— Да, может, нам повстречается какая-нибудь деревня, где мы найдем союзников.

— Не здесь. Нигде.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — махнул рукой Римо, но что именно, он и сам не знал.

Они не успели далеко уехать, как вдруг что-то перекрыло солнечный свет, лившийся сквозь открытый люк. Римо поднял глаза. Лан завизжала. Римо нажал на тормоз. Танк остановился.

Сверху на Римо и Лан смотрело лицо. Худое лицо, изрытое оспой, как поле для гольфа. Узкие жестокие глаза. Лицо показалось Римо знакомым. Но у него не было времени рассматривать лицо — его внимание больше привлекал ствол направленного на него пистолета.

— Руки вверх!

— Конечно, конечно, дружище, — отозвался Римо и поднял руки вверх. — Только не надо волноваться. — А Лан он шепнул: — Не волнуйся. Я с ним справлюсь.

Вьетнамец что-то кричал.

— Что он говорит? — спросил Римо.

— Он говорит: выходите из танка. Быстро.

— Я пойду первым, — сказал Римо, ухватился за ручку люка и полез наружу. Вьетнамец — в чине капитана, определил Римо, — отошел немного назад. Взглянув еще раз ему в лицо, Римо почувствовал, как все внутри у него сжалось, а по спине пробежал холодок.

— Нет, — простонал Римо. — Только не ты!

Вьетнамец опять начал что-то кричать.

— Да-да, конечно, я иду, — отозвался Римо и вылез на башню танка. Ноги у него стали ватными. Руки он держал на высоте плеч. Видно было, как сильно они дрожат.

— Капитан-Невидимка, — произнес Римо. В глазах у него потемнело.

Лан тоже вылезла наружу.

Капитан знаком показал им, чтобы они спустились на землю и встали рядом с танком. При этом он что-то беспрерывно кричал по-вьетнамски.

— Чего кричишь? — спросил его Римо, недостаточно хорошо понимавший вьетнамский язык, и получил пощечину.

— Он хочет, чтобы мы подошли к танку сзади, — пояснила Лан. — Я думаю, он хочет убить нас.

— А почему бы и нет? — отозвался Римо и пошел туда, куда ему указывали. — Он мертв. С какой стати мы должны быть живыми?

— Что ты хочешь сказать?

— Я знаю этого парня. Он мертв.

Лан ничего не ответила.

Римо подошел к танку сзади, а капитан жестом показал им, чтобы стали лицом к танку. Римо повиновался. Лан, вся дрожа, стояла рядом. Звук взведенного курка сказал Римо, что сейчас его и девушку расстреляют без долгих проволочек.

Инстинкты Римо заставили его начать двигаться. Но Лан его опередила.

Она закричала. Не от страха — от ярости. Вьетнамец-капитан, не ожидавший такого, на мгновение опешил.

Лан набросилась на него, пытаясь дотянуться до пистолета. Римо подскочил с другой стороны и ударом в корпус сбил капитана с ног. Капитан повалился на землю и спрятался между гусеницами танка.

Лан держала в руках его пистолет. Она заглянула под танк, пытаясь найти капитана. Выстрелила раз, но никуда не попала.

Римо отобрал у нее пистолет.

— Забудь об этом.

— Я убью его! — кричала Лан.

— Это невозможно. Ты не можешь его убить. Он уже мертв.

Лан вопросительно воззрилась на Римо.

— Ладно, пошли, — сказал Римо и затащил девушку обратно в танк. Пролезши в люк за ней следом, он плотно закрыл крышку — черт с ней, с жарой! Его самого била дрожь — обуял мистический ужас.

— Почему ты боишься? — спросила Лан, когда Римо снова завел мотор.

— Долго рассказывать.

— Ехать тоже долго.

— Я этого парня уже убил однажды.

— Когда?

Римо задумался. В самом деле — когда? Наконец он сказал:

— Хороший вопрос. Я не знаю. Кажется, это было два, может быть, три месяца назад. Может, раньше.

— Сейчас он не мертв.

— Верно. Но я убил его во время войны. Ты понимаешь?

— Нет. Не понимаю.

— Я убил его во время войны. В шестьдесят седьмом году. А теперь он снова оказался у меня на пути. И он не просто живой, а совсем не состарился. Во всяком случае, не на пятнадцать-двадцать лет.

— Ты опять не веришь Лан?

— Я не знаю, чему верить. Мне не приходит в голову никакого разумного объяснения.

— Может быть, это призрак?

— Нет, на ощупь он был довольно плотный, — ответил Римо, внимательно глядя в перископ. Впереди лежала от крытая дорога, без всяких препятствий.

— Тогда, может быть, ты призрак? — предположила Лан.

И снова Римо почувствовал, как на него повеяло каким-то мистическим холодом.

Мастер Синанджу стерпел унижение. А как иначе назвать то, что ему пришлось разместиться в тесной каюте? Он решил не обращать внимания на тяжелый, спертый воздух и на оскорбительные для его обоняния запахи мяса, от которых никуда не деться на американской субмарине. Путешествие было долгим, тяжким и утомительным. Но неизбежным, если он хотел вновь воссоединиться со своим сыном. Чиун был полон решимости стерпеть все. Потом он выместит свои обиды и унижение на Римо. И заставит Римо извиниться!

Но Мастер Синанджу не мог стерпеть оскорблений и отсутствия уважения.

— Послушай, папаша, — обратился к нему матрос. — В этом заливе глубина всего два фута. Слезай с плота и пройди остаток пути вброд.

— Не пойду, — гордо отказался Чиун. — Я замочу кимоно.

— Ну, так задери свою юбочку, — предложил матрос.

— По-твоему, я должен обнажиться перед вьетнамскими варварами?

— А ты разве не вьетнамец? — удивился другой матрос.

И получил за свою грубость пощечину. Очень болезненно.

— У-у-у-й! За что вы меня?

— Я не потерплю оскорблений.

— Я не хотел вас обидеть. Но если подводная лодка ВМС США перевозит какого-то азиата из Токио во Вьетнам, то логично предположить, что это вьетнамец.

— Вьетнамцы — существа низшего порядка.

— По сравнению с кем?

— Со мной.

Матросы недоуменно переглянулись.

— Мы получили приказ не высаживаться на берег, — сказал один из них. — Мы доставили вас до мелкого места. Теперь вам надо только пройти пару метров вброд.

— Нет, — решительно заявил Чиун, встал во весь рост на надувной шлюпке и сложил руки на груди. Весь вид его говорил о непреклонности.

— Эй, сядьте! Если нас увидят, это приведет к международным осложнениям.

— Я готов смириться с международными осложнениями, — стоял на своем Чиун. — Но я не стану мочить ноги в грязной вьетнамской воде.

— А мне кажется, она чистая.

— Сейчас темно. Откуда ты знаешь, что она не грязная?

— А вы откуда знаете, что она грязная? — отпарировал матрос.

— Она пахнет по-вьетнамски.

Матросы опять переглянулись и опять пожали плечами.

— Ладно, давай подойдем поближе к берегу, — предложил один из них.

Лицо Чиуна слегка прояснилось.

— Но мы не имеем права касаться берега, — повторили оба матроса в один голос.

— Согласен, — сказал Мастер Синанджу. Он ступил на нос шлюпки и спрятал руки в рукавах кимоно. Ночной бриз играл его волосами и бородой, а в карих глазах светилось удовлетворение.

Возможно, обстоятельства и не идеальные, но момент был исторический. Уже много столетий ни один Мастер Синанджу не ступал на землю Вьетнама. Интересно, будет ли выслана депутация? — подумал Чиун. Но потом, грустно усмехнувшись, он решил, что скорее всего не будет. Эти американцы так носятся с сохранением своей смешной тайны, что, наверное, не сообщили правителям в Ханое, что на их берег собирается сойти сам Мастер Синанджу.

Когда до берега оставалось не более метра, матросы воткнули весла в дно залива и остановили шлюпку.

— Ну, теперь можете прыгать.

— Прыгать?! — Изумлению и возмущению Чиуна не было предела.

— Ну да. Мы же не имеем права касаться берега. Это приказ.

— А как насчет купания? — поинтересовался Чиун и вонзил в надувную лодку ноготь большого пальца ноги.

Резина лопнула. Шлюпка начала набирать воду.

— Эй! Что это? — закричал один из матросов, почувствовав мокроту.

Мастер Синанджу сделал шаг и приземлился на берегу. Кимоно при этом взвилось, как у танцора. Потом он с сияющим видом обернулся к встревоженным матросам, которые так боялись, что их увидят, что сидели по пояс во вьетнамской воде, подстелив под себя резиновый коврик, в который превратилась их шлюпка.