Разведчик Кишен Синг, он же «А-к», в 1878 году проник в Тибет. Он прошел от Лхасы до Хами, что севернее Цайдама, и с тех пор бродил по великому нагорью. «А-к» разведывал местности, где сходятся рубежи Монголии и Китая, Китая и Бирмы.

Хозяева Кишен Синга считали, что он «сделал больше всех» остальных изыскателей.

Какой-то таинственный «К-п» (Кюнтюп?) пробрался в верхнее течение великой тибетской реки Цангпо (Брахмапутры), в огромную долину, населенную племенем лало. Эта долина, как думали британцы, отделяла Тибет от индийской области Ассам. «К-п» вез с собой короткие бревна с надписями. Он должен был кинуть их в волны Цангпо. На берегах Брахмапутры, в ее нижнем течении, другие наблюдатели следили – не принесут ли волны бревен, брошенных «К-п»?

Так тайные «географы» решали загадку истоков Брахмапутры...

Разве так хотели ее решить Пржевальский и Эклон? Они собирались идти открыто через Тибет к истокам Инда, Брахмапутры, Иравади и Салуэна, в еще не захваченную британцами Бирму, где жило племя красных каренов – переселенцев из Гоби.

Пржевальский хотел взойти на такую точку Гималаев, откуда должен был открыться вид на Индию и Тибет сразу и где с одной стороны виден Ганг, а с другой – Цангпо, неподалеку от которой стоит золоченая Лхаса.

Но хитрый лама Учжень Чжацо из Дарджилинга, обученный Сарат Чандра тибетскому языку, одновременно с «А-к» пошел в Лхасу с вероломными дарами от гималайского монастыря. Старый «изыскатель» добился от лхасских сановников молчаливого согласия на пребывание «ученого гималайца» в Тибете.

Так разведчики в одеждах монахов шли по Тибету, жадно слушая молву о бесстрашном человеке, идущем с севера через пустыни и горы. Тангуты уже давно занесли в Тибет сказку о великом волшебнике, который, творя в пути чудеса, идет, как равный к равному, в чертог далай-ламы! Имя этому волшебнику Хун-рус – русский человек.

Гималайские британцы прекрасно понимали, что любой тайный изыскатель может доставить в Калькутту в лучшем случае только наброски будущих карт. Кто из переодетых соглядатаев будет в силах раскрыть и показать человечеству целый мир, как это сделал Пржевальский? Одно время британцы клялись в «Гималайском журнале», что они отправляют в Тибет научную экспедицию, но вскоре выяснилось, что речь снова шла всего только о дарджилингских переодетых соглядатаях.

«За исключением Ладака, где с недавнего времени пребывает английский комиссар, в собственно Тибет из-за Гималаев не решаются проникнуть даже одинокие ученые, и калькуттские власти принуждены прибегнуть к тайной посылке пундитов, чтобы получить хотя бы кое-какие сведения о недоступном соседе...» – писал Пржевальский в одном из своих докладов.

Напрасно он так страдал в Кульдже и Зайсане, узнав о хвастливых уверениях английской печати насчет какой-то британской научной экспедиции в Тибет.

...Солнце отражалось в огромном медном тазу. Нянька Макарьевна подкладывала дров под таган. Густая розовая пенка вздувалась над клокочущей поверхностью. Засучив рукава, сосредоточенно поглядывая в таз, Пржевальский мешал горячее варенье и с улыбкой привычного сластены пробовал его.

Макарьевна приготовляла в Отрадном подарки для далай-ламы. Сласти, сигары и почему-то запас сушеной трески закупались в Смоленске.

Макарьевна разлила отличное земляничное варенье по банкам, пересмотрела сигары, попробовала наливки и вполне осталась довольна своими заготовками.

В феврале 1879 года Пржевальский выехал из Петербурга на Оренбург, Омск, Семипалатинск и Зайсан. Один вид Зайсана, где Пржевальский так долго лечился от проклятой чесотки и разгулявшихся нервов, приводил его в неистовство.

Он ворчал, что сборы слишком затянулись. На этот раз в поход вместе с ним шли из старых соратников Эклон и Дондок Иринчинов, новичками были ботаник Всеволод Роборовский, препаратор Коломейцев из Зайсана, казаки Никифор Егоров, Михаил Румянцев, Михей Урусов, проводник-уйгур из Кульджи Абдул Басид Юсупов. Всего их было четырнадцать человек.

Во время этого похода были открыты, для широкого мира дикая лошадь Пржевальского, по-киргизски зверь кертаг – животное, представляющее промежуточную форму между ослом и лошадью. Это был настоящий подарок дарвинистам. Дикая лошадь водилась только в серой глуши джунгарской пустыни.

Путешественники достигли берегов солоноватого озера Улюнгур, где водились пресноводные рыбы, описали его и реку Урунгу, впадавшую в озеро. За Улюнгуром начиналась безводная степь, бедная растениями и животными. Рогатый жаворонок, ворон, саксаульная сойка – вот почти все птицы Джунгарии. Только тринадцать видов крупных животных было встречено в этих бесплодных равнинах, поросших эфедрой и саксаулом. Верблюд и лошадь водились в диком состоянии так же, как и куланы.

Тучи песка и пыли часто закрывали солнце. В Джунгарской пустыне бури обычно начинались с утра или с полудня, а к вечеру облака песка, которые носились в воздухе, ложились на землю, и к закату солнца степные дали делались вновь голубыми. В апреле 1879 года Пржевальский прошел через десять слепящих бурь, в мае их было только семь.

Путь Великого Охотника лежал теперь к оазису Хами. Через него проходил путь из собственно Китая в Восточный Туркестан.

Пржевальский почти никогда не заходил в чужой город без приглашения. Так было и в Хами. Измученные люди положили усталых верблюдов, развели костры и пошли к прохладному ручью, бегущему по большому лугу. Хами – город знаменитых дынь – лежал в двух верстах от лагеря путешественников.

Хамийские дыни давно прельщали Пржевальского. Он еще из Зайсана посылал в подарок матери их семена. Но мать так и не получила этого подарка, как и золотого перстня Якуб-бека.

Цин Цай, командующий войсками и военный губернатор Хами, узнав о приходе русского каравана, выслал к Пржевальскому своих офицеров. Отдых в Хами скрасился посещением дачи Цин Цая, приемом, где было тридцать гостей и обед из шестидесяти блюд...

Хами очень не понравился Пржевальскому. Глина и песок, пыль и первая весенняя жара раздражали путешественника. Он ворчал и бранил жителей – зачем они вырубили все сады оазиса? Мелкие речки, бегущие с Тянь-Шаня, едва орошали сухую почву Хами. В сорока верстах от города лежал край пустыни. Она распростерлась от Тянь-Шаня к югу. На западе пустыня сливалась со степями Лобнора, а на востоке – со срединной частью Гоби. Пржевальский установил, что один из участков этой пустыни, названный им «областью вздутия» (сто двадцать верст в поперечнике), был поднят на высоту пяти тысяч футов над уровнем моря.

Но как ни скучен был город Хами, он привлекал внимание Пржевальского. Он считал Хами ключом к Восточному Туркестану и Притяньшанью. Это, очевидно, знали и дунгане, которые с особым упорством громили здесь китайцев. Хами состоял из нескольких городов – двух китайских и одного мусульманского. Лаочэн, Бейчэн и Хомульчэн – так звались они.

Достопримечательности города состояли из дворца князя-правителя и дерева Девяти Драконов. Его охотно показывали путешественникам. Дерево это было всего-навсего ива «джагалун» с причудливо выросшими из одного корня девятью узловатыми стволами.

Затем был город Сучжоу. Но каких трудов стоило добраться туда по пустыне, накаленной до пятидесяти градусов! Столбы соленой пыли качались над песками, воздух был по цвету похож на дым. Ветер не мог даже всколыхнуть этой недвижной жары. По белым костям верблюдов и мулов, этим высохшим вехам пустыни, четырнадцать странников добрели до садов Сучжоу. Там их ожидал короткий отдых.

Может быть, в оазисе Сучжоу, среди гостей шумного рынка. Пржевальский заметил человека в хитоне богомольца, следившего пристальным взором за пришельцем с севера.

Китайские мандарины в Сучжоу говорили, что к югу от оазиса не найти даже следов человека.

Новые открытия ждали Пржевальского. Проникнув в середину Нань-Шаня, он вдыхал полной грудью холодный воздух альпийских высот и отдыхал на берегах ключа Благодатного. Здесь исследователь набирался свежих сил, разглядывая облака, скользившие по снежным вершинам. Он поднимался на горы, определяя, как всегда, их абсолютную высоту. Что стоило ему подарить миру два сверкающих памятника – хребты Риттера и Гумбольдта?