Полак пожал плечами. Из семи братьев и сестер он был в семье предпоследним и, пока его не отдали в приют, всегда спал на раскинутом посреди комнаты около печки одеяле. К середине ночи огонь в печке угасал, и тот из детей, кто первым просыпался от холода, вставал и подбрасывал в нее уголь.

— А грязное белье носить не так уж плохо, — философски заметил Полак, — из него все насекомые убегают. — Он вспомнил о том, что сам стирал себе белье с пятилетнего возраста.

— Неизвестно, что хуже, — возразил Минетта, — зловоние или насекомые. — Он подумал о том, как одевался там, дома... В квартале он слыл пижоном, одевался лучше всех, учил всех модным танцам. А теперь на нем была рубашка на два номера больше его размера.

— А ты слышал анекдот насчет размеров обмундирования? — спросил он Полака. — Оно бывает только двух размеров: слишком большого или слишком маленького.

— Я это уже слышал, — ответил Полак.

— А-а.

Минетта вспомнил, как после обеда он, бывало, целый час неторопливо примерял рубашки и галстуки и несколько раз — то так, то сяк — тщательно причесывал свои волосы. Он делал это с удовольствием даже тогда, когда идти, собственно, было некуда.

— Вот если ты скажешь мне, как освободиться от военной службы, — снова обратился он к Полаку, — тогда я поверю, что ты можешь обвести вокруг пальца кого хочешь.

— Есть много способов, — сказал Полак неопределенно.

— Один из них — это отдать концы? Да? Кому это надо?

— Есть и другие, — загадочно повторил Полак, качая в темноте головой.

Минетта видел только его профиль. Ему пришла в голову мысль, что Полак, с его крючковатым сломанным носом и длинной, выдающейся вперед нижней челюстью, очень напоминает сейчас карикатуру на дядюшку Сэма.

— Ну какой, например? — спросил Минетта.

— Все равно у тебя пороху не хватит, — ответил Полак.

— А у тебя хватит? Почему же ты тогда сидишь? — настаивал Минетта.

— А мне нравится в армии, — ответил Полак смешным дребезжащим голосом.

Минетту такой разговор начал выводить из себя. Полака никогда не переспоришь.

— Пошел ты к ...! — буркнул Минетта сердито.

— Сам иди, — не сдавался Полак.

Они отвернулись друг от друга и укрылись одеялами. С океана тянуло прохладой. Съежившись, Минетта начал размышлять о разведывательном взводе, в который их обоих назначили. Он с ужасом подумал о том, что, наверное, придется участвовать в бою. Засыпая, он мечтательно представил себе, как возвратится домой с заслуженными в далеких краях орденскими ленточками. «Но до этого еще далеко», — подумал он, и опять ему стало страшно. Услышав донесшийся издалека орудийный выстрел, он натянул одеяло до самых ушей, и это несколько успокоило его.

— Эй, Полак, — позвал он.

— Ну-у... что тебе? — ответил тот сонным голосом.

Минетта забыл, что хотел сказать, и поэтому задал первый пришедший в голову вопрос:

— Как ты думаешь, дождь будет ночью?

— Проливной.

— Да-а...

В тот же вечер, сидя на одеялах в своей палатке, Крофт и Мартинес обсуждали новую расстановку людей во взводе.

— А этот итальяшка Мантелли — чудной человек, — заметил Крофт.

Мартинес пожал плечами. Итальянцы, испанцы, мексиканцы — все они, по его мнению, были одинаковыми. Ему не хотелось говорить на эту тему.

— Пять новых солдат, — пробормотал он глубокомысленно. — Когда же наконец наш взвод укомплектуют полностью? — спросил он, легонько хлопнув Крофта по спине. Такое выражение чувств было для него редкостью. Помолчав несколько секунд, он продолжал: — Как ты думаешь, нам придется повоевать теперь, а?

— Черт его знает, — тряхнув головой, ответил Крофт. Кашлянув как бы для того, чтобы прочистить горло, он продолжал: — Слупый-ка, Гроза Япошек, я хочу поговорить с тобой кой о чем. Я собираюсь разделить людей опять на два отделения и думаю в одно из них включить бывалых ребят, а в другое новичков вместе с тобой и Толио.

Мартинес потер свой нос.

— А Брауна в первое отделение? — поинтересовался он.

— Да.

— А капралом к Брауну Реда?

Крофт презрительно фыркнул.

— Я не надеюсь на Реда. Где уж ему командовать или приказывать, если он сам не умеет выполнять приказы. — Крофт поднял прутик и ударил им по краге. — Я думал назначить Уилсона, — продолжал он, — но тот ведь даже карту читать не умеет.

— А как насчет Галлахера?

— Я думал о нем. Его можно было бы назначить, но он в трудном положении часто выходит из себя и слишком горячится. Знаешь, — продолжал Крофт после короткой паузы, — я выбрал Стэнли. Браун прожужжал мне все уши, нахваливая Стэнли. Я считаю, что он подойдет для Брауна лучше всех.

Мартинес пожал плечами.

— Ну что ж, ты командир взвода, тебе и карты в руки.

Крофт сломал прутик пополам.

— Я знаю, что Стэнли подхалим, но у него хотя бы есть желание что-то сделать. О Реде и Уилсоне этого не скажешь. А если он не оправдает надежд, возьму да и разжалую его.

Мартинес кивнул головой.

— Ну что же, больше некого. — Он посмотрел на Крофта. — Та-а-к, значит, ты даешь мне в отделение этих сопливых новичков?

— Ага, — ответил Крофт, хлопнув Мартинеса по плечу. Это был единственный человек во взводе, которого он, Крофт, уважал, о котором даже по-отечески беспокоился, что было вовсе не в его характере. — Знаешь, Гроза Япошек, — продолжал он небрежно, — ты как-никак участвовал в боях больше, чем кто-либо, включая и меня. Отделение из обстрелянных ребят я собираюсь использовать в самых трудных вылазках и рейдах, потому что эти ребята знают, как и что делать. А твое отделение из новичков будем посылать пока на менее трудные и опасные задания. Поэтому я и назначаю их к тебе.

Мартинес помрачнел. Его лицо ничего не выражало, лишь нервно задрожало веко левою глаза.

— У Брауна последнее время сдают нервы, — сказал он.

— Да ну его к черту, этого Брауна! — раздраженно заметил Крофт. — После той переправы на резиновых лодках он все время увиливает и трусит. Теперь его очередь, а тебе надо отдохнуть, парень.

Мартинес поправил поясной ремень.

— Мартинес чертовски хороший разведчик, так? — произнес он гордо. — Браун хороший парень, но... нервы у него ни к черту. Так давай лучше мне отделение обстрелянных, а?

— С новичками тебе будет легче, — настаивал Крофт.

Мартинес отрицательно покачал головой.

— Новички меня не знают, и хорошего из этого ничего не получится. Мне это дело не нравится. — Он с трудом подбирал английские слова, чтобы высказать то, что думал. — Приказываю... а они меня не слушают. Или не хотят слушать.

Крофт кивнул в знак согласия. Доводы Мартинеса были обоснованными. И все же кто-кто, а он-то, Крофт, знал, что Мартинес боится. Иногда ночью в палатке вдруг раздавался душераздирающий стон. Мартинесу снились кошмары. Когда Крофт будил Мартинеса, положив руку ему на спину, тот вскакивал, как испуганная чем-то птица.

— Ты действительно хочешь в первое отделение? — мягко спросил Крофт.

— Да.

Мартинес нравился Крофту. Есть мексиканцы хорошие, есть плохие. Хорошего с пути не собьешь. «Хороший человек никогда не отказывается от работы», — подумал он. Крофт почувствовал новый прилив теплого чувства к Мартинесу.

— Ты хороший парень, старина, — ласково сказал он, похлопав товарища по плечу.

Мартинес закурил сигарету.

— И Браун боится, и Мартинес боится, — сказал он мягко, — но Мартинес лучше знает, как ходить в разведку.

Веко его левого глаза все еще нервно подергивалось. И сердце билось тревожно, как будто оно неожиданно попало в тиски.

МАШИНА ВРЕМЕНИ. ДЖУЛИО МАРТИНЕС, ИЛИ КАК ПОДКОВАТЬ КОБЫЛУ

Небольшого роста худощавый красивый мексиканец с аккуратно зачесанными вьющимися волосами и мелкими, резко выраженными чертами Лица. Он напоминал своей осанкой и грацией лань. И голова его, так же как у лани, никогда не находилась в состоянии полного покоя. Взгляд светло-карих глаз всегда был беспокойным, тревожным, как будто этот человек готов был вспорхнуть и улететь.