Мартинес с беспокойством прислушивался к доносившимся сверху звукам. Он нисколько бы не удивился, если бы крышка люка, на которой он сидел, вдруг выскользнула из-под него. Уставившись прищуренными глазами на слабо мерцавшую электрическую лампочку, он старался быть ко всему равнодушным. Однако всякий раз, когда стальные переборки вздрагивали от артиллерийских залпов, у него помимо его воли подергивались ноги. Без всякой видимой причины в голове его все время вертелась строчка из шуточной песенки: «Ну а если и умру, все равно, все равно, все равно». В желтоватом свете лампочки Мартинес казался коричнево-смуглым. Это был небольшого роста, худощавый красивый мексиканец с аккуратно зачесанными вьющимися волосами и мелкими, резко выраженными чертами лица. Даже в такой трудный момент он напоминал своей осанкой и грацией лань. Самое неожиданное и быстрое его движение всегда было плавным и ненапряженным. И голова, так же как у лани, никогда не находилась в состоянии полного покоя; взгляд светло-карих глаз непрерывно метался с одного предмета на другой.

Сквозь гул артиллерийской канонады до слуха Мартинеса долетали и снова пропадали людские голоса. Из каждого взвода неслись свои звуки. Нудный и монотонный голос командира взвода воспринимался Мартинесом словно жужжание надоедливого насекомого; — Так вот, я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь из вас был убит сразу же, как только мы подойдем к берегу. Держитесь все вместе, это очень важно.

Мартинес еще плотнее сдвинул ноги в коленях, подтянул их к груди и сжался в комочек.

По сравнению с другими разведывательный взвод выглядел очень малочисленным, и почему-то даже люди в нем казались меньше ростом. Крофт говорил теперь о посадке в десантный катер, но Мартинес слушал его нехотя, рассеянно.

— В общем, — спокойно говорил Крофт, — все будет так, как на нашей последней тренировке. Все должно пройти хорошо, потому что никаких помех не предвидится.

Ред загоготал.

— Мы-то все соберемся наверху без задержки, — сказал он, — но наверняка появится какой-нибудь сукин сын и прикажет нам возвратиться в трюм.

— А что, нам будет хуже, если придется отсидеть здесь даже всю войну? — насмешливо спросил сержант Браун.

— Довольно болтать! — приказал Крофт. — Если ты лучше меня знаешь, что и как делать, вставай на мое место и командуй, — бросил он в сторону Брауна и продолжал: — Наш пост по посадке на высадочные средства — номер двадцать восемь. Каждый это знает, и мы должны прибыть туда все вместе. Если кто-нибудь неожиданно обнаружит, что забыл что-то в трюме, пусть пеняет на себя. Возвращаться никому не позволю.

— Эй, ребята, не забудьте взять презервативы, — напомнил Ред, и это вызвало общий смех.

Крофт посмотрел на него сердито, но тут же улыбнулся и медленно сказал:

— Уверен, что Уилсон свои не забудет.

Снова раздался смех.

— Еще бы! — фыркнул Галлахер.

— Ха, ха, ха! — заразительно засмеялся Уилсон. — Я скорее забуду свою винтовку, — проговорил он сквозь смех.

Мартинес лишь слабо улыбнулся. Смех товарищей раздражал его.

— Эй, Гроза Япошек, в чем дело? — мягко спросил Крофт, обращаясь к Мартинесу. Они как старые друзья понимающе посмотрели друг на друга.

— Да так, не дает покоя проклятый живот, — ответил Мартинес.

Он произносил слова громко, но запинающимся голосом, как будто переводил с испанского. Крофт еще раз посмотрел на него и продолжал инструктаж солдат.

Мартинес обвел взглядом трюм. Проходы между рядами коек казались сейчас непривычно широкими, потому что койки завалили наверх, и это обстоятельство как-то давило на сознание Мартинеса.

Он подумал, что койки похожи на стеллажи в большой библиотеке в Сан-Антошю, и вспомнил что-то связанное с этим неприятное, какую-то грубо разговаривавшую с ним девушку. «Ну, а если и умру, все равно, все равно, все равно», — снова пронеслось у него в голове.

Мартинес встряхнулся. Сегодня с ним должно произойти что-то ужасное. Бог всегда делает так, что ты знаешь о приближении страшного, и поэтому... «Поэтому тебе надо быть осторожным, надо позаботиться о себе», — сказал он себе по-английски.

Девушка эта была библиотекарем; она подумала, что Мартинес пытается украсть книгу. Тогда он был совсем еще мальчишкой и очень испугался. Девушка ругала и стыдила его, а он отвечал ей по-испански... Нога Мартинеса непроизвольно дернулась. Помнится, он даже заплакал тогда. Вот чертовка! Теперь он справился бы с ней запросто. Мысль о том, как он расправился бы с девчонкой, вызвала приятное ощущение... Да ну ее! Плевал он на эту библиотекаршу.

Сейчас он не в библиотеке, а в трюме и перед ним не стеллажи с книгами, а ярусы коек и готовящиеся к высадке солдаты. Мартинеса снова охватил страх.

Прозвучал испугавший его свисток. «Приготовиться к посадке на катер номер пятнадцать!» — крикнули с верхней палубы. Солдаты одного из взводов начали подниматься по трапу наверх. Мартинес чувствовал, что все вокруг него находятся в состоянии нервного напряжения, об этом свидетельствовали притихшие голоса. «Почему нас не вызвали первыми?» — подумал он, понимая, что ожидание только усилит напряжение и страх. Да, с ним должно что-то произойти, Мартинес был совершенно уверен в этом.

Через час прозвучал свисток и для них. Толкая друг друга, они медленно поднялись по трапу и почти целую минуту толпились у входного люка, прежде чем им приказали следовать к месту посадки. Удерживать равновесие на покрьхтой утренней росой скользкой палубе было трудно. У шлюпбалок, на которых висел их катер, солдаты вяло построились в неровную шеренгу и снова стали ждать.

Утренняя прохлада вызывала дрожь. Не было еще и шести часов утра, и такое раннее время, как всегда в армии, оказывало на людей какое-то гнетущее действие. С ним всегда было связано начало чегото нового, неприятного, нерадостного.

Посадка на высадочные средства шла по-разному на разных постах. Часть катеров с сидящими в них солдатами уже спустили на воду, и теперь эти катера ходили вокруг судна, как собаки на привязи. Солдаты махали руками и что-то кричали своим товарищам на палубе. На фоне серой краски шлюпок и темной синевы утреннего моря цвет их лиц казался каким-то неестественным. Море было спокойным, а его поверхность такой гладкой, что казалось, это не вода, а масло. Солдаты соседнего взвода уже начали посадку; одновременно стали медленно спускать на воду катер, посадка на который только что закончилась. Шкивы шлюпбалок неприятно лязгали и скрипели. Однако на большей части посадочных постов люди все еще чего-то ждали.

Под тяжестью битком набитого рюкзака плечи Реда начали ныть; ствол винтовки надоедливо звякал, то и дело ударяясь о металлическую каску на голове. Это его раздражало.

— Сколько ни носи этот проклятый рюкзак, никак к нему не привыкнешь, — сказал он, сплевывая на палубу.

— А ты правильно подогнал его? — спросил Хеннесси с явным напряжением и дрожью в голосе.

— Что толку от этой подгонки! — раздраженно ответил Ред. — У меня все равно начинает ломить от него все тело. Я просто не гожусь для рюкзака, у меня слишком много костей, — продолжал Ред, испытующе поглядывая на Хеннесси и желая убедиться, нервничает ли тот так же, как и он сам.

Воздух был прохладным; только что показавшееся из-за горизонта солнце ничуть не грело. Вдохнув запах мазута, масла и рыбы, Ред с досадой стукнул ногой по палубе.

— Когда же мы сядем наконец в катер? — спросил Хеннесси.

Обстрел берега все еще продолжался. Освещенный первыми лучами солнца, остров казался бледно-зеленым. Вдоль побережья тянулась тонкая полоса дыма.

— Ха! Ты думаешь, что будет как-нибудь по-другому? — насмешливо отозвался Ред. — Вот так и будем торчать здесь на палубе все утро. — Заметив на расстоянии мили от судна группу десантных катеров, он продолжал: — Первая волна все еще крутится на одном месте.

Ему вспомнилась высадка на Моутэми, и снова он почувствовал страх. Ред все еще ощущал на кончиках пальцев грубую ткань резиновой лодки, за которую он, находясь тогда в воде, с трудом держался. Он снова почувствовал вкус соленой воды. Ред вспомнил, как, онемев от страха и обессилев, он едва не пошел на дно и как непрестанно стреляли японские пушки. Заросшее щетиной лицо Реда выглядело мрачным и угрюмым.