— Это он! Он! Он жив! Небо, благодарю тебя!.. Ну, смотри еще, Педро!

— Он встает… нет, право, мне не нравится эта игра… я боюсь… Право же, я боюсь… мне страшно! Пустите меня!

Мальчик заплакал и стер с руки чернила; чары исчезли, и Амина не могла узнать ничего больше.

Она принялась успокаивать ребенка, задаривать его подарками и гостинцами, заставила его несколько раз повторить ей обещание никому ничего не говорить об их игре и решила не возобновлять дальнейших испытаний судьбы впредь до того времени, когда ребенок совершенно забудет свои страхи и не согласится сам добровольно возобновить эту игру.

Однажды, много дней спустя, когда мать мальчика ушла куда-то, в комнату Амины пришел Педро и спросил, не поиграть ли им опять в ту игру.

— Но ведь ты будешь бояться?!..

— Нет, я теперь не буду! — отвечал мальчик. — Тогда была ночь, а теперь день; теперь не так страшно.

Амина, которой хотелось узнать больше о Филиппе, конечно, с охотой согласилась. В несколько минут она все приготовила. Комната снова наполнилась дымом и запахом ладана; она принялась, как тогда, бормотать свои заклинания; черное зеркало было на ладони ребенка, и по ее просьбе маленький Педро снова воскликнул, как тогда: «Филипп Вандердсккен, явись!»

В этот момент вдруг распахнулась дверь ее комнаты, и патер Матиас в сопровождении вдовы и еще нескольких лиц остановился на пороге.

— Так, значит, я не ошибался тогда в вашем домике в Тернезе! — воскликнул патер, скрестив на груди руки и с негодованием глядя на Амину. — Проклятая колдунья! Теперь мы тебя накрыли.

Амина ответила ему таким же гневным взглядом и сказала:

— Я не вашей веры, а моя вера не запрещает мне испытывать судьбу! Как видно, подслушивание и подглядывание предписывается вашей религией, но здесь, в этой комнате, я хозяйка и прошу вас и тех, кто с вами пришел, удалиться отсюда немедленно!

— Соберите прежде все эти предметы колдовства! — сказал патер Матиас сопровождавшим его людям, и когда это было сделано, все удалились, оставив Амину одну.

Амина почувствовала, что на этот раз она погибла; она знала, что в католических странах колдовство считается страшнейшим преступлением, а она была накрыта на месте преступления. «Ну, что же, — решила Амина, — это моя судьба: надо быть готовой ко всему!».

Дело в том, что маленький Педро на другой же день забыл о своем обещании и при первом удобном случае рассказал о всем матери. Вдова, подозревая в этой странной игре что-то недоброе, пошла к патеру Матиасу и передала ему все, что слышала от своего сына. Убежденный на этот раз в том, что Амина действительно занимается колдовством и знается с нечистыми силами, патер Матиас решил уличить ее в этом преступлении. С этою целью он предложил, чтобы мальчик вызвал Амину на повторение этой игры, чтобы накрыть ее на месте преступления.

Спустя полчаса после того, как патер Матиас и другие свидетели ушли, оставив Амину одну, явились двое одетых в черное с ног до головы мужчин и потребовали, чтобы она последовала за ними; в противном случае они грозили прибегнуть к силе. Амина не стала сопротивляться; в сопровождении этих двух людей она пересекла сквер; ворота громадного темного здания перед ними распахнулись, спутники ее пригласили ее войти, и спустя несколько минут Амина очутилась в одной из тюремных камер Инквизиции.

Прежде чем продолжать наш рассказ, необходимо ознакомить читателя с обычаями, порядками и образом действий Св. инквизиции. Описывая инквизицию в Гоа, мы можем сказать, что даем в то же время описание и всех остальных, так как различие между ними было, если оно вообще было, самое пустяшное, не имеющее никакого серьезного значения.

Общие правила и порядки были везде одни и те же.

Santa Casa, или Св. инквизиция в Гоа занимала громадное мрачное здание по одну сторону большого сквера, именуемого Terra di Sabaio. Это массивное, величественное каменное здание, имеющее трое ворот на переднем фасаде. Центральные ворота, самые большие и высокие, ведут в залу суда, боковые же — в просторные и роскошные помещения инквизиторов и прочих чинов.

За их помещениями идут кельи или, вернее, камеры и подземелья тюрем инквизиции. Они тянутся по двум коридорам или галереям и снабжены каждая двойными дверями; в общем их до двухсот; все они имеют десять квадратных футов; но одни более светлые и удобные, другие совершенно темные. В коридорах или галереях посменно дежурят сторожа, и никто не может пошевельнуться в камерах или произнести хотя бы одно слово, не будучи услышан стражем. Что касается пищи, то она хорошая, не допускающая расстройства пищеварения и приспособленная к отсутствию движения у заключенных. Врачебная помощь постоянно к услугам заключенных, но лишь в редких, исключительных случаях допускается утешение духовника, а тем более приобщения Св. Тайн. Вообще вход священникам в тюрьмы инквизиции воспрещается. В случае смерти заключенного, будь он признан виновным или невиновным, будь обвинение, тяготеющее на нем, доказано или не доказано, все равно, его хоронят без всяких религиозных обрядов, без духовенства; затем уже усопшие подвергаются испытанию, и если окажутся виновными, то кости их вырывают из земли и над трупом приводится в исполнение приговор инквизиции.

В Гоа два инквизитора: великий инквизитор и просто инквизитор; тот и другой неизменно избираются из ордена доминиканцев. Им в помощь при судебных разбирательствах, дознаниях и допросах приставлены так называемые депутаты, избранные из различных монашеских орденов; их очень большое число, но они являются не иначе, как по требованию главного инквизитора. Кроме них есть еще другие чины инквизиции, на обязанности которых лежит цензуровать все появляющиеся книги и следить за тем, чтобы в них не было ничего противного религии. Есть, кроме того, официальный обвинитель, прокурор инквизиции, и есть адвокаты, которым предоставляется принимать на себя защиту обвиняемых, но главная обязанность которых состоит в том, чтобы выведывать самые сокровенные их тайны и выдавать их инквизиции. Это так называемые Familiars инквизиции в то же время являются и сыщиками ее. Эту унизительную обязанность принимают на себя, считая для себя великою честью, люди лучших фамилий, высшая знать страны. Эти шпионы рассеяны повсюду, и каждое необдуманное, неосторожное слово или выражение тотчас же доносится ими инквизиции. Приглашение принять участие в деле инквизиции никогда и ни в ком не встречает отказа: это величайшая честь, какой может удостоиться человек.

Заключенные в тюрьмах инквизиции содержатся все без исключения в одиночном заключении, и только в тех случаях, когда, по свидетельству инквизиционного врача, одиночное заключение начинает так пагубно влиять на заключенного, что грозит опасностью его рассудку или самой жизни, только в таких случаях больного переводят к другому заключенному. От заключенных требуется вечное безмолвие и полнейшая тишина. Те, кто стонут, шепчут или даже молятся вслух в своей беспросветной темноте, принуждаются к молчанию побоями. Крики, стоны и вопли наказуемых в коридорах или пытаемых в зале пыток разносятся по всем галереям и камерам, наполняя ужасом сердца заключенных, ожидающих для себя той же участи.

Первый вопрос, с каким инквизиция обращается к задержанному ею лицу, это неизменно вопрос об его имущественном положении. От него требуется, чтобы он пересчитал все, что ему принадлежит по праву, без малейшей утайки и скрепил свое показание торжественной клятвой. При этом задержанного предупреждают, что в случае, если он утаит что-либо, то, хотя бы он был неповинен во взводимом на него обвинении, все равно он подвергает себя этим гневу Св. инквизиции. Если он окажется невиновным, то имущество его будет цело и неприкосновенно; если же будет доказано, что он виновен, то оно поступает в собственность инквизиции. Таким образом вопрос об имуществе подсудимого далеко не праздный вопрос. Если лицо обвиняемое сознается в своем преступлении, то его обыкновенно выпускают на свободу, но все его имущество конфискуется в пользу инквизиции.