Потом Гареев сделал еще один заход и поджег подбитый самолет Протчева. Чтобы не достался врагу.

За праздничным столом было шумно и весело. Галина Александровна, радостная, сияющая, сменившая ради такого дня военную форму на платье, с восторгом слушала рассказ Павлова о спасении товарищей, не забывая при этом угощать их любимым блюдом Мусы Гареева — башкирскими беляшами.

— Да, Виктор, — проговорил Гареев, поворачиваясь к Протчеву. — Мы не могли допустить даже мысли оставить тебя в лапах фашистов. Не сумел посадить самолет я, сел Павлов, не смог бы Павлов, тебя спас бы кто-нибудь другой. Но обязательно спас бы.

И на этот раз никто даже не заметил, что Муса Гареев изменил своей привычке и произнес необычно длинную речь.

Шла весна 1944 года. По всему огромному фронту советские войска готовились к решительным схваткам с врагом. Каждый день газеты приносили радостные известия об успешных наступательных действиях то на одном, то на другом участках фронта.

Наш полк участвовал в боях за никопольский плацдарм на Днепре. Местность там пересеченная, изрытая глубокими оврагами, и гитлеровцы здорово закрепились. Утром пойдут наши в наступление, отобьют первые траншеи, а в течение ночи фашисты подтянут откуда-то танки и контратакуют… так несколько дней подряд и переходили эти злополучные траншеи из рук в руки.

Ну, командование, понятно, заинтересовал вопрос: откуда берутся танки? В ход была пущена разведка — и наземная, и воздушная. Участвовал в ней и наш полк. Летали парами, от каждой эскадрильи, как на свободную охоту. Одна пара вернется, другая поднимается в воздух. К полудню дошла очередь и до нашей эскадрильи. Первыми должны были лететь капитан Гареев и его ведомый старший лейтенант Протчев (к 23 февраля они получили очередные звания, а Гареев, кроме того, был назначен командиром эскадрильи).

Оба наши экипажа вызвал командир полка.

— Тщательно осмотрите вот эти овраги, товарищ Гареев, — показал он карандашом на карте, — чует мое сердце, что где-то здесь прячутся эти чертовы танки.

Вышли мы с командного пункта и бегом к машинам. Там, конечно, уже все готово. Вырулили на старт и по ракете поднялись в воздух. Над землей плыли облака. Их-то и решил использовать Гареев при поиске. Танки-то от переднего края далеко уйти не могли, и, значит, надо было их искать, летая вдоль фронта на указанном нам участке. А там зениток— видимо-невидимо. Вот Гареев и решил маневрировать.

— Виктор, повторяй за мной все точно, выдерживай скорость, — говорит он Протчеву. А того учить не надо: идет за нами как привязанный.

— Знаю, — отвечает.

— Сейчас-то знаешь, а вот в облака нырять начнем, смотри, как бы не столкнуться.

— Не столкнемся, не первый раз, — уверяет.

Подошли мы к линии фронта — огонь с земли ужасный.

Но Гареев сейчас же «горку» — и в облака, потом снова вниз, выскочит, оглядится, а как только зенитки пристреливаться начнут — снова в облака. Так и ныряли мы вверх-вниз, пока не дошли до оврагов. Меня укачало малость.

Тут уж дело посерьезней — ведь осмотреть их, эти овраги, как следует надо. Снизились, идем вдоль одного оврага. Кое-где, вижу, машины стоят, масксетями прикрыты, в одном месте, где скат поотложе, — минометная батарея, а танков не видно. Справа и слева бьют по нас — спасения нет, а Гареев — хоть бы что, даже не отворачивает.

— Смотри, смотри, Сашок, как следует, а на зенитки внимания не обращай, — говорит мне.

А как тут не обращать, когда трассы так и мелькают совсем рядом и, кажется, будто тебя насквозь пронизывают. Эх и влепят, думаю, вот-вот влепят! Однако ж ничего, прошли мы этот овраг спокойно. Потом другой осмотрели, третий (три их там было). Нет ничего, хоть шаром покати, — пусто.

Слышу разговор Гареева с Протчевым.

— Что, домой пойдем? — это Протчев спрашивает.

— Погоди, — отвечает Гареев, — домой успеем.

Ну я-то знаю — не в обычае это Гареева домой ни с чем возвращаться. Слушаю дальше.

— А ты заметил, Виктор, что во втором и третьем оврагах зениток гораздо меньше, чем в первом? Значит, в первом они что-то прикрывают солидное. Не может быть, чтобы там ничего не было. Пойдем посмотрим еще…

Мы снова ушли в облака и вынырнули точно над первым оврагом. Все глаза проглядел — ничего. Увертываясь от зенитного огня, Гареев снизился еще немного. С креном на правое крыло, чтобы лучше было видно, прошел вдоль оврага. Таким образом мы просмотрели его правую сторону. Ничего. В конце оврага Гареев снова развернулся и пошел обратно. Теперь, накренившись на левое крыло, мы осматривали левую, ближнюю к фронту сторону оврага.

Его отлогая, высокая стена была покрыта пятнами потемневшего, еще не стаявшего снега, редким кустарником, местами пестрели прогалины прошлогодней побуревшей травы. По широкому дну оврага шла грунтовая, наезженная дорога. «Значит, ездят здесь часто», — подумал я и вдруг вскрикнул:

— Товарищ капитан! Вижу следы гусениц.

— Где, где? — встрепенулся Гареев.

— Вот на дороге, у поворота.

Гареев заложил немыслимое пике и вышел из него почти над самой дорогой. Действительно, следы гусениц виднелись на дороге и кончались там, где овраг круто поворачивал вправо, под прямым углом к фронту. Гареев, а за ним, конечно, и Протчев снова набрали высоту и ушли в облака. Затем еще раз мы просмотрели левую сторону оврага и наконец увидели то, что так долго не могли найти. В кустарнике у дороги стоял танк, а позади него чернела квадратная ниша в стене оврага. Теперь нам стало все ясно. Присмотревшись, мы обнаружили в нижней части оврага, почти у дороги, темные, еле заметные квадратные пятна масксетей, прикрывавших сделанные в стене оврага ниши для танков. Здорово замаскировались гитлеровцы. И если б не попался нам этот один танк, неосторожно выползший из своей норы, видать, пришлось бы нам возвращаться ни с чем.

Гареев доложил по радио командиру полка точное месторасположение танков, и вскоре с аэродрома поднялись наши штурмовики.

— Эх, разведать-то разведали, — с сожалением проговорил Протчев, — а бомбить другие будут… Давай пройдемся хоть разок!

— Да ты что, — отвечает Гареев, — ни в коем случае! Пусть думают, что мы ничего не нашли. А то еще спугнем. Вот пойдем сейчас домой, поищем что-нибудь.

Правда, бомб у нас с собой не было, но у пушек и пулеметов — полный боезапас, и я знал: не возвратится мой командир на аэродром, не пощипав фрицев как следует. Так оно и случилось. Ушли мы от оврагов и стали искать. Смотрим, по дороге ползет самоходка. Накрыли ее, подожгли. Идем дальше и смотрим, внизу, под нами, глубокая, широченная балка, по ее склонам лепятся домишки — населенный пункт. Как я узнал позже, он и назывался Золотая балка. Внизу вдоль балки дорога, а на ней машин — видимо-невидимо. Колонна какая-то идет.

Обрадовался Гареев, этого ему только и надо было, покачал крыльями слегка — Протчеву, значит, показывает, чтобы шел за ним, и… ринулся вниз. Уже с первого захода паника там образовалась неимоверная. Несколько машин загорелось, иные наскочили друг на друга, создали пробку. Пошли на второй заход, теперь с хвоста этой самой колонны. Гареев так увлекся, что летели мы уже почти в самой балке. И в это время и справа и слева, с краев балки ударили по нас из пулеметов. Я огрызаюсь, как могу, а сам думаю: дело плохо — дистанция совсем небольшая, бьют почти в упор. А тут еще пулемет заело: пробило пулей поршень. Натерпелся я тогда страху, не выдержал, кричу:

— Куда ты лезешь, командир! У тебя-то кругом броня, а я за фанерой сижу…

Только тут он опомнился, вышел «горкой» из балки.

Пришли мы домой, вылезли. Батюшки! Весь фюзеляж в дырках и у нас и у Протчева. «Порешетили нас хорошо», — говорю Гарееву. А он улыбается. «Ничего, — говорит, — Сашок. Ведь мы-то целы, а колонну пощипали».

Это и требовалось доказать.