— Что вы думаете об этой девушке? — осведомился он.

— Что она полна достоинств, — ответил дворянин, оборачиваясь и бросая еще один взгляд на Аврору, которая садилась в экипаж с помощью сияющего Жоэля.

Улыбка его компаньона была отражением той, что некогда очаровала герцогиню де Шеврез.

— Приветствуйте ее со всей почтительностью, — сказал он, — словно восходящую звезду, как вскоре ее будет приветствовать весь двор, ибо эту деревенскую девушку, о существовании которой сейчас не подозревают в Париже и Сен-Жермене, я избрал для осуществления наших планов. Она свергнет с престола Монтеспан и станет королевой — правда, королевой «с левой руки», но не забывайте, что левая рука ближе к сердцу, а, значит, мадемуазель будет подлинной владычицей Франции!

Теперь вернемся в те времена, когда Бель-Иль-ан-Мер принадлежал Фуке, фактически являвшемуся верховным казначеем Франции. Имение в шесть лье длиной и в шесть шириной было ленным владением семейства Рец, которому мы обязаны чудовищем в человеческом облике, прототипом Синей Бороды, известного нам с детских лет.[22] Перешедшее в конце концов в руки суперинтенданта финансов, имение состояло из трех деревень — Бангос, Сожан и Локмариа, последняя славилась в бретонских портах хорошенькими, веселыми и кокетливыми девушками.

Самой красивой, хотя и наименее кокетливой из них была в те дни Корантина Лебран, крестница мэтра Плуэ, унтер-офицера флота, связавшего свою жизнь с профессией рыбака.

Корантине было восемнадцать лет, ее густые светлые волосы сверкали на солнце, подобно золоту. Они росли на ее хорошенькой головке в таком изобилии, что она не знала, как их причесывать. В больших блестящих глазах и на алых губках сияла улыбка. Несомненно, Корантина была самой красивой девушкой на острове. Ее родители, усердные, бережливые и смышленые труженики, работали всю жизнь, не покладая рук, чтобы их единственное дитя не знало забот. Они умерли, выполняя эту задачу, и оставили дочери ферму — отличное приданое.

Можете себе представить, как добивались этого прекрасного приза молодые люди не только на острове, но и на побережье. Целая стая их следовала за Корантиной по пятам, когда девушка отправлялась на рынок продавать продукты со своей фермы, настолько она была привлекательна в плаще с капюшоном, плюшевой юбке и изящных туфельках, в которых исчезали ее округлые лодыжки. Когда по воскресеньям Корантина шла в церковь в нарядном головном уборе, бархатном, шитом золотом корсаже, с золотым крестом и серебряными пряжками на туфлях, эскорт юношей сопровождал ее.

Большую часть времени Корантина посвящала домашним делам и ферме — урожаю, птице, хлеву — а также раздаче милостыни и пению. Жизнь ее текла спокойно и мирно. Глаза никогда не затуманивались слезами. Вокруг девушки всегда светился ореол веселья. Каждый, кто приближался к ней, становился счастливее, благодаря излучаемой ею радости.

Тем временем господин Фуке решил укрепить свой остров. Никто точно не знал, почему. Такова была его воля, и его вассалы не задавали вопросов. Вместо герцогов Бургундских теперь здесь правили владельцы имения, а суперинтендант Фуке был самым могущественным и богатым, следовательно, самым популярным из них.

Он нанял рабочих и инженера. Последним оказался кавалер огромного роста и могучего сложения, носивший камзол с кружевами и золотым шитьем и шляпу с пышным плюмажем. Женщины Локмариа отметили его привлекательную наружность и великолепный наряд.

Каждый вечер юная фермерша ходила на кладбище, где покоились ее родители, ухаживать за цветами на их могилах и читать молитвы.

Однажды, когда Корантина уже после наступления сумерек возвращалась из своего благочестивого паломничества, ее подстерегла компания пьяных солдат и каменотесов. Быстро окружив девушку, они начали настаивать, чтобы она распила с ними бутылку и присоединилась к их пирушке. В отчаянии Корантина позвала на помощь, хотя знала, что приезжие рабочие и солдаты внушают островитянам ужас. Внезапно на выручку устремился какой-то великан, шагавший, словно на ходулях. Он расшвырял пьяниц, как кегли, принудив их спасаться бегством не только отвагой, но и властью над ними. Это был главный военный инженер. Он проводил девушку домой, хотя наглые приставалы уже скрылись вдали. В храбром защитнике оказалось не так уж много от парижского придворного, каковым поначалу его сочла Корантина. С той же сельской прямотой, с какой она назвала ему свое имя и положение, инженер поведал, что он не тот, за кого его принимают. Таинственный избавитель сейчас всего лишь барон, но, когда он удостоился чести отобедать с королем, ему намекнули, что можно надеяться на титул герцога и пэра Франции. Фактически, сообщил наивный Портос, ибо наши читатели, разумеется, догадались, кем был этот инженер, сбивавший людей с ног, словно кукол, его миссия в Бель-Иле связана с предстоящим возвышением, так как укрепление осуществляется по велению монарха, не имевшего более близкого друга, чем Фуке.

Барон дю Валлон, как мы знаем, был вдовцом и человеком весьма впечатлительным: молодая фермерша никогда не встречала подобных людей. Не удивительно, что они полюбили друг друга.

Они встречались снова и снова; любовь Корантины была такой чистой, возвышенной и всепоглощающей, что Портос, в общем не имевший недостатков, за исключением излишне болтливого языка, никогда не хвастался своей победой ни Арамису, ни тем более д'Артаньяну, кто после далеко зашедшего обмана миледи стал образцом благоразумия в отношениях с женщинами.

Когда они расставались в последний раз, Портос обещал вернуться. Но он больше никогда не вернулся. Осада острова завершилась тем, что мятежники по приказу их вождя, епископа ваннского, сдались королевским войскам. Корантина не знала, что Портос (ибо она не помнила титулов, которые носил ее возлюбленный и которые, по его словам были ему обещаны) не смог бежать вместе со своим другом Арамисом, а остался навеки лежать на побережье Локмариа.

Только один человек мог бы сообщить молодой женщине о том, как погиб Портос. Это был ее крестный, Плуэ, отважно помогавший беглецам покинуть остров. К несчастью, именно его Корантина уже некоторое время упорно избегала, желая скрыть свой стыд и грех, ибо она вскоре собиралась стать матерью.

Корантина поспешно отправилась на континент — в Кемпер, где жила престарелая родственница. Там она дала жизнь своему сыну. Во время ее отсутствия дома произошел арест Фуке, его перевод в замок Пиньероль и оккупация острова королевскими войсками. До Корантины в ее убежище доходили лишь неясные слухи об этих событиях. Вернувшись на ферму, она утратила былую веселость, щеки ее побледнели, а глаза научились плакать. Тем не менее в своей беде и одиночестве она оставалась счастливой. Ибо с ней было ее дитя — дорогой, маленький Жоэль.

Любовь Корантины к сыну доходила до безумного обожания. В языческие времена, сравнивая своего возлюбленного с другими, даже незаурядными людьми, она сочла бы, что удостоилась любви полубога. В маленьком сыне Портоса женщина обожала героя, которого так внезапно встретила и так таинственно потеряла. Корантина знала, что была любима, и верила, что любима до сих пор красивым дворянином, чьи мужественная осанка, яркий камзол и шляпа с плюмажем поразили и очаровали ее. Девушка знала о нем лишь столько, чтобы оплакивать его потерю. Разумеется она сознавала, что их разделяют происхождение, состояние, положение в обществе… Увидит ли она когда-нибудь его снова? Корантина желала этого со всей страстностью натуры, но теперь не столько ради себя самой, сколько ради невинного младенца, спокойного и розовощекого, дремавшего в своей колыбели.

Привезя ребенка домой в Локмариа, Корантина храбро встретила возмущение соседей. Как только память о войне, как здесь именовали недавние события, стала тускнеть, начали ползти слухи о позорном происшествии с молодой и богатой фермершей. Люди сплетничали вовсю, мстя той, кому завидовали. На незамужнюю мать обрушились грубые оскорбления, презрение, притворное сострадание, еще более жестокое и унизительное! Юноши, которых она отвергла, девушки, которых затмила своей красотой, теперь отшатывались от нее с отвращением, отпуская насмешливые и язвительные замечания. Несчастная женщина терпела все это и никогда не жаловалась. Разве при ней не было существа, утешавшего ее в одиночестве и вознаграждавшего за всеобщее презрение? Целуя нежные губки младенца, Корантина ощущала его свежее дыхание.