У нас получился шалаш – не шалаш, а так, наклонный навес на подпорках с одного бока. Но с другого бока жарко горел костер, так что замерзнуть мы были не должны. Для лошадей мы тоже накидали на землю лапника – Тинка-то в лесу не ляжет, будет дремать стоя, а вот измученный Хитрец – не знаю.

Ванька педантично разложил вокруг нашего лагеря свою знаменитую веревку, мы с ним забрались под навес, тесно прижались друг к другу под единственным оставшимся у нас одеялом и крепко заснули, не замечая начавшегося ближе к полуночи мелкого дождя, вскоре перешедшего в снег.

«Одна голова – хорошо, а две – уже некрасиво…» (Змей Горыныч)

«Люди называют росу и кровью земли, и слезами богов. Она не любит огня, огонь в ней самой: в утренней росе – небесный, в ночной – земной, в вечерней – живой. Ночная роса несет холод, утренняя – тепло, вечерняя – покой.

Роса, собранная в определенные лунные дни с разных растений обладает различными свойствами.

Утреннюю росу собирай на убывающей луне с цветков клевера. Только собранная в течение получаса с момента восхода солнце роса обладает целебными свойствами. С ее помощью ты вылечишь колики, бельмо и старческую слепоту, мозоли и шпоры на ногах, вернешь молодость коже и волосам.

Ночную росу собирай на растущей луне с одуванчика, с часу до трех пополуночи. Такая роса помогает при сильных воспалениях и ранах, а применяется только в виде компрессов. С ее помощью можно даже одолеть рак.

Вечернюю росу собирай в новолуние с ромашки. Как ромашка – цветок дружелюбный, ни с кем не воюет, не соперничает, так и взятая с нее роса успокоит буйных, усмирит душевнобольных, вылечит от бессонницы.

Росу храни только в непрозрачной посуде».

Как же я ненавижу весну! По-моему, это время года больше других богато на разочарования. Всю длинную снежную синедольскую зиму ждешь - не дождешься тепла, света, зеленой листвы, пения птиц. После зимнего солнцеворота, когда уже съеден испеченный для Корочуна большой пшеничный каравай, старательно отмечаешь каждое мгновение, на которое удлиняется день. А как сожгут по деревням чучело Мораны-смерти, уже с нетерпением ловишь каждый теплый ветерок и радуешься появлению всё новых примет приближающейся весны: вот подтаял снег на опушках леса, а через пару седмиц он уже и вовсе сошел в полях; а вот пробежал ещё не до конца перелинявший, но всё-таки уже по-летнему бурый заяц. Первый же цветочек мать-и-мачехи встречаешь, как надолго уезжавшего горячо любимого друга…

Но редкий год в наших краях выдается ранняя и дружная весна. Часто бывает так: вот уж и весенний солнцеворот миновал, а холода не думают отступать. По-зимнему уверенно хозяйничают в Синедолии метели, тоскливо подвывают в заснеженном лесу тощие волки, и кажется – так будет всегда, сладко посапывающее во сне солнце не стряхнет с себя пухлую перину туч, лето махнет на нас рукой, а нынешняя зима плавно перетечет в зиму последующую.

Однако самое подлое, на что способна долгожданная Весна-Красна, так это поманить первым настоящим теплом, подарить всему живому надежду, а потом и передумать! И тогда заново заваливает снегом разбуженное шалой обманщицей зверьё, деревья, успевшие набрать почки, и вернувшихся домой перелетных птиц.

Я проснулась уже под утро и ахнула. За ночь к нам вернулась зима. Поляна, деревья, наш «шалаш», - всё было покрыто толстым слоем снега, и он продолжал падать крупными неторопливыми хлопьями.

Костер дотлевал, и я, ежась от холода, выбралась из-под навеса, чтобы подбросить дров. Собранные с вечера валежины почти не намокли, я их быстро отряхнула и сунула в оставшийся в самой середке жар. Костер сперва призадумался, а надо ли это ему, но потом весело защелкал, сыпанул искрами и вспыхнул. Предрассветная темнота отступила и сгустилась по краям поляны. Я осмотрелась.

Ванятка спал, свернувшись калачиком. Из-под его руки торчал кошачий хвост – Степка подыскал себе самое теплое место. Моего ухода эти двое не заметили, продолжая соревноваться, кто крепче спит.

Наши лошадки стояли бок обок и, чуть покачиваясь, дремали. Рядом с высоченным Хитрецом некрупная Тинка казалась совсем маленькой. Засыпанное снегом лохматое одеяло трогательно укрывало их обоих.

- Доброе утро! – Горыныч тяжело плюхнулся на моё плечо.

- И это утро ты называешь добрым? – страдальческим голосом спросила я. – По-моему, хуже не придумаешь!

- Ещё как придумаешь! – оптимистично каркнул грач. – А ты представь себе, что пошел не снег, а дождь! Ты и колдануть бы не успела, как твой навес бы промок, костер погас, а дороги развезло. Продолжить?

- Да уж, умеешь ты утешить, - буркнула я, ссадила тяжелого когтистого Горыныча на пенек и, подхватив котелок, отправилась за водой.

Вернувшись с полным котелком, я обнаружила, что Ванятка и Степан уже проснулись. Мальчик, завернувшись в одеяло, как в плащ, стоял около лошадей, негромко разговаривая с Тинкой и одновременно поглаживая Хитрецу переносицу, а кот успел куда-то слинять.

- Ты что, опять всю ночь сторожил? – спросила я у Горыныча, засыпая крупу в котелок. Грач потоптался на месте, встопорщил перья на шее и выразительно повел клювом.

- Слав, птицы ведь крепко не спят. Мне вовсе не трудно. Я днем посплю.

- Точно. А Степка и днём, и ночью!

- Да толку-то от него! – хмыкнул грач. – Сторож, как же!

Крупа в котелке забулькала. Я поболтала в котелке деревянной ложкой на длинной ручке, бросила в варево щепотку соли, попробовала, что получилось, и посолила ещё. Вот, теперь порядок.

Оставив кашу под присмотром Горыныча, я подошла к лошадям. Тинка довольно ткнулась в меня храпом, а Хитрец приветственно фыркнул мне в ухо, заставив подскочить от неожиданности. К моей радости, сегодня конь выглядел гораздо бодрее. С ведром воды прибежал Ванятка. Оставив его поить-кормить наших коняшек, я вернулась к костру.

- Опять гречка? – вывернувшийся невесть откуда Степка презрительно принюхался. – Эдак я скоро закудахчу!

- Да хоть закукарекай, - парировал Горыныч, - лишь бы не хрюкал, как обычно.

Кот сделал вид, что намек не понят, и вообще вражеская пуля пролетела мимо куста, где уютно устроился красивый хорошо выспавшийся герой!

После завтрака я опять заварила укрепляющие травы (как положено, с заговором, благо, от вчерашней слабости не осталось и следа), попила сама и напоила всю компанию. Драконья доля снадобья досталась, ясное дело, довольно ухмыляющемуся Хитрецу. Ладно, парень, ещё один тебе денек отдыха – и мы с Ваняткой сможем не месить грязь и снег ногами, а предоставить это исключительное право вам с Тинкой.

Идти сегодня было не в пример труднее. Дорогу всё-таки развезло, и мы с трудом шлепали по раскисшей земле, постоянно оскальзываясь и поминая бесов, демонов и бабку Малайку, персонаж отечественного фольклора, источник всяческих пакостей и каверз. У меня даже появилось желание считать Хитреца окончательно выздоровевшим и продолжить наше путешествие уже верхом. Однако, понаблюдав за конем, которого вела в поводу, я поняла, что сил у него пока что маловато: он вяло тащился за нами и всё чаще спотыкался даже на относительно ровных участках дороги. К тому же, мне было жалко Тинку, безропотно везущую всю нашу поклажу (хорошо хоть, запасы овса и гречи у нас сильно поубавились, воистину нет худа без добра), сбрую Хитреца, включая седло, а также и кота с грачом.

Лес закончился, и под сразу усилившимся ветром мы побрели через заснеженное поле, практически наощупь находя проложенную колею. Снег летел в глаза, попадал в рот, холодными змейками проваливался за воротник. Разговаривать не хотелось, да и не было сил.

Вдруг Степан дернул сперва правым ухом, потом левым, его прежде плотно зажмуренные глаза полыхнули желтым огнем, он весь подобрался, переступил на месте лапками и, сильно оттолкнувшись от седла, сиганул куда-то вбок и вперед. Послышалась возня, кот длинно мявкнул, и через мгновение из-за пушистой снежной кочки показался наш мелкий хищник, держащий в зубах толстенькую полевку.