И действительно, из этого ничего не вышло. Враги оказались опытными летчиками и успели вовремя выйти из пике. Я бил по «мессерам» короткими очередями, наверное, довольно меткой потому что на близкую дистанцию гитлеровцы подойти не решались. И все-таки они изрешетили нам хвостовое оперение и, наверное, снова попали в мотор, потому что я услышал голос Гареева, сообщавшего о том, что идет на вынужденную. Мотор хотя и работал с перебоями, но еще тянул. Я наблюдал за воздухом. Ведь противник все еще оставался там, и я был уверен — не отстанет от подбитого беспомощного самолета. Вскоре они снова ринулись на нас сверху. Один впереди, другой чуть сзади сбоку. Их острые щучьи носы озарялись вспышками выстрелов, на какую-то долю секунды ведущий попал ко мне в прицел, и я жал гашетку до тех пор, пока пулемет не замолк. Потом я увидел, что один «мессер» вынесся вперед и с креном пошел набирать высоту. Второго не было. Я поискал глазами и радостно вскрикнул. Этот второй, охваченный пламенем и дымом, врезался в землю… Я стал докладывать Гарееву об успехе, но он не ответил. Только теперь я почувствовал боль в спине и что-то горячее под левой лопаткой. Наш штурмовик с ревом несся уже над самой землей. Вот-вот врежется в землю и все будет кончено. Что же с Гареевым? Может быть, он ранен? Предчувствуя удар об землю, я схватился за бронеплиту, прикрывавшую спину летчика, и прижался к ней, чтобы смягчить силу удара.

…Я и сейчас, пожалуй, не смогу объяснить толком, как Гарееву удалось посадить самолет. Удар о землю был настолько сильным, что я потерял сознание. Первое, что я увидел, очнувшись, было низко склоненное надо мною лицо Гареева. Жив оказался мой командир. Я радостно вскрикнул и стал его расспрашивать.

— Все в порядке, — улыбаясь, коротко ответил он и добавил. — Помолчи, ты же, кажется, ранен?

К нам уже бежали солдаты и офицеры. Меня перевязали. На спине оказалось несколько незначительных царапин. Снаряд ударил в бронеплиту, и осколки, отскочив, попали мне в спину. Мы осмотрели самолет. Искорежен винт, повреждено правое крыло. В общем, небольшой ремонт. Через три дня самолет уже был в строю.

А мы, сдав самолет под расписку располагавшимся вблизи артиллеристам, вынули из фотокамеры пленку и на любезно предоставленной нам машине добрались домой. В полку нас уже «оплакали». И надо было понять радость товарищей, увидевших нас живыми и почти невредимыми!

Фотоснимки подтвердили успешность вылета нашей эскадрильи. Гареева и меня представили к награждению. Вскоре после этого мой командир получил звание лейтенанта и стал командиром звена.

Первое наступление советских войск на Миусе, как известно, не увенчалось успехом. Гитлеровцам все-таки удалось локализовать положение и удержать занимаемые позиции. Некоторое время обе стороны накапливали силы. А 18 июля 1943 года наши войска снова перешли в наступление, которое на этот раз привело к крупному успеху.

Для личного состава Н-ского гвардейского штурмового авиационного полка наступили горячие дни.

В один из дней наступления капитан Буданов вел эскадрилью на штурмовку железнодорожного эшелона. Эскадрилья появилась над составом в момент, когда он подходил к станции. К огню зенитных пулеметов, установленных на эшелоне, прибавился еще и огонь нескольких батарей, прикрывавших станцию. Гитлеровцы неистовствовали. Их пушки и крупнокалиберные пулеметы стреляли с предельным напряжением.

— Лейтенант Гареев! Подавите батареи противника! — приказал командир эскадрильи. — Я с третьим звеном иду на эшелон!

— Понял, товарищ командир! — быстро ответил лейтенант.

Его звено устремилось к ближайшей вражеской батарее. Пикируя, летчики били по ней из пушек и пулеметов, сбрасывали бомбы. Внизу все затянуло густым бурым дымом, а когда он рассеялся, Гареев с удовлетворением отметил попадания. Батарея была подавлена. Но в стороне вели огонь еще две. Лейтенант осмотрелся. Над эшелоном, в почти безветренном воздухе, медленно таяли многочисленные облачка разрывов. Зенитный огонь по самолетам, казалось, достиг предела. «Нужно немедленно оказать помощь. Штурмовать батареи по очереди? — размышляет Гареев. — Не годится! Пока будет молчать одна, откроет огонь другая. Кроме того, нужно продержать вражеских зенитчиков под огнем до тех пор, пока не будет выполнено задание, пока не уйдет от цели капитан Буданов. Это значит — штурмовать непрерывно. Хватит ли боеприпасов? Ведь надо еще оставить на обратный путь».

Взвесив все «за» и «против», лейтенант приказал разделиться на пары и штурмовать, чередуя боевые заходы с холостыми: все равно орудийные расчеты разбегутся, откуда им знать, будут стрелять самолеты или нет?

И лейтенант не ошибся — враг был подавлен.

Когда эскадрилья, не потеряв ни одного самолета, уходила от разбитого, искореженного, окутанного дымом и пламенем железнодорожного состава, в шлемофоне Гареева раздались слова командира эскадрильи:

— Молодец Гареев! Всем экипажам — спасибо. Прикрыли что надо!

Гареев, человек исключительного мужества и спокойствия в бою, сейчас растерялся и, вместо того чтобы ответить по уставу: «Служу Советскому Союзу!» — вдруг крикнул своему стрелку сержанту Саше Кирьянову:

— Слышишь, Сашок? Это нам! Понял?

Командир эскадрильи рассмеялся. Вспомнил, как еще недавно Гарееву не хватало опыта, знаний, как настойчиво тренировал он молодого летчика, приучал к. плотному строю, боевым порядкам. И день ото дня росло летное мастерство офицера, закалялась воля, вырабатывались самостоятельность, сметка. Вспомнилась и усидчивость Гареева, его любознательность. Нет, учеба не прошла даром!

В наушниках послышались голоса. Буданов принимал доклады летчиков. Некоторые машины получили незначительные повреждения. Одного из летчиков «царапнуло» осколком. Хуже было у другого: у его машины снарядом вырвало большой кусок плоскости, ухудшилась управляемость, снизилась скорость. Но когда Буданов спросил, сможет ли он дотянуть до аэродрома, летчик уверенно заявил:

— Дотяну. И не в таком виде приходил.

Выслушав доклады, капитан Буданов приказал собирать эскадрилью. Гареев во главе звена первым догнал командира и пошел за ним на установленной дистанции. Задание было выполнено, эскадрилья легла курсом на аэродром. В такие минуты Гареев любил немножко помечтать. Летчик был горд сознанием исполненного долга, радовался успеху экипажей своего звена, успеху всей эскадрильи, которая возвращается без потерь, отлично выполнив задание командования. Радовался и тому, что в этом общем успехе есть доля и его ратного труда.

Он стал думать о недавнем прошлом. Перед его глазами встала родная Башкирия, деревня Ташчишма.

Когда он огляделся, станция уже скрылась и на горизонте вырисовывались только столбы черного дыма. Впереди и по сторонам сплошным зеленым ковром тянулись ровные, будто приглаженные поля. Вверху, в безоблачном небе кружились четыре сопровождавших эскадрилью «яка».

Лейтенант вспомнил недавний разговор со своим стрелком, просившимся в авиационное училище. Кому-кому, а ему-то, Гарееву, понятно страстное желание Кирьянова, ведь сам он недавно пережил то же самое. «Надо попросить за него командира!» — мысленно отметил Гареев и снова посмотрел вверх. «Сегодня безработные», — подумал он об истребителях, но все же обратился к Кирьянову:

— Посматривай за воздухом!

— Так точно, товарищ лейтенант, смотрю, — ответил сержант и тотчас же добавил: — Внизу под нами еще два истребителя, должно быть, наши.

— Какие наши? Откуда? — лейтенант резко повернулся. Почти на бреющем полете, пристроившись в хвост один к другому, стремительно неслись два самолета. И тут же раздался голос сержанта:

— Товарищ лейтенант! На самолетах — кресты!

Гареев похолодел. Ведущий фашистский летчик заходил в хвост Буданову. Еще несколько секунд — и произойдет непоправимое.

«Размечтался!..» — зло упрекнул себя лейтенант.

В одно мгновение вспомнил он все, чему учил его командир, о чем часто напоминали опытные летчики полка. Главное — сохранить спокойствие, присутствие духа, не растеряться. Трезво оценить обстановку, учесть все, принять правильное решение и действовать в соответствии с ним. И все это необходимо сделать в считанные секунды, иначе будет поздно.