Его перевели на второй курс. Пржевальский взялся писать свое первое сочинение – «Воспоминания охотника». Злополучный планшет, вымазанный с обратной стороны утиной кровью и болотной грязью, валялся в углу каморки. Переписав набело очерк, он отнес свое первое детище в редакцию журнала «Охота и коннозаводство». Очерк был напечатан, но денег за него автор не получил, – редактор журнала сказал Пржевальскому: «Молодой писатель должен быть рад тому, что его первый труд увидел свет в таком серьезном органе, как журнал коннозаводчиков».

Пржевальский раскланялся с редактором и ушел домой, где его ждала стопа чистой бумаги для новой работы. Он долго корпел над ней и наконец вывел на заглавной странице готовой рукописи: «Военно-статистическое обозрение Приамурского края». Пржевальский немало потрудился. Его «Обозрение» было настоящей энциклопедией русской дальневосточной окраины. Он собрал все, что было известно в литературе об Амуре, обобщил, сделал свои выводы. Все это было очень интересно, ново и дельно.

Рукопись попала в Русское географическое общество, и, наверное, ее читали и старый Литке, и Петр Петрович Семенов.

Пржевальский был вне себя от радости, когда его избрали действительным членом Общества.

...Окончив Военную академию, Пржевальский добился отпуска и уехал в Отрадное. Четыре месяца он сидел за книгами, а на следующий год отправился в Варшаву. Там открылось юнкерское училище, и Пржевальский в звании преподавателя стал обучать юнкеров географии и истории.

В свободное время он читал труды великих зоологов и ботаников. Он все еще мечтал о путешествии в Африку и не мог спокойно говорить о подвигах Ливингстона, окруженного, как ореолом, сверкающей водяной пылью открытого им великого водопада на Замбези.

В Варшаве были ботанический сад, зоологический музей при университете, большой книжный магазин. Замечательную библиотеку при юнкерском училище Пржевальский основал сам. Соперники-преподаватели его не любили за то, что он покорял учеников прекрасными рассказами о чудесах земли. Легко ли привить юнкерам-лоботрясам любовь к знаниям, которые вовсе не были обязательны для будущих пехотных поручиков?

Пржевальский умел увлечь слушателей и вскоре сделался любимцем своих питомцев. Дело дошло до того, что юнкера Пржевальского уходили из училища в... университеты и Земледельческую академию. Пржевальский неутомимо сидел за книгами и сам писал их. В Варшаве он создал учебник географии, по которому потом учились даже студенты университета в Пекине. Пржевальский составил гербарий растений трех губерний Царства Польского, выступал с публичными лекциями о великих географах-путешественниках.

Вот в это-то, очевидно, время в сознании Пржевальского зародился новый замысел. Он уже больше не бредил подвигами в пустынях и лесах Африки. Его орлиный взгляд обратился на другую часть земного шара.

Азия – вот что теперь манило его к себе. Он увлекся Гумбольдтом и Риттером, и при изумительной памяти, которая была у Пржевальского, не мудрено, что он знал наизусть десятки страниц из книг об азиатских странах. У самых границ родины и в самих ее пределах лежали таинственные области высочайших хребтов и пустынь.

Гумбольдт говорил о «вулканах» Тянь-Шаня и писал, что ему не хочется умереть, не узрев на своем рабочем столе хотя бы осколка тянь-шаньского камня.

Осенью 1856 года П. П. Семенов с берегов Иссык-Куля первым из европейцев увидел ледяные тянь-шаньские вершины, проник в неведомые ущелья и узнал, что Гумбольдт ошибся и никаких вулканов в Тянь-Шане нет.

А поход Северцова в Каратау, пленение в Туркестане; путешествие Потанина в область Зайсана и новые скитания путешественника, едва успевшего залечить раны, полученные в кокандском плену?

Если Гумбольдт мечтал об одном только камне из тянь-шаньских ущелий, то что сказать о Семенове, открывшем высочайшую вершину Небесных гор? Но сколько там, в Центральной Азии, есть еще никем не исследованных стран! И в первую очередь России приличествует великая задача – снять завесу вековой тайны с непознанных пространств. Не на Африканском, а на Азиатском материке прославит имя своей Родины Пржевальский. Эта идея захватила его со всей силой. Он еще упорнее стал изучать Азию по книгам.

Однажды Пржевальский, охотясь, бродил в предместьях Варшавы и попал в руки полиции, он не имел с собой бумаг, удостоверяющих его личность. Дерзкое обращение с царскими городовыми и польское сочетание «Прж» в фамилии русского офицера стали поводом его ареста.

Этот звук «Прж» часто мешал штабс-капитану Полоцкого пехотного полка: так, когда Пржевальский стал добиваться перевода в Генеральный штаб, ему вначале вежливо, но твердо отказали. Попробуй доказать этим царским чиновникам, что пращура твоего, запорожского казака Корнилу Анисимовича Паровальского, перекрестили в Пржевальского! Но, к счастью, на знания и способности Пржевальского обратил внимание помощник начальника Главного штаба генерал Г. В. Мещеринов.

И Пржевальский, одолев косность военных управлений, происки завистников, пошел к заветной цели. В ноябре 1866 года он прочел приказ: «Штабс-капитан Пржевальский Н. М. причислен к Генеральному штабу с назначением для занятий в Восточно-Сибирский военный округ».

Ему не терпелось – надо ускорить события! И он помчался в Петербург в надежде, что удача, как золотой фазан, сама свалится с неба в ладони охотника.

Герой Хан-Тенгри и Нарына П. П. Семенов был согласен с Пржевальским. Да, Россия должна закреплять свои научные победы в Центральной Азии. Для этого Географическое общество посылает теперь за Нарын экспедицию В. А. Полторацкого и З. Л. Матусовского. Полным ходом идет съемка Тянь-Шаня. Но Пржевальский молод, и он еще успеет увидеть светлые звезды над тянь-шаньскими ледниками. Географическое общество не может дать начинающему исследователю пособия на собственную экспедицию. Что сейчас сможет сделать Семенов для Пржевальского? Семенов не откажет Пржевальскому в письмах на имя сибирских влиятельных лиц, а там пусть исследователь действует по своему почину. Если первое путешествие будет удачным, тогда Совет Географического общества не пожалеет средств для новой экспедиции. Семенов протянул гостю два пакета – две подорожные на право скитания по великой тропе. Вне себя от радости Пржевальский ринулся в гостиницу, где его ждал препаратор Роберт Кехер, приехавший вместе с ним из Варшавы. Тот равнодушно выслушал рассказ будущего начальника; Кехеру было все равно, сбор шкурок сибирских птиц его не увлекал, он тосковал по какой-то варшавской немке, в которую влюбился перед самым отъездом.

Ранней весной 1867 года они выехали в Сибирь. Кехер плакал, чуть не навзрыд, вспоминая свою несравненную Эмму. Пржевальский был весел, бодр и полон надежд. В марте они увидели кровли Иркутска и ясные волны Ангары.

Начальник штаба сибирских войск и председатель Сибирского отдела Географического общества генерал В. К. Кукель был в Иркутске известен тем, что в 1861 году содействовал – вольно или невольно – побегу Михаила Бакунина. Именно в кукелевской повозке с разрешением Кукеля на эту поездку Бакунин, закутавшись в серый плащ, выехал из Иркутска в Николаевск-на-Амуре. Оттуда Бакунин бежал на американском корабле и, находясь в Лондоне, посылал Кукелю письма. Одно из таких писем было перехвачено и стало причиной временной опалы генерала. Помогал ли он действительно бегству Бакунина, так и осталось неизвестным. Правая рука Н. Н. Муравьева-Амурского, Кукель хорошо знал все амурские дела.

Пржевальский был для Кукеля находкой; Кукель поручил ему для начала разобрать и привести в порядок библиотеку Географического общества. Это было очень кстати! Пржевальский тридцать дней просидел в библиотеке. Кукель пришел в восторг от такого трудолюбия. Вот тогда-то Пржевальский стал настойчиво проситься в Уссурийский край.

Кукель не знал, что делать. С одной стороны, ему хотелось прославить отдел Географического общества новыми открытиями, с другой – он боялся ответственности. Пошлешь такого богатыря на далекую окраину, а он вдруг чего-нибудь да натворит! Отвечай тогда опять, как за Бакунина. Кукель знал таких горячих людей; он помнил, как Невельской ходил на Амур. Но Пржевальский так осаждал генерала, что тот начал соглашаться с молодым офицером. Кукель говорил, что от одного изучения уссурийских птиц и мотыльков будет мало пользы. А уж если штабс-капитан Пржевальский так рвется в Уссурийский край, пусть он обследует расположение двух батальонов, размещенных в крае, учтет население, исследует пути в Корею, а научная работа – сама собой.