— Передайте… старший… сержант… Чемо… удержал… ключевую… — с трудом выговорил Чемодуров, но так и не окончил. Силы оставили его, он потерял сознание.
Был парковый день, поэтому я нашел командира танкового (подразделения Вячеслава Ивановича Чемодурова у боевых машин. Высокий, худощавый офицер в комбинезоне, прежде чем поздороваться, тщательно вытер ветошью руки.
Мы присели на траву у проволочной изгороди. Чемодуров несколько раз прерывал свой рассказ, чтобы дать указания часто подходившим сержантам и солдатам. В эти паузы я обдумывал дополнительные вопросы и, когда Чемодуров кончал, задавал их ему.
— Видите ли, — после очередной паузы проговорил он. — Я и сам часто думал о своем (призвании. И мне иногда кажется, — он слегка усмехнулся, — что двадцать три года — мне тогда было двадцать три — я, может быть, жил для того, чтобы в том бою найти свое призвание. А потом еще и командир полка, когда приезжал в госпиталь поздравить меня с присвоением звания Героя Советского Союза, советовал пойти в военное училище. Правда, в танковое училище я пошел уже после войны. А войну закончил старшиной. Командовал взводом, ротой противотанковых ружей.
Раздалась команда закончить работы. Мы встали и пошли к грозным боевым машинам, длинной шеренгой выстроившимся под навесом.
— Где бывал за границей? — переспросил Чемодуров. — В Румынии, Венгрии, Чехословакии. В общем, видел и «Голубой Дунай» и «Звезды балканские»… А насчет призвания, так вот, — он кивнул головой на танк, около которого мы остановились: — Защищать Родину — и любовно погладил широкий ствол орудия.
Батарейцы
«…И что положено кому, Пусть каждый совершит».
— Помните, товарищ Молчанов, вы получаете партийный билет в исторические дни XIX съезда нашей партии, — говорил генерал, начальник политотдела академии. — И если все советские люди знаменуют это событие трудовыми успехами, то вы должны ознаменовать его отличной сдачей государственных экзаменов. Учеба— это тоже очень важное государственное дело. От души поздравляю вас с получением партийного билета и желаю отлично закончить академию!
Молчанов и сейчас еще чувствовал это крепкое, дружеское пожатие, в ушах продолжали звучать слова поздравления, и от этого на душе было тепло и радостно.
Когда Молчанова попросили рассказать, как и за что он получил звание Героя Советского Союза, капитан охотно согласился, предупредив при этом:
— Но это будет рассказ о людях, о воинах моей батареи, и прежде всего о коммунистах: они всегда были впереди. Им я обязан своим высоким званием…
Шел апрель 1945 года. Стрелковая дивизия с приданной ей гаубичной артиллерийской бригадой, успешно довершая разгром дивизии «гитлерюгенд», к вечеру 20 апреля вынуждена была приостановиться, чтобы за ночь подтянуть отставших, произвести перегруппировку и с утра возобновить наступление на Берлин. К этому же времени разведка донесла, что в четырех километрах от переднего края, в полосе наступления дивизии, гитлеровцы сосредоточивают пехоту, танки и самоходные орудия.
Артиллерийскому подразделению майора Крупенникова была поставлена задача с началом наступления подавить и рассеять пехоту и танки противника, не дать им занять оборону, тем самым обеспечить успешное продвижение стрелковых частей. Ни местность, ни погода не позволили выполнить эту задачу с существующих наблюдательных пунктов. Поэтому майор принял смелое решение: для корректировки артиллерийского огня выслал небольшую группу артиллеристов в тыл противнику. Командовать ею назначил лейтенанта Молчанова.
В 22.00 после тщательной подготовки восемь артиллеристов в пестрых маскировочных халатах двинулись к переднему краю. Шли молча, бесшумно ступая по рыжей прошлогодней траве, зорко всматриваясь в сырую, мглистую темень. Впереди — разведчики Клименко, Лысюк и Водовозов во главе со своим командиром — старшим сержантом Флюкратовым. Лейтенант Молчанов, который идет за ними, видит, как осторожно, но вместе с тем легко и быстро, едва прикасаясь к размякшей после дождей земле, след в след, двигаются разведчики. Он невольно улыбается, вспоминая, как настойчиво все они просились на задание, доказывали свое умение сделать для его выполнения все, что будет нужно. Вот, например, Лысюк, высокий, мускулистый и жилистый украинец-дальневосточник, потомок тех знаменитых землепроходцев, что много лет назад, переселившись к Тихому океану, плотно осели в этом суровом краю.
— Товарищ лейтенант, — возбужденно говорил он перед выступлением. — Я ведь как стреляю? На четыреста метров любую цель… И снайпера не надо!
По мере приближения к переднему краю громче слышится пулеметное татаканье, время от времени глухо раздающееся в как бы набухшем сыростью воздухе. Изредка вспыхивают осветительные ракеты, выхватывают на миг кустарник, отдельные строения, изгороди, искореженные деревья, почерневшие от огня танки, разбитые орудия и, рассыпавшись мелкими звездочками, гаснут, не долетев до земли, погружая все снова в темень.
Молчанов оглядывается назад, где идут более тяжело нагруженные радисты, и негромко приказывает подтянуться. Его догоняет, учащенно дыша, командир отделения старшина Терещенко — лучший радист в подразделении. За ним подтягивается, поправляя лямки радиостанции, парторг батареи старший сержант Голиков — тридцатилетний шахтер-стахановец из Донбасса, и, наконец, последним идет молодой боец Подгайный, быстрее всех работающий на ключе.
Внезапно откуда-то из темноты раздается резкий окрик. Артиллеристы останавливаются. Лейтенант выходит вперед и называет пароль.
Через некоторое время он приказывает старшему сержанту Голикову остаться за себя, а сам уходит в сопровождении старшины Терещенко и старшего сержанта Флюкратова к командиру стрелковой роты.
— Ну, вот и прибыли! — обращается к оставшимся товарищам Голиков и весело добавляет: — Садись, ребята, кто на чем стоит! Не стесняйся!
— А как насчет покурить, товарищ старший сержант? Мы в рукав бы! — послышался робкий голос.
— Вот сразу видно, Подгайный, что человек ты в нашем солдатском деле молодой, порядка не знаешь… Кто же это в армии за всех просит? Сам за себя должен просить! Понял, голова? А то «мы бы, в рукав бы!..» Ну, а насчет закурить подождать придется, ребята. Мы народ положительный, вежливый. Дадим завтра сначала фашистам прикурить, а потом и сами закурим!
Солдаты засмеялись.
Когда возвращавшийся Молчанов подошел к артиллеристам, он услышал неторопливый, размеренный голос парторга:
— Победа уже близка. Да ведь победа, как и вода, под лежачий камень не бежит. Ее надо, стало быть, добывать в тяжелых боях, и тут мы, коммунисты, — я, и ты, Лысюк, и ты, Клименко, — должны быть впереди, показывать пример другим…
— Что рассуждать-то, Егорыч, — перебил Голикова Клименко, — видим, как фашисты за каждый бугорок, за каждую кочку цепляются. Добить их надо, вот что! И добьем, покажем на деле, на что мы способны.
«Партийное собрание», — догадался Молчанов. Он посмотрел на светящийся циферблат ручных часов и остановил идущих сзади Терещенко и Флюкратова.
Заговорил Лысюк:
— Погоди, Клименко, понятно-то оно все понятно, но я что хочу сказать? Момент-то какой сейчас, исторический. Перед нами Берлин, верно? Значит, быстрей возьми мы его, так и война на этом может кончиться, а? Опять же, с другой стороны, сколько теперь техники у нас всякой? Видимо-невидимо! Забота о нас большая, чтобы меньше потерь было. Так я говорю? А вот тут-то и есть одна опасность… Найдутся такие, что посчитают, раз конец войне — надо поберечься, чужими руками, значит, жар загрести захотят. И выйдет не меньше потерь, а больше, да и война затянется…