Созданная им самим ситуация стала беспокоить Иэнари. Затем и удовольствия перестали радовать его, как раньше. Ясуко же веселилась изо всех сил, судя по нескончаемому потоку визитеров, посещавших ее в восточном крыле, задерживавшихся поиграть в кости, куривших благовония и упражнявшихся в игре на различных музыкальных инструментах. Даже старинный партнер Иэмори по петушиным боям покинул его ради Ясуко и стал одним из ее близких друзей.

Особняк Иэнари, как и богатые жилища других аристократов, являл собой просторное строение, имевшее восточное и западное крылья. Длинная крытая галерея, тянувшаяся по всей длине главного здания, соединяла оба крыла, от которых под прямыми углами выступали крытые галереи, ограничивавшие внутренний двор. Изящные павильоны в конце галерей позволяли видеть двор и природный ансамбль с островом, озером и ручьем.

Влияние Ясуко на Рурико беспокоило Иэнари, девушка оказалась в полном плену обаяния старшей подруги и все время проводила в восточном крыле – в некотором отдалении от комнат семьи, расположенных с другой стороны двора. Иэнари непрестанно предостерегал Рурико от частых посещений Ясуко, предупреждал, что ни к чему хорошему это не приведет. Но его авторитет рушился даже в собственном доме. Он приказал слугам наблюдать за Рурико, однако из этого ничего не вышло, ведь теперь они слишком боялись Ясуко.

Так вот почему даже стойкий воин Тадамори загубил свою молодость, мрачно думал Иэнари. Вот почему Тадамори прозвали эксцентричным; сомнительным наследством пожаловал его покойный император. За какие-нибудь два месяца волосы Иэнари поседели, и он дивился на Тадамори, несшего это бремя целых двадцать лет.

Очередную ночь Рурико провела в восточном крыле, и Иэнари был вне себя от бессильного гнева. Он как раз закончил составлять композицию из нескольких ирисов, поставил украшенный глициниями шлем на подставку, приготовил сакэ из аирного корня, расставил чашечки, чтобы выпить в честь майского праздника, затем послал слугу за Рурико и услышал, что она вместе с Ясуко находится в банной комнате.

Он повернулся к жене и, то ли обвиняя ее, то ли жалуясь, произнес:

– Теперь ты увидишь, что с ней случится в ближайшие дни! Мы получим еще одну Ясуко, помяни мое слово! – Но вид лазурного неба и яркого солнечного света быстро заставил его пожалеть о своей раздражительности. – А, забудем все это, ведь сегодня пятое мая! – воскликнул он. – Несите мое придворное платье, пора идти. – И с этими словами он поднялся с циновки.

В тот день должны были состояться скачки вдоль реки Камо. Загоны уже конечно же окружила волнующаяся толпа. Как и в предыдущие годы, Иэнари входил в комиссию, ответственную за торжества, следующие за скачками. Он облачился в церемониальные одежды и водрузил на голову украшенный цветами шлем. Пока жена закрепляла его шнурками на подбородке, он отдавал распоряжения слугам:

– Выведите карету – новую, не перепутайте!

Посыльный поспешил к помещению для слуг, но скоро вернулся – оказывается, дамы буквально только что уехали в новой парадной карете.

– Идиоты! – проревел Иэнари посыльному. С какой стати они взяли новую карету? И ему ни слова! Рурико должна была знать. Вежливая и послушная ранее девушка, видимо, потеряла всякое уважение к дяде и тетке. Неужели даже ее обольстила притворная любовь этой приживалки?

Иэнари одновременно злился и жалел себя. Ничего другого ему не оставалось, как взять старую карету. Выезжая через главные ворота, он спрятался за занавесками, скрывая несчастное выражение лица.

Вскоре, отъехав от дома, он выглянул через клубы пыли на толпу, собиравшуюся к месту скачек. Сквозь зеленую молодую листву его глаза уловили мелькание красно-белых полотнищ, колыхание разноцветных вымпелов, связки «священного дерева», привязанные к стартовому столбу, в конце концов в поле его зрения появился въезд на поле для скачек, запруженный беспорядочно движущейся толпой.

Его карета оказалась точно в бурном водовороте. Кто бы мог подумать, что в столице такое множество экипажей? Он даже не догадывался о подобном разнообразии. Удивительно! Вдруг он выпрямился и грубо выругался про себя. Его собственная, новая карета только что пересекла ему дорогу, причем возница не стеснялся размахивать хлыстом. Будь проклята эта кобыла – эта стареющая баба, которую никто не смог оседлать!

Церемония объявления участников скачек только что закончилась. Девятнадцатилетний император Сутоку, сидевший в роскошной ложе вместе со своей супругой из дома Фудзивара, улыбаясь, огляделся вокруг. Там же присутствовал и прежний император Тоба, окруженный придворными дамами и прочими подданными, простоявшими всю церемонию открытия. Когда они расселись по своим местам, над их компанией поднялся возбужденный гул, вызванный оживленным обменом мнениями о наездниках и лошадях.

Вся территория, где должны происходить скачки, была испещрена многочисленными палатками конюхов, музыкантов оркестра и лекарей, призванных оказать помощь пострадавшим.

Каждый лист на деревьях расположенного поблизости Камо святилища искрился на ветерке. Над толпой по ветру плыла музыка. На зеленом дерне, рядом с воротами загона, под трепещущим вымпелом нетерпеливые скакуны доводили конюхов до исступления. Время от времени по рядам зрителей проносился долгий веселый рев, когда горячий конь, закусив удила, валил своего конюха на землю или жеребец, которого пробовали на аллюр, замирал на месте, расставив ноги, и облегчался как раз напротив императорского павильона. В главной ложе улыбались этим забавным случаям два императора, настоящий и прежний, а по украшенным цветами рядам знати прокатывались волны смеха. Здесь ряд за рядом демонстрировали мишуру и элегантность двора и дворца самыми разнообразными головными уборами и одеждой всех цветов радуги. Молодые придворные увлекались модой на слегка припудренные лица, подкрашенные брови и подрумяненные щеки и распространяли своими рукавами ароматы редких благовоний. В одном из павильонов придворные в шлемах, декорированных глициниями, создали обширное фиолетовое пятно и наполнили воздух цветочным запахом.

В этот день проводились скачки на берегах реки Камо. Но в не меньшей степени он был посвящен состязанию в моде и экстравагантности, в котором двор и дворец старались превзойти друг друга. И здесь располагалось невидимое для наблюдателя ристалище, где соперничали император и отрекшийся монарх. Занимая одну ложу, отец с сыном разговаривали редко. Тому причиной было многолетнее отчуждение, и со временем пропасть между ними лишь расширялась. За этим отчуждением стояла нелепая история.

Император Сутоку был первым сыном прежнего императора Тобы от его супруги Фудзивара Соко, служившей придворной дамой в Приюте отшельника в то время, когда Сиракава отрекся и постригся в монахи. Благосклонность прежнего императора Сиракавы к юной Соко была столь пылкой, что придворные шепотом судачили о привязанности известного своей влюбчивостью монарха, считая ее более чем отцовской. Соко, выбранная через несколько лет императору Тобе в наложницы, скоро возвысилась и стала его супругой, императрицей. Не желавший разорвать свои отношения с Соко, даже после того как она стала женой его сына, прежний император Сиракава продолжал тайно ее навещать. Молодой император Тоба не имел представления о такой интрижке, пока императрица не родила наследника. Тогда при дворе быстро распространился слух о полном безразличии императора к первым крикам новорожденного и объясняли это его убежденностью в том, что он не считал ребенка своим.

Неестественное поведение и предательство прежнего императора отравило молодость Тобы, оставив незаживающую рану и ожесточенный отказ признать своим сыном Сутоку, правившего в то время, и вызвало злобу и взаимные обвинения, грозившие вылиться в резню между двумя правительствами. Однако как по-светски утонченно скрывали они свои отношения в благоухавшей помпезности праздника на Камо! Кто бы поверил, что эти затененные цветами ряды, напудренные, женоподобные фигуры, поглощенные погоней за удовольствиями, являлись топливом страшного пожара, предназначенного им судьбой?