Зажглись карманные электрические фонарики.

Началась пурга. Летящие сугробы обрушивались на лед, насыпая снежные барханы, грозя занести только что сооруженные стены котлована.

И тут на нескольких языках послышалась команда маленького инженера Толстовцева:

— Всем работающим не выходить из склада-палатки. Прижмитесь друг к другу. Не бойтесь, что занесет снегом. И продолжайте работу.

— Как это продолжать работу? — возмутился Мигуэль. — Мы еще не спятили.

— Продолжайте работу мысленно. Напрягайте мышцы, ворочайте тяжести, не давайте себе замерзнуть! Только в этом спасение.

— Говорил, от работы тепло, — заметил негр Мбимба. Африканцу холод был особенно мучителен, но он переносил испытание стойко.

— Спартак, Остап! — скомандовал Толстовцев. — Берите лыжи. Вертолет лететь в такую пургу не сможет. Ждать восхода солнца долго. Придется самим освещать путь. Идите вдоль кабеля. Найдите повреждение. Скорее всего оно в соединительной муфте на крутом склоне. Смотрите не сорвитесь!

— Есть не сорваться! — отозвался Остап. — У нас никакое дело не срывается, даже окунек с крючка.

И двое друзей в неистовую пургу отправились в путь. Не будь у них такого указателя, как тянущийся по льду кабель, они заблудились бы на первых же шагах.

Спартак шел впереди, нащупывая лыжной палкой припорошенный кабель. Он круто повел вниз. Катиться на лыжах стало невозможно, пришлось переступать ими, как при подъеме, «ступеньками».

Все ниже, ниже. Ветер дул как бы сверху вниз, грозя ощутимой, плотной массой летящего снега сбросить в пропасть, к бухте, где стоит вмерзший в лед ледокол.

Неизвестно, в какой из соединительных муфт произошел разрыв. Но Спартак с Остапом сами прокладывали кабель и знали месторасположение муфт, хотя сейчас в этой адской пляске снега отыскать их нелегко.

Мороз не смягчился от ветра. Скорее напротив. Снежинки льда вполне могли бы быть твердой углекислотой, замерзающей при такой температуре.

Лица завернуты шарфами, собственное дыхание чуть согревает лицо. В ушах вой, руки и ноги деревенеют от холода.

Приходится спускаться все ниже и ниже. В первой соединительной муфте, которую удалось осмотреть, все в порядке. Неприятность где-то ниже, быть может, на самой опасной круче.

И они дошли до места где кабель свисал со скалы, кончаясь соединительной муфтой, вторая половина которой вместе со снежной лавиной и кабелем скатилась куда-то вниз.

Спартак приказал Остапу остаться здесь и взял разматывающуюся веревку, чтобы зацепить ее конец за полумуфту с оборванным кабелем.

Требовалось спуститься к подножию скалы, похожей на лыжный трамплин. Спартак прикинул, что здесь на лыжах не скатиться, и стал, борясь с толкающим вниз снежным вихрем, осторожно спускаться «ступеньками» к подножию скалы.

Если кабель не уполз дальше, будет большая удача! А если его утащило вниз — пиши пропало!

Но никогда не бывает так, чтобы решительно все оборачивалось против человека, иначе он не смог бы выжить в непрестанной борьбе с природой.

Сноровка дедов-оленеводов, обитателей тундр, проснулась в Спартаке и подсказала, как ему действовать в непроглядной тьме антарктической пурги. Его фонарик мог достать лучом лишь до конца лыж. Спартак находил путь с помощью неведомого чувства, не имеющего названия на обычном языке.

Но он умудрился, или с его помощью, или просто потому что ему повезло, найти конец оторвавшегося кабеля.

Закрепив за полумуфту конец веревки, Спартак стал осторожно взбираться по круче. Ориентиром служили собственные следы, которые почти занесло снегом.

Найти Остапа, приплясывавшего около оборванного кабеля в ожидании Спартака, было нелегко. Остап периодически издавал звуки, напоминавшие сигналы маяка в тумане. Голос его охрип и вместо гудения в вое пурги слышалось надсадное хрипение.

Но все-таки именно эти звуки помогли Спартаку найти Остапа.

Как ни прыгал Остап на месте, он отчаянно замерз. Но появление из тьмы фигуры Спартака заставило его забыть о морозе.

Вдвоем принялись они выбирать, а потом тянуть веревку.

Быть может, не так был тяжел кабель, как трудно было вытащить его из уже наметенных над ним сугробов.

Казалось, невозможно представить себе, что при семидесятиградусном морозе люди обливаются потом.

Однако напряжение всех сил Спартака и Остапа давало им даже больше жару, чем электронагрев рабочего комбинезона.

Все-таки они вытащили оборвавшийся кабель. Теперь надо было его присоединить.

Спартак по переносной радиостанции, предусмотрительно захваченной с собой, попросил отключить кабель и узнал, что его отец уже дал такое приказание.

Теперь можно было безбоязненно соединять разомкнувшиеся полумуфты.

Но беда не приходит одна. Все крепления, соединяющие полумуфты, сорвало снежной лавиной. Пришлось заменять их той самой веревкой, с помощью которой друзья вытащили оторвавшуюся часть кабеля.

— Веревки и палки — оружие смекалки! — озябшими губами шутил Остап.

Когда друзья возвращались, ориентиром им служило зарево над котлованом, где работа уже кипела вовсю.

Очередная вынутая из выемки ледяная плита плыла по воздуху, чтобы занять свое место в стене.

Снег угнетал беспредельной белизной. Бледное солнце чуть прореживало на севере плотный облачный покров.

И земля и небо были одинаково белы и безмолвны. Лыжня тянулась исчезающей жалкой ниточкой. Снежный простор до самого горизонта выглядел удручающе ровным: ни холмика, ни впадины, ни тени. Земля как бы отражала унылое белесое небо.

Тамара, подняв голову, оглянулась на Шульца.

Этот добрый великан вызвался проводить Тамару до ее Хрустальных Дворцов, никогда не упуская возможности побыть с нею.

Она уже много знала о нем. Во время войны его отец в каком-то военном чине работал главным механиком химического завода под Франкфуртом-на-Майне. Мальчику помнились зарева пожаров над городом после американских бомбежек. Но их пригород был тихим оазисом в адской пустыне пепелищ и руин. Ни одна бомба не упала сюда. Ведь часть акций химического концерна принадлежала американцам! В пригороде размещался госпиталь. По тенистым улицам бродили на костылях несчастные калеки. Мальчик жалел их, в особенности одного — без обеих ног. Инвалид ездил в кресле-коляске на велосипедных колесах, соединенных с обрезиненным обручем, который надо было крутить руками. Тогда-то Вальтер и сделал свое первое изобретение: стащил из отцовского гаража запасные стартер и аккумулятор и приладил их к креслу так, что ведущая шестеренка стартера прижималась к резиновому ободу и могла вертеть его. И кресло так помчалось по аллее, что мальчик даже бегом не смог его догнать. Инвалид растерялся, не повернул как надо и «попал в аварию». Кресло сломалось. Проказа мальчика возмутила медицинское начальство. Отец Вальтера имел неприятности. Он строго наказал сына, но его склонность к изобретательству взял на заметку. И это определило судьбу Вальтера. Вместо того чтобы посвятить себя поэзии, как мечтала восхищенная его детскими стишками мать, он поступил в Высшую техническую школу. Заканчивая ее, он рассчитывал помогать отцу в деле очистки водных отходов химического производства. Но на старости лет старший Шульц, ответственный за загрязнение рек рейнского бассейна, угодил в тюрьму, не сумев заплатить крупного штрафа. Вальтер так возненавидел эти сточные воды, что решил уничтожить их в прямом смысле этого слова. Он предложил превращать их электрическим током в газы, из которых потом снова получать уже химически чистую воду в водородных элементах с одновременным возвратом затраченной энергии. Пришло время, и академик Анисимов вспомнил об его схеме как о прекрасном способе аккумулирования энергии для Антарктической Ветроцентрали. И Вальтер Шульц попал в экспедицию ООН, где встретился с Тамарой Неидзе.

Оттаивая сейчас льдинки в черной бороде, он улыбался:

— Где же мы есть, фрейлейн?