— Постараюсь потерпеть. Но ты же понимаешь, что я обязан быть в курсе событий. Мне с этим жить.

— Я ничего не собираюсь от тебя скрывать. Не забывай, Макс, мы в одной упряжке, а, как адвокат, я работаю на тебя и несу ответственность за все, что с тобой происходит и может произойти.

Я уперся руками в скамейку и встал. Он хотел подхватить меня, но я отдернул локоть.

— Не стоит. До здания ты повезешь коляску пустой.

— Все правильно. Характер у тебя остался железным. Очевидно, память на него не распространяется.

— Доктор Розин считает, что все инстинкты у меня сохранились и зубную щетку я использую по назначению, а не пытаюсь ею причесываться.

Так проходили день за днем. Двигался я самостоятельно и даже делал гимнастику. Доктор наложил два запрета: первый исключал отжимание на руках, второй — посещение сауны. Но меня и джакузи вполне устраивала. Можно сказать, я твердо стоял на ногах, и дело дошло до коротких пробежек. Единственное, чего я боялся, — так это лестницы. У меня начинала кружиться голова, и я боялся упасть, а матерчатые перчатки слишком скользили по полированным перилам. Но мне приходилось умалчивать о своих трудностях, чтобы не расширять шкалу запретов.

По вечерам мне показывали кино, от которого я был в восторге, особенно от детективов. По утрам Рита читала мне журналы, но вскоре я сам смог это делать, а днем доктор Розин занимался со мной ликбезом. Мы решали смысловые и логические задачки. Получалось неплохо, и с каждым днем он усложнял их.

Тренировали память всякими упражнениями. Он выкладывал на стол десяток разных безделушек, потом в течение пяти секунд давал мне взглянуть на них, я отворачивался к окну и перечислял все увиденные предметы. Тут я был на высоте.

Мы дошли до сорока пяти предметов, и я запоминал почти все с разницей в три-четыре единицы.

Однажды доктор пришел не один. С ним была высокая, очень элегантная женщина, красивая, но суховатая. Они приблизились к окну, возле которого я сидел в кресле и читал книгу, и Розин несвойственным ему официальным голосом, сказал:

— Максим Алексеич, к вам гость. Она по долгу службы задаст вам несколько вопросов. Если сможете, ответьте ей.

Он повернул голову к даме и тем же голосом добавил:

— У вас не более десяти минут.

Розин ушел, а Рита и не подумала двигаться с места, она лишь уступила ей свой стул, а сама пристроилась на подоконнике.

— Меня зовут Ксения Михайловна Задорина. Я следователь. Извините, но вынуждена вас побеспокоить. Долг обязывает.

— Не представляю, как такая женщина может быть следователем? Правда, я прочел несколько детективов, написанных женщинами, у них все героини женщины-сыщики. Но, оказывается, и в жизни так бывает.

Мой комментарий остался без внимания.

— Я знакома с вашей историей болезни. Сейчас вы стали чувствовать себя значительно лучше, и мне позволили повидать вас. Возможно, вы сумеете чем-то помочь нам. Речь идет об аварии у котлована около восьмидесятого километра Старопромысловского шоссе.

— Боюсь разочаровать вас, любезная Ксения Михайловна. Вы знаете об этой трагедии больше меня, и я сам с удовольствием услышал бы подробности.

— Сожалею Авария — самое темное пятно в этой истории. Милиция прибыла на место происшествия слишком поздно. Все сгорело.

— В газетах писали иначе.

— Репортеры получают дозированную информацию. Очевидные факты, которых не скроешь. Остальное они дофантазируют сами с соответствующей подливой. Тайна следствия не разглашается, и улики не выставляют на показ.

— Так в чем загвоздка?

— Нам очень важно знать, кто сидел за рулем «линкольна-навигатора»: вы или Тимур Аракчеев?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Но разве вы сами не сумели это определить?

— Машина несколько раз перевернулась. Как вас могло выбросить, если двери заблокировались? Правда, все стекла вылетели, но мы пока не можем смоделировать ситуацию. Судя по всему, сгорел Аракчеев. Человек, сидевший за рулем был обречен. Но машина принадлежит вам — Максиму Круглову. Вы доверили ему руль?

— Понимаю. Но в данной ситуации я сам хотел бы стать следователем. От меня тщательно скрывают все, что известно о трагедии.

— У вас обгорела только верхняя часть туловища. К счастью, ваши документы лежали в заднем кармане брюк и не пострадали. На этом строилось опознание.

— Мне тут показывают кино. Детективы. Очень интересная вещь. Из увиденного я понял, что человека можно опознать по отпечаткам пальцев, по крови, ДНК. Правда, я не знаю, что это такое.

— Да конечно. Мы пользуемся этими методами. Но ни вы, ни Аракчеев не находились ранее под следствием и в картотеке нет ваших отпечатков. Что касается ДНК, то вы и Аракчеев полные сироты, у вас не осталось родственников, и нам не с чем сравнивать. Кровь тоже не поможет. От Аракчеева остались только угли, а вашу историю болезни мы не нашли, будто вы никогда не обращались к врачам. Это касается и стоматологов.

— Мне искренне хочется вам помочь, но я не могу этого сделать. Вы сказали, что определили личность по документам, и это все?

— Разумеется, мы вызвали адвоката нефтяной компании, и врачи показали ему вас. Причем, ему не называли имени потерпевшего. Он тут же ответил, что перед ним Максим Круглов, это соответствовало найденным в вашем кармане документам. Потом вас отправили в ожоговый центр и начались ваши путешествия из больницы в больницу.

— Мне известно, что за нами гналась патрульная машина. Милиционер тоже погиб. Тимура Аракчеева подозревали в убийстве собственной жены. Что расследуете вы, Ксения Михайловна?

— Аракчеев мертв. Против покойников обвинения не выдвигают. Дело об убийстве Екатерины Аракчеевой закрыто. Меня интересует только катастрофа.

— Вы хотите сказать, что у вас имеется стопроцентное доказательство вины Тимура в убийстве, если вы закрыли дело?

— Да. Майор Лиходеев сумел это доказать, но арестовать Аракчеева не успел. Как говорят, разошлись на лестничной клетке.

— Как бы развертывались события, если бы Аракчеева арестовали? Его казнили бы?

— У нас в стране мораторий на смертную казнь. Вряд ли он получил бы больше десяти лет. А учитывая такого опытного адвоката, как Антон Гольдберг, и состояние Аракчеева, он мог бы отделаться легким испугом. Правда, история получила слишком большой резонанс. Общественность внимательно следила за событиями, и я не думаю, что судьи решились бы брать взятки. Но нас это не интересует. Дело следствия — доказать вину и сдать дело в суд. А там, как вы понимаете, в работу вступил бы Гольдберг. Можно и не отрицать само убийство, если уж тебя взяли за руку. Но убийство убийству рознь. Самозащита, состояние аффекта, бессознательное, неосознанное состояние, случайность и тому подобное. Гольдберг мастак в этих делах. Цицерон. Его можно часами слушать с открытым ртом, и всему поверишь, пока не выйдешь из гипноза. И речь идет не о казни. Даже если бы Аракчееву дали три года, он потерял бы гораздо больше. Это банкротство. Ни один уважающий себя фирмач не стал бы иметь дело с убийцей. Ему грозил международный скандал и полный крах. Вот чего боялся Аракчеев, а вовсе не суда.

Помимо того, что эта женщина обладала притягательной внешностью, она казалась мне очень умной.

— Возможно, вы правы, сейчас мне трудно судить. Но мне кажется, в вашем заключении есть некоторые неувязки. На что рассчитывал Тимур Аракчеев, убегая от сыщика? Рано или поздно его схватили бы. Он же не бездомный бомж, за его спиной громадные капиталы, недвижимость, фирма. Он — мировая известность. Игры со следствием, гонки, прятки похожи на безрассудное мальчишество.

— Вы логичны и точны в определениях при вашем-то диагнозе. Но вряд ли следствие готово ответить на ваши вопросы. Мы сами не можем понять логики его поведения.

— Жаль. Но я не в силах вам помочь. Приятно было с вами познакомиться, госпожа Задорина, и выслушать вас, но ничего, кроме захватывающего сюжета я не уловил. Во мне не возникло никаких ассоциаций. На сегодняшний день Тимур Аракчеев знаком мне лишь по фотографиям, как далекая голливудская звезда, а рассказы о нем смахивают на занимательное кино, где эта звезда выполняет непонятные, но эффектные трюки.