Кейнс опустил дубинку, чтобы отдать честь старшему по званию.

— Как это произошло? — рявкнул майор.

— Похоже, она сбежала через окно, — ответил Кейнс. — Связала веревку из лоскутов, сэр.

Майор принял информацию к сведению и тут же помрачнел, прочитав торжество на лицах пленниц. Потом кивнул в сторону Консуэлы Мадеры.

— Почему у нее лицо в крови?

В разговор вступил напарник Кейнса.

— Она дружила со сбежавшей девушкой, сэр. Я думал, мне удастся заставить ее говорить.

— О чем? — фыркнул майор. — Они даже не знают, где находятся. Идиот! Испортил ей лицо из-за ерунды.

— Прошу прощения, сэр!

— Ваше имя, рядовой!

— Декстер. Капрал.

— Вы здесь не для того, чтобы портить товар, Декстер!

— Так точно, сэр!

— Что бы они ни натворили, вы не имеете права бить их по лицу. Вам ясно?

— Так точно, сэр!

— Надо бить по телу, вот так. — И майор нанес мощный удар Консуэле в живот.

Девушка застонала, согнувшись от боли; голова ее откинулась назад.

Майор Дик Бауэр потер руки.

— После такого они по-прежнему прекрасно выглядят. Ясно?

— Так точно, сэр!

— Кстати, это вы двое дежурили, когда произошел побег?

— Не совсем. У нас был перерыв на обед...

— Ничего, капрал, с кем не бывает.

Напряженное лицо капрала просветлело.

— Благодарю вас, сэр.

Бауэр достал револьвер.

— Так что вам не о чем беспокоиться, — произнес он и выстрелил капралу в лицо.

Когда тело капрала рухнуло на пол, Бауэр пнул его ногой, как бы пододвигая в сторону Кейнса.

— Смотри, чтоб больше такое не повторилось, — спокойным голосом бросил майор и ушел.

Кейнс почувствовал, как кровь отлила от лица. Выходя вслед за Бауэром и остальными из помещения часовни, он кинул быстрый взгляд на Консуэлу. Она стояла, скрючившись, на четвереньках возле трупа Декстера. Девушка попыталась было встать, но ноги не слушались ее, и Кейнс пожалел, что не может ей помочь. Он знал, что иначе Дик Бауэр сотрет его в порошок.

Час спустя Бауэр сидел, закинув ноги на заваленное бумагами шведское бюро. Затянувшись сигаретой, он услышал, как где-то в отдалении полуденную тишину прорезал пулеметный лай.

Пока беглянку еще не поймали, но много времени это не займет. Безоружная женщина не сможет долго скрываться в здешних горах. Конечно, ее побег — это досадное упущение, но в целом беспокоиться не о чем. Он пустил к потолку колечко дыма. В уголках его жесткого рта играла улыбка. Мало что могло вызвать у него улыбку, и пулеметная очередь была одной из таких вещей. Сняв ноги с бюро, он подошел к камину, где весело потрескивали дрова. Взяв кочергу, он нехотя сунул ее в огонь, подняв столб искр. Это зрелище напомнило ему залпы артиллерийских орудий, и кончики губ его снова пошли вверх. Залпы артиллерийских орудий тоже веселили майора.

Честно говоря, ему было страшно приятно снова принять командование. Конечно, в его подчинении сейчас находятся всего пятнадцать человек, но среди них есть отборные бойцы, проверенные еще во Вьетнаме. Бауэр лично целый месяц тренировал их, чтобы они приобрели нужную форму. Они были хорошо вооружены, получали хорошее жалованье и были готовы на все.

Пока ничего такого не случилось. Жалкая попытка девчонки улизнуть? Не стоит даже думать о ней. Бауэра это вообще не касается. Его ребятам еще предстоит встретиться с настоящими боевыми частями. Так обещал Квантрил, и Бауэр почему-то верил ему. Конечно, Квантрил был патологически жесток, но в его манере поведения и уверенном тоне, каким он отдавал приказания, было что-то от военного.

Бауэр отошел от камина и провел рукой по полке с военными трофеями, висевшей возле бюро. Конечно же, почетное место было отведено наградам: двенадцать медалей, аккуратно расставленные в два ряда, блестели на темно-синем бархате подушечек. За ними в рамках стояли телеграммы и вырезки из газет, уже начавшие желтеть. Все вырезки без исключения были посвящены войне. Все сообщения о судебном процессе над ним он давно выбросил — нечего держать всякий хлам. Тыловые крысы! Что они понимают в войне!

А для Дика Бауэра война — это восторг. Вызов. Единственное, где проявляется человек. Война — это жизнь.

Последней достопримечательностью коллекции было пожелтевшее фото. На нем был изображен молодой Бауэр, а с ним еще трое ребят, все в форме, на какой-то просеке в джунглях. Бауэр не мог припомнить, по какому случаю снимали, но для снимка явно был повод, потому что все трое были подчиненные ему рядовые, ни одного из которых он особо не любил. Это была единственная уцелевшая фотография военных лет, поэтому она приобрела для майора большое значение.

— Таберт, Хэнкок и Уильямс, — пробормотал майор себе под нос.

Через три дня после съемки Хэнкок купил себе ферму, о дальнейшей судьбе Таберта Бауэр ничего не знал, а вот о Уильямсе читал где-то несколько лет тому назад. Он, кажется, стал полицейским или что-то в этом роде. Затем с ним что-то произошло, и он кончил жизнь на электрическом стуле.

Бауэра это совсем не удивило. С этим Уильямсом вечно было что-то не так.

В дверь резко постучали, и в дверях появился сержант, одетый в черное, как и все люди Бауэра. На плече у него висел автомат «узи».

— Мы обнаружили беглянку, сэр, — доложил сержант.

— Ее задержали?

— Никак нет, сэр. Она жмется к скалам, скрываясь в зарослях. Но мы выяснили, что она направляется к южному склону. Похоже, она выйдет точно к машине нарушителей.

— Нарушителей?

— Трое мужчин, сэр, причем один — престарелый азиат. Они находятся где-то на середине горы.

— Туристы?

— Похоже на то, сэр.

Майор задумчиво кивнул.

— Возьмите с собой человек восемь и уничтожьте их. Вместе с девчонкой. Трупы доставите сюда. Задание ясно, сержант Брикелл?

Брикеллу было все ясно. Он понял, что без трупов может не возвращаться вообще.

Когда сержант вышел, Бауэр снова улыбнулся. Смерть также принадлежала к разряду тех вещей, которые неизменно вызывали его улыбку.

На высоте шести тысяч футов можжевельник и полынь уступили место высоким пихтам и густым зарослям сосны.

Сэм Уолфши изо всех сил жал на газ, но колеса буксовали на крутом каменистом склоне.

— Бесполезно, — сказал Римо. — Лучше вылезем и пойдем пешком.

— Пешком? А как же мой джип? Что будем с ним, если мы бросим его здесь? — запротестовал Уолфши.

— Здесь не ступала нога человека. И потом, ты же сам сказал, что у подножия гор придется его оставить.

— Да, но только не там, где не ступала нога человека! Как мы потом будем его искать?

— Это твои проблемы, — раздраженно ответил Римо. — Ты, кажется, изображал из себя великого индейского проводника.

— Так оно и есть, — обиделся Сэм. — В моих жилах течет кровь индейца кантон. — Его взгляд вдруг загорелся внутренней решимостью. — Мои предки охотились в этих горах!..

— Да мы, черт бы тебя побрал, уже несколько раз чуть не заблудились! — воскликнул Римо.

— Я не виноват, что в этих горах мох растет не с той стороны!

— Мох всегда растет на северной стороне.

— Только мох белого человека, — с достоинством парировал Сэм.

Римо вздохнул и начал карабкаться вверх по склону. Дело шло к заходу, и тени стали длиннее. Здесь, в горах, было гораздо холоднее, чем у залитого солнцем подножия.

За ним царственной походкой сквозь густые заросли шествовал Чиун, его синее кимоно трепетало на ветру. Сэм Уолфши все еще оставался возле машины, пытаясь взгромоздить на спину рюкзак с провизией.

— Куда нам идти? — крикнул Римо, остановившись возле гранитного обнажения у развилки двух дорог.

— Думаю, налево, — ответил Сэм. — Нет, скорее, направо. Впрочем, есть свои за и против у каждого из направлений.

— Ты самый нерешительный из всех, кого я когда-либо встречал! — взорвался Римо.

— Я просто широко смотрю на вещи.

Индеец был явно задет.