- Тебя как зовут-то?

- Веслава. А вы на самом деле ведьма?

- На самом, на самом. Но только правильно говорить не «ведьма», а «колдунья» или «ведунья».

- Вы меня съедите? – довольно равнодушно поинтересовалась я. Мне и вправду было всё равно.

- Думаешь, стоит? – деловито спросила Баба Яга - Полеля. – По-моему, будет невкусно.

И засмеялась.

- Почему это невкусно? – слегка оскорбилась я. Чем, собственно, я хуже других?!

- Тоща больно! – вовсе развеселилась женщина. – Что мне, жилы твои жевать?

- Так откормить же можно, - подсказала я.

- Советуешь? – я кивнула. – Молодец, девочка. Главное, чувство юмора не терять!

- Чувство чего? – с интересом переспросила я.

- Во! И любопытная к тому же, - пробормотала Баба Яга. - Это хорошо. А скажи-ка мне лучше, любопытная, что это тебя ночью в лес привело?

- Тетка Броня за хворостом отправила, - просипела я.

- За хворостом?! В Кощееву-то ночь?! - возмущенно воскликнула женщина, а затем непонятно добавила:

- Хорошо, хоть, не за ягодами.

Помолчала, задумавшись, и спросила:

- Родители-то где?

Я засопела и отвернулась.

- А эта тетка Броня тебе кто?

- Так… родня дальняя, - пожала плечами я. – Она присматривает за мной.

- Давно?

- С той весны.

- Я смотрю, здорово присматривает, - хмыкнула колдунья, поворачиваясь к лошади.- Давай, Тинка, поехали домой. Не замерзла?

- Ещё не очень, - лаконично ответила мохнатая кобылка, с насмешкой поглядывая на мой изумленно разинутый рот. – Но домой хочется. Закутай ее поплотнее, Полеля.

Так мне повезло ещё раз.

Вряд ли ночь, проведенная в зимнем лесу, прошла бы даром, и не миновать мне грудной лихорадки, если бы не бабушка Полеля.

Ехали мы довольно долго; мне было холодно даже под теплой меховой полостью, от сильного сухого кашля заболела грудь. Сидящая рядом женщина поила меня уже знакомым жгучим настоем, несколько раз давала – да не просто так, а с приговорами - маленькие кусочки необыкновенно вкусного хлеба, пропитанного чем-то сладким. Уже рассвело, когда мы добрались до стоящего в самой чащобе зловещего частокола, увешенного скалящимися черепами животных.

Не успели мы въехать за высокие ворота на просторный двор, как из трубы небольшой баньки, стоявшей слегка на отшибе, густо повалил плотный серый дым, и на ее крылечке запрыгало и закланялось небольшое существо, босоногое, от макушки и по самые колени заросшее черными длинными волосами и донельзя востроносое.

- Ну, матушка, ну, Полелюшка, - загудело оно густым голосом, - заждались мы тебя, с вечера баню топим, давай-ка скорее сюда!

- Дай ты ей хоть кусок в рот положить, неугомонный! - заскрипел кто-то от двери небольшой приземистой избы. – Не слушай его, матушка, пройди в горницу, всё в печи горячее, всё с пылу-жару, всё тебя ждет!

- Спасибо, мои хорошие, - моя Баба Яга устало выбралась из саней. – А я не одна, девчушку вот в лесу нашла, сиротку. Тинка, подвези-ка нас прямо к баньке, боюсь, не дойдет она.

- Правильно, прежде чем есть, надо помыть. Чистое вкуснее и полезнее, - прошептала я. Полеля захохотала.

- Варёма, Микеша, Тинка, слыхали? Ну, девочка, раз остришь – жить будешь!

Я проболела седмицы три. Бабушка Полеля поила меня пахучими зельями, теплым козьим молоком, обкладывала грудь корочками свежего черного хлеба. По нескольку раз в день она подсаживалась ко мне, велела перевернуться на живот и плотно прижимала свои жесткие ладони к моим худым ребрам. Горячие руки жгли спину, я ерзала на лавке, а ведунья глухо бормотала, по каплям вливая в меня свою силу.

Когда мне было разрешено понемногу вставать, банник Варёма принялся через день жарко топить свою сложенную из круглых речных камней печь, и мы с бабушкой отправлялись в низенькую баньку, где я подолгу лежала, обложенная душистыми вениками и дышала целебным паром. Лохматый Варёма возился с печкой, гремел дровишками, вздыхал, косясь на мои тощие бока. Жалел.

Кроме Варёмы и домового Микеши, маленького хозяйственного старичка с пушистыми лапками и круглыми мохнатыми ушками, у старой ведуньи жил дворовой Випоня, целыми днями хозяйственно скакавший по двору на своих птичьих ножках, да нелюдимый амбарник, он же по совместительству овинник Бочун. В деревнях про домашнюю нечисть, особенно про банников и дворовых, рассказывали страшные сказки, пугали ими детей, и вначале я привычно их побаивалась. Но домочадцы старой колдуньи были жалостливы и дружелюбны, обожали свою хозяйку и искренне сочувствовали мне. Особенно старался старенький Микеша, явно поставив перед собой цель откормить меня до радующего глаз состояния призовой ярмарочной свиньи.

И вот уже восьмой год я живу в маленькой избушке, спрятавшейся в лесной чаще за глухим частоколом. В нашем Черном Лесу мне знакомо каждое болотце, каждый черничник, каждый муравейник. Я знаю, где растет какая травка, как чувствуют себя старые дубы у восточной опушки и что новенького в лисьем семействе, живущем у ручья Каменца. С закрытыми глазами я легко могу набрать молодых боровичков для супа или крепких мухоморов для зелья. Мне удалось подружиться с нашим лешим, снискать расположение полевых духов, а суровый с чужаками водяной не только не запрещает мне болтать и смеяться с русалками, сплетницами и хохотушками, но и сам частенько бывает не прочь поваляться на отмели и обсудить со мной последние новости.

Но колдовать я по-настоящему так и не умею.

Конечно, бабушка Полеля постаралась меня научить всему тому, что знала сама. Мы ходили собирать травы – каждую в свой день и в свое время суток. Ведунья учила меня правильно хранить собранные растения: это – в глиняном необожженном горшке под тряпочкой, это – в чугунке, плотно закрыв крышкой и обмазав ржаным тестом, а вон тот пучок давай-ка подвесим под самую матицу, но прежде обернем старой кисеей. А вот такие корешки нужно держать только в липовом ящичке, неплотно прикрыв дощечкой. Я быстро запомнила, что змеиные шкурки любят сухое тепло, а лягушачьи косточки не боятся сырости и сквозняка.

Я старательно зубрила заговоры, необходимые при варке зелий и приготовлении настоев. Отличная память позволила мне легко выучить сотни заклинаний из бабушкиных книг. Но если заговоры на исцеление в моем исполнении прекрасно срабатывали, и в результате моих действий неизменно получалось именно то, что я и готовила, то с прочими заклинаниями дело обстояло гораздо печальнее, и они лежали в моей голове бесполезным мертвым грузом.

Нет, не то, чтобы у меня вообще никогда ничего не выходило. Иногда и выходило (хвала богам, только иногда!). Моя Баба Яга, «сильная ведьма с огромным опытом практической волшбы», всегда повторяла, что сразу почувствовала во мне вполне приличные магические способности. Но, однако, любая моя результативная попытка «колдануть» заканчивалась очень и очень непросто.

Бабушке Полеле достаточно было пошевелить бровью, и – «а ну-ка, сани, ступайте в лес сами!» - наши розвальни на пару с топором оперативно отправлялись за ворота и без аккуратно нарубленных и уложенных дров не возвращались. А после того, как я тщательно и четко прочла над теми же санями нужное заклинание (довольно длинное) и уверенно выполнила прилагающиеся к нему пассы (тоже непростые), обалдевшая повозка с визгом сорвалась с места, чуть не вышибла едва успевшие увернуться ворота и унеслась в неизвестном направлении. Хорошо, хоть топор прихватить забыла!

Больше мы ее не видели. Правда, на следующий день стеснительные кикиморки из Тухлого Болота приходили жаловаться на некое взбесившееся транспортное средство, которое накануне с гиканьем влетело в их родную трясину, перепугало местную детвору, а затем неторопливо затонуло.

Мои педагогические опыты с котом Степаном непрестанно радовали всех домочадцев на протяжении двух лет, в то время как домашнее зверьё у бабушки начинало прекрасно говорить на человеческом языке, стоило той лишь произнести соответствующее заклинание. Впрочем, тут и у нее как-то вышла промашка. Одарив связной речью молоденькую беленькую козочку Манефу, купленную за день до этого в одном из окрестных сел, оторопевшая Полеля сперва была вынуждена прослушать десятка три совершенно непристойных и нецензурных частушек и куплетов, которых наглое животное знало великое множество – видимо, сказалось прекрасное воспитание. Затем рогатая нахалка сладким голосом уведомило свою новую хозяйку, что сию же минуту отправляется назад в родную деревню, поскольку ей очень даже есть что сказать своим бывшим хозяевам и их соседям. После этого противную козу долго ловили, для чего была спешно мобилизована вся домашняя нежить. Права голоса зловредное копытное было лишено немедленно и пожизненно.