— Не следует подходить к трупу, — преградив дорогу, сказал мужчина, поднявшийся на сцену из зала. — До приезда милиции ничего трогать нельзя.

— А кто вы такой? — возмутился местный диктатор.

— Я следователь прокуратуры Трифонов.

— Как вы здесь очутились?

— В качестве зрителя.

— Вот именно! А я владелец театра Антон Грановский. Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь произошло?

Он начал оглядываться по сторонам, но стоявшие по обеим сторонам сцены черные тени, прикрытые кулисами, оставались неподвижными, как манекены в витрине.

— Во время спектакля случилось несчастье, — ровным, спокойным голосом сказал Трифонов. — Револьвер был заряжен боевым патроном, и один из персонажей убил партнера.

— Так! Понятно! — визжал режущий слух фальцет Грановского. — Нина Сергеевна, вызывайте милицию!

От пульта помрежа донесся женский голос:

— Уже вызвала.

— Федор! Не трогайте ее…

Трифонов оглянулся. Актер, игравший роль адвоката, сидел на полу, испачканный в крови, и держал на руках тело убитой. Скорее всего, он не понимал, что делает. Трифонов рванулся с места, но Грановский остановил его, удержав за рукав.

— Бесполезно. Она его жена не по пьесе, а по жизни. Не трогайте его.

На сцене появилась милиция — двое в форме и один в штатском.

Тут же открыли занавес. Зрительный зал опустел. Трифонов спустился в партер и сел в кресло первого ряда.

Рутинная работа криминалистов ему была хорошо знакома. Он думал совсем о другом. Сейчас ему хотелось уйти, но, как закононопослушный гражданин, он понимал роль свидетеля в уголовном деле и оставался на месте, дожидаясь своего часа.

Так в задумчивости он провел некоторое время, пока к нему не подсел мужчина лет пятидесяти с красивым, но очень строгим лицом.

Люди, от природы добрые и мягкие, достигая определенного положения на службе, стараются надеть на себя маску строгости и значительности. Трифонов не был провидцем, но что-то похожее испытал на собственной шкуре. «Сейчас он станет мне представляться, — подумал Трифонов, — и начнет со своего звания. Комплекс маленького человека, любящего высокие каблуки».

— Подполковник Крюков Денис Михайлович, Московский уголовный розыск. Я слышал, вы следователь?

— Бывший, — кивнул Трифонов. — На сегодняшний день пенсионер, Трифонов Александр Иваныч. Я сидел в зале и смотрел спектакль в качестве зрителя. А после выстрела попытался сохранить обстановку, но не получилось.

— Театральный зритель — публика неуправляемая, артисты тем более. Пистолет мы изъяли, исполнители все на месте. Так что беспокоиться не о чем. Вы в московской прокуратуре работали?

— Нет, я из Питера. Здесь в гостях у старого друга, а в театр меня пригласила его дочь.

— Где же она?

— Ушла со всеми. Неудобно получилось.

— Публика испугалась. В театр ходят получать удовольствие, а не наблюдать за реальным убийством. Случись такое на улице, собралась бы толпа, а здесь все наоборот.

— Трудно сказать, но, видимо, на следующем спектакле в зале будет аншлаг.

— Что вы думаете о случившемся, Александр Иваныч?

— Однозначных выводов сделать не могу. Похоже на случайность. Я имею в виду стрелявшего актера. Он не знал о заряженном револьвере. Сегодняшний спектакль — четвертый после премьеры. Значит, он уже стрелял из этого оружия как минимум пять раз. Чем они пользовались во время репетиций, сказать трудно, может быть, водяным пистолетом.

— Почему же водяным, если у них есть такой уникальный экземпляр!

— В том-то и дело, что уникальный. Карманная модель бразильского револьвера «таурус», тридцать восьмой калибр, длина ствола два с половиной дюйма, выпуск 1940 года. Это специальная модель, тем более что револьвер никелированный, в подарочном исполнении. Дело даже не в этом, а в патронах. Они слишком дефицитные, чтобы расходовать их понапрасну. От отечественного оружия ничего похожего не подберешь, а значит, на репетициях они использовали муляж.

— Вот почему вы насчитали пять выстрелов.

— Примерно, разумеется, но это же легко установить.

— Вы отлично разбираетесь в оружии.

— Вынужденные познания. Я целых полтора года занимался поисками очень крупной коллекции приоритетного огнестрельного оружия, похищенного у одного престарелого маршала. Пришлось вникать в проблему по полной программе. После того как мы ее нашли, мне еще очень долго снились экзотические шпионские пистолеты и ковбойские револьверы.

— Вы уверены, что актер не знал о наличии настоящего патрона в барабане?

— Нет, конечно, но вы же понимаете, что холостой выстрел звучит тише, глуше и оружие не делает отдачи. Сам по себе выстрел испугал актера, и увиденная им кровь вызвала в нем неподдельный ужас. Я сидел в пятом ряду и хорошо видел лица исполнителей. Талантливые артисты. Они отлично отыгрывали акценты. Я сразу понял, что в коньяке нет яда и героя никто не хочет отравить.

— Интересное мнение. Придется мне посмотреть спектакль.

— Я тоже хотел бы досмотреть его до конца. Неплохая интрига.

— Да-да, это же начало первого акта.

— Вы знаете содержание? — спросил Крюков.

— Нет, все куда проще. Начало в семь вечера, а выстрел прогремел в семь пятнадцать.

В зал из фойе вошел мужчина в черном плаще и направился к сцене.

— А вот и ваш коллега появился, — сказал подполковник.

К ним подошел высокий мужчина, сбрасывая на ходу плащ, худощавый, с проплешинами, прикрытыми длинными волосами, очень крупным ртом и беспокойными глазами. На вид ему было не больше сорока, а если сбрить усы, и того меньше.

— И почему нас судьба сталкивает чуть ли не в каждом деле? — сказал он приблизившись. — Приветствую вас, Денис Михалыч. Вижу, работа идет полным ходом. — Он указал на сцену, где трудились эксперты, а когда он увидел Трифонова, следующая фраза застряла у него в горле. Несколько секунд он молчал, потом расплылся в улыбке. Его огромный рот растянулся от уха до уха.

— Боже ты мой! Александр Иваныч! Какая неожиданность! Неужто вы в Москву перебрались? А как же ваш огромный дом на берегу Финского залива, рыбалка?…

— Нет, Боря, я в Москве ненадолго и здесь исполняю обязанности свидетеля.

— Чудеса! В обезьяннике убили шимпанзе, а лев пошел в свидетели! — Он откинул сиденье и сел рядом. — Я же, Денис Михалыч, проходил практику в Ленинградской области и учился работать у полковника Трифонова, старшего следователя по особо важным делам, раскрывшим сотни тяжких преступлений. Представляете, как я себя должен чувствовать, допрашивая самого Трифонова в качестве свидетеля? Нам крупно повезло.

— Я это уже понял, Борис Ефимыч. С чего начнем?

— Как обычно, с опроса. Ваш вечный спутник капитан Забелин здесь?

— Куда же ему деваться.

— Пока я сюда ехал, мне по мобильнику уже доложили ситуацию. Главный режиссер на месте. Надо собраться у него в кабинете со всем составом исполнителей, помрежем и начальниками цехов. Рабочие, мебельщики, осветители, а главное — реквизиторы. Костя Забелин очень хорошо и аккуратно ведет протокол. Я сегодня без дознавателя, вы тоже без укомплектованной бригады, судя по тому, что делается на сцене. Вот из этого и будем исходить.

— А меня вы хотите оставить на закуску? — спросил Трифонов.

— Нет, Александр Иваныч, я хотел бы вас попросить присутствовать при первом знакомстве с труппой театра. Вас сам Господь послал нам.

Кабинет главного режиссера, директора и владельца драматического театра «Триумф» в одном лице напоминал по своим размерам репетиционный зал.

Шесть окон, занавешенных темно-синими бархатными портьерами, сверкавшая паркетом центральная часть, вполне пригодная для постановочной площадки, мягкие стулья вдоль стен, увешанных портретами великих театральных деятелей всех поколений, и огромный дубовый стол в дальнем углу.

Как это ни странно, но за спиной руководителя висел портрет Президента, а не Станиславского.

Стулья перед столом отсутствовали, это подчеркивало, что с хозяином кабинета Всем приходилось разговаривать стоя.