– А сколько это даст нам? – спросил Муссо, который любил деньги даже больше, чем женщин, из-за чего дон Фиаворанте питал к нему особое доверие.

– А сколько денег ты мог бы истратить, Муссо, если бы у тебя было сто жизней? – Этим вопросом дон Фиаворанте покончил со всеми вопросами.

Дело довольно простое, пояснил он. Муссо возьмет несколько человек и отправится повидаться с Лестером Карпвеллом. Они должны будут заставить его разговориться. От него надо добыть секрет, как вызывать землетрясения. Они должны уговорить его. Уговорить так, чтобы он все рассказал. Лестер Четвертый нуждается в деньгах. Дон Фиаворанте знает это точно. Капиталы Карпвелла сейчас в большой опасности. Если он захочет получить взамен деньги, Мэнни-Шило должен их ему дать. Сколько бы тот ни запросил. Столько, сколько потребуется, чтобы он заговорил.

Морщинистое загорелое лицо Муссо было неподвижно, как застывший воск.

– Сколько? – спросил он.

– Хоть миллион долларов, если он захочет. Люди, которые манипулировали всем этим, просто дилетанты, – сказал дон Фиаворанте. – Любители. Теперь за дело берутся профессионалы. И миллион за такой секрет – сущая мелочь.

– А если я добуду секрет безо всяких денег? – спросил Муссо.

– Это было бы прекрасно. Но выжми из него все, что он знает. И никаких отговорок. Я хочу знать, как он это делает, а если ты не добудешь такой простой вещи, я могу подумать, что ты просто хочешь что-то утаить от меня.

Восковое лицо Муссо не дрогнуло. Только его ладони стали вдруг влажными. Ему придется либо вытрясти из Карпвелла нужные сведения, либо провести остаток жизни в бегах, спасаясь от людей дона Фиаворанте.

От него не ускользнуло, что его личная ситуация оказалась сходной с той, в какой очутилась, судя по словам дона Фиаворанте, вся организация. Либо победить, либо погибнуть. Но разве не этому учит вся жизнь, весь опыт Сицилии?

Уладить проблемы, возникшие на виноградниках Громуччи, дон Фиаворанте предложил Гуммо-Трубе. Он уверен, что для этого достаточно послать нескольких людей в хозяйство Громуччи и немного поработать со сборщиками винограда.

Гуммо неожиданно опустил голову и что-то зашептал – еще более низким голосом, чем всегда. Зашептал очень тихо, чтобы сопровождавший его человек, сидевший в конце комнаты, не услышал ни слова.

– Дон Фиаворанте, я ведь всегда хорошо работал для вас, правда?

– Да, мой друг Гуммо, это так.

– И никогда не отказывался от предложения потрудиться?

– Нет, не отказывался.

– Дон Фиаворанте, тогда прошу вас об одолжении. У меня есть предчувствие. Страхи… Сны… В этот раз мне хотелось бы поменьше рисковать. Нет ли у вас чего-нибудь полегче?

Дон Фиаворанте кивнул.

– Как хочешь. Меньше риска – меньше денег, хотя убедить «мокрые спины» не бросать работу – не то что идти на вооруженный грабеж. Но ты имеешь право на такую просьбу. Есть другой способ уладить это дело. В Сан-Эквино появились двое приезжих. Сборщики винограда почему-то боятся этих людей. Какие-то предрассудки. Пойди и посмотри на них. Уговори их сказать рабочим на виноградных плантациях Громуччи, что им нечего бояться. Пусть рабочие поглядят на этих людей. Пусть поймут, что они боятся тебя. Думаю, если ты это сделаешь, никаких проблем у Громуччи больше не будет.

Гуммо-Труба улыбнулся и горячо поцеловал руку хозяина.

– Это может показаться глупостью, дон Фиаворанте, ни у меня предчувствие близкой смерти. И я в это верю. Благодарю вас. Я видел во сне руки, которые двигаются быстрее, чем стрелы в воздухе. Гораздо быстрее. Еще раз благодарю вас.

– Глупость, которая видна всем, это и есть истинная сущность человека, – сказал доя Фиаворанте. И перед тем как отпустить Гуммо, дал ему имена двух людей, с которыми он должен встретиться.

Одни из них – дряхлый, умирающий азиат по имени Чиун.

Другой – новый хозяин универсального магазина. И если верить всяким басням, то человек он, как бы поточнее сказать, несколько странный.

Его зовут Римо.

Изготовленный по специальному заказу «кадиллак» с откидывающимся верхом шуршал по гравию, подъезжая по извивающейся дорожке к дому Римо Бломберга, новоиспеченного владельца универсального магазина.

Белый нейлоновый верх автомобиля был опущен, защищая пассажиров от знойного калифорнийского солнца. Кондиционер работал на полную мощность, струя прохладного воздуха обдувала левое колено водителя Фредди Палермо и правое – Марти Альбанезе, сидевшего рядом.

И все же Гуммо-Труба Баруссио, который в одиночестве сидел на заднем сиденье, обтянутом тонкой кожей, сильно потел. Это был крупный мужчина с морщинистым лицом, но морщины эти не были морщинами смешливого простака, как не было жирным его большое тело. Он носил короткую стрижку, и, хотя ему было уже за пятьдесят, в волосах не было ни одной седой пряди. Они были блестящими и иссиня-черными. Кожа его была покрыта загаром, настоящим оливковым загаром уроженцев Средиземноморья, которые умеют загорать так, чтобы кожа их не высыхала.

Он потел, осторожно вытирая лоб дорогим белым в полоску носовым платком, выглаженным, когда они выезжали из дома, так, что его острые складки были подобны ножу, однако сейчас это был просто сырой лоскут материи, впитавший в себя пот хозяина, который нервничал всю дорогу, добрую сотню миль.

Теперь Гуммо был твердо уверен, что сделал ошибку, взяв с собой Фредди Палермо и Марти Альбанезе. Эти крутые уличные парни, слишком молодые и наглые, просто ищут неприятностей. Они были бы кстати в прежние времена в старом Чикаго. А здесь не Чикаго. В наше время мафия процветает, избегая ненужных конфликтов.

Но разве это объяснишь такой шпане? Разве им втолкуешь, что лучше убедить человека, разговаривая с ним, чем прибегать к грубой силе? Хотя сам он, Гуммо-Труба, не боялся при случае показать, на что он способен. Прозвище ему дали отнюдь не из-за его привычки курить трубку.

Можно говорить им сколько угодно, да только они не слушают. Ни старые способы, ни прежние взгляды им, видите ли, не подходят. Он допустил ошибку, рассказав о своем предчувствии опасности – о руках, двигающихся быстрее, чем выпущенная из лука стрела. Оба они только фыркнули. Когда-нибудь научатся всему, но для сегодняшнего дела они явно не подходят.

Но как-никак это сыновья двух его сестер, и семья кое-что значит, когда ты подбираешь себе помощников для работы, для настоящей большой работы.

Баруссио благодарен судьбе за то, что дон Фиаворанте был в подходящем настроении и по его просьбе дал ему другое поручение. Плохое предчувствие было слишком реально. Но даже и от этого поручения – заняться старым азиатом и чудаковатым хозяином универсального магазина – Гуммо чувствовал себя как-то неспокойно. Хорошо бы сидеть сейчас дома около своего бассейна.

– Послушайте, – сказал он, наклоняясь к переднему сиденью, обтянутому мягкой красной кожей, – держите язык за зубами. Никаких дурацких выходок. Говорить буду а.

– Хорошо, дядя Гуммо, – ответил Палермо. Альбанезе только хмыкнул.

Автомобиль подкатил к большим двойным дверям парадного входа в дом Бломберга.

Альбанезе открыл для Гуммо заднюю дверцу и тут же побежал, вперед, даже не подумав придержать ее, чтобы дать тому спокойно выйти. Дверца снова стала закрываться, пришлось вновь толкнуть ее ногой, чтобы можно было вылезти. Да, Альбанезе – это явная ошибка. Он не только горяч и вспыльчив, но и плохо воспитан, никакой дисциплины… Выходя из автомобиля, Баруссио шепнул Палермо:

– Не спускай глаз с Марти, чтобы он не натворил чего.

– Понял, – ответил Палермо.

Он вылез из машины и присоединился к Баруссио, подходившему к входной двери. Альбанезе уже нервно нажимал кнопку звонка. Баруссио локтем отстранил его.

Он снова нажал кнопку и услышал, как в доме раздается трель звонка. Внимательно прислушался, но за дверью было тихо, никаких шагов. Вдруг дверь бесшумно отворилась, и он очутился перед старым азиатом, одетым в длинный синий халат из парчи.