь так говорить! Кто ты в сравнении с ним?!
— «Ведь я червяк в сравненьи с ним, с лицом таким, с его сиятельством самим!» — продекламировал Беранже Юрий Сергеевич, словно стараясь разъярить себя еще больше.
Вернулась Клеопатра Петровна.
— Я думала, умру. Какой ужас! Неужели у нас не могут справиться с сельским хозяйством? Куда смотрят правительство, партия?
— Правительство и партия всячески поддерживают начинания академика Анисимова.
— Я не знаю, что там думают наверху, не мое это дело. Там умеют заботиться о нас. Но в моем доме этой гадости никогда не будет.
— А как же, — согласился сразу Сергей Федорович.
— Не знаю, не знаю, как и кто поддерживает эти происки с искусственной пищей, которые могут просто подорвать устои нашего сельского хозяйства, — важно заявил Юрий Сергеевич. — Стоит только понадеяться на этот творог… и прикрыть все земледелие.