В общем же и целом великий князь Владимир был целеустремлен и непреклонен, жесток и коварен. Его отношения с двенадцатью признанными сыновьями (сколько же было непризнанных детей от 800-душного гарема да несметного количества обесчещенных жен и девиц — одному Богу известно) особой теплотой не отличались. В конце концов дело дошло до того, что незадолго до смерти Владимир Святославич вынужден был пойти войной на собственного сына Ярослава, княжившего в Новгороде и не посылавшего положенной дани в Киев. Впрочем, того, что смерть — безглазая старуха с косой — притаилась за плечами крестителя Руси тогда еще не ведал никто. Про те события, ставшие переломным этапом русской истории, Нестор-летописец сообщает как всегда — скупо и бесстрастно:
«В год 6522 (1014), Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав перестал платить в Киев отцу своему И сказал Владимир: „Расчищайте пути и мостите мосты“. Ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся. В год 6523 (1015). Когда Владимир собрался идти против Ярослава. Ярослав, послав за море, привел варягов, так как боялся отца своего, но Бог не дал дьяволу радости Когда Владимир разболелся, был у него в это время Борис, а тем временем печенеги пошли походом на Русь, и Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся, в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день. Умер же князь великий Владимир на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви святой Богородицы, которую сам когда-то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем — бояре как по заступнике страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем великим».
Здесь за каждой фразой и даже словом скрывается бездна страстей, потрясений и сюжетов для трагедий шекспировского масштаба. Многие недоговоренные (или намеренно усеченные) фразы породили самые невероятные домыслы. Зачем надо было скрывать смерть всесильного князя, прятать его тело и тайно перемещать глубокой ночью? Почему опальный Святополк вдруг оказался в Киеве? Был ли он заинтересован в смерти отца? Еще бы! Но разве не был точно так же заинтересован в устранении Владимира другой сын — Ярослав, правивший в Новгороде и на которого отец шел войной? А затаившиеся языческие жрецы и их не смирившаяся с новой религией паства? Словом, уже не раз высказывалось предположение, что смерть крестителя Руси была насильственной. Конечно, проще всего было незаметно подсыпать яду. Однако, когда в 30-е годы XVII века по указанию митрополита Петра Могилы в Киеве производились раскопки Десятинной церкви, разрушенной еще во времена Батыева нашествия, был найден мраморный саркофаг-гробница с именем Владимира Святославича, а в нем — кости со следами глубоких разрубов и отсеченной головой, при этом некоторые части скелета вообще отсутствовали…
Вслед за кончиной последовал ряд других, не менее ужасных смертей и братоубийств. Святополк (Окаянный), захвативший власть в Киеве, принялся с методичной последовательностью устранять конкурентов-соперников и возможных претендентов на престол. Первой жертвой стали сятые мученики Борис и Глеб (за ними последовал брат от другой матери — Святослав). Высказывалось предположение, что убийством Бориса и Глеба, которое потрясло и всколыхнуло всю Русскую землю, Святополк всего лишь нанес упреждающий удар. Будущих святых братьев родила Владимиру жена-«болгарыня», но была она не дунайской славянкой, как думается большинству читателей, а волжской булгаркой. Для укрепления своих позиций Борис и Глеб предполагали воспользоваться услугами родичей по материнской линии и привести к Киеву в противовес полякам — союзникам Святополка (его тестем был могущественный король Болеслав), а также наемным варягам — союзникам Ярослава — тюркскую орду. Для того и отправились на родину своих предков, но по пути их настигля убийцы, посланные Святополком.
Это — по летописи и каноническому житию. Но опять—таки: нельзя не учитывать, что Ярослав, приведший под стены Киева 40-тысячное новгородское ополчение + тысячу профессиональных воинов-варягов, не менее Святополка был заинтересован в устранении любых конкурентов. Никаких сентиментальных чувств ни к братьям, ни к отцу с матерью, ни к какой-либо другой родне он не питал. Перед описываемыми событиям довел накал и без того напряженных семейных отношений до предела — так что отец намеревался проучить строптивого сына с помощью карательной дружины, и сам ее возглавил.
Это потом, когда вокруг не осталось соперников, Ярослав что называется поумнел и прослыл Мудрым. Таковым, кстати, ни современники, ни летописцы его не величали, а эпитет придуман Карамзиным: он стремился прежде всего уловить в хаотичных летописных событиях Логику истории и Божественное провидение. В общем-то Карамзин не ошибся. Сын Владимира Святого, сначала новгородский, а затем и киевский, князь Ярослав Владимирович (ок. 980–1054) (рис. 39) действительно оказался Мудрым, оказался достойным продолжателем дела своего великого отца и стал одним из выдающихся деятелей русской истории. К этому его побудили, конечно, как личные волевые и пассионарные качества, так и объетивная необходимость. Он быстро уразумел, что подлинное могущество государства достигается вовсе не в беспрестанной гражданской войне, а путем мира и стабильности. Активную энергию, скопившуюся в массах следует направлять не на агрессию друг против друга, а на хозяйственное процветание, оборотистую и взаимовыгодную торговлю, дружбу с соседями, основанную на внушительной военной силе, укрепление веры и духа, поощрение строительства, искусств и ремесел. В этом и состоит истинная государственная мудрость. Вот почему и Карамзин попал в самую точку, присвоив хромому князю Ярославу эпитет Мудрый. Но это уже совсем другая история…
Летописный князь Владимир не всегда совпадает с собственным же житийным образом. И все же историческая истина состоит в другом. Ее спустя три с половиной десятилетия после смерти Владимира Святого сформулировал митрополит Иларион в своем бессмертном (и уже цитированном выше) «Слове о законе и благодати»:
«Хвалит же гласом хваления Римская страна Петра и Пав, коими приведена к вере в Иисуса Христа. Сына Божия, <восхваляют> Асия, Ефес и Патмос Иоанна Богослова, Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, грады и народы чтут и славят каждые своего учителя, коим научены православной вере. Восхвалим же и мы, — по немощи нашей <хотя бы и> малыми похвалами, — свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в <земле> Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли.
Сей славный, будучи рожден от славных, благородный — от благородных, князь наш Владимир и возрос, и укрепился, младенчество оставив, и паче возмужал, в крепости и силе совершаясь и в мужестве и мудрости преуспевая И самодержцем стал своей земли, покорив себе окружные народы, одни — миром, а непокорные — мечом.
И когда во дни свои так жил он и справедливо, с твердостью и мудростью пас землю свою, посетил его посещением своим Всевышний, призрело на него всемилостивое око преблагого Бога. И воссиял в сердце его <свет> ведения, чтобы познать ему суету идольского прельщения и взыскать единого Бога, сотворившего все видимое и невидимое».
Ян Гус (1371–1415) (рис. 93) — национальный герой чешского народа, проповедник, мыслитель, идеолог нарождающейся Реформации. Вместе с тем его личность и деятельность имеет непреходящее значение для всего славянского мира. Как никто лучше, это подчеркивал русский историк и писатель Михаил Петрович Погодин (1800–1875):