Примерно полчаса спустя карета шевалье остановилась у гостиницы «Золотая цапля» в Сомюре.

Топот лошадей, тяжело дышащих, с вздымающимися, покрытыми пеной боками, звяканье колокольчиков на их шеях, щелканье кнутов форейторов и крики спешившихся лакеев «Эй, кто-нибудь!» побудили хозяина, мэтра Эрмлена, его жену, двух дочерей и всех домочадцев выбежать навстречу путешественнику, чье прибытие было столь шумным и великолепным.

— Мне нужен хозяин, — потребовал из кареты шевалье д'Эрбле.

— Это я, сударь, — ответил мэтр Эрмлен, продолжая кланяться, словно цирковой клоун.

— Приготовьте лучшую постель в вашей лучшей комнате.

— Конечно, ваша милость. — И хозяин добавил с гордостью: — Лучшая постель, сударь, находится в лучшей комнате — то есть в моей собственной.

Оставив это заявление без внимания, шевалье спустился на землю и, обернувшись, галантно предложил руку мадемуазель дю Трамбле.

— Пойдемте, дитя мое.

Девушка также вышла из кареты — она уже полностью пришла в себя, но нуждалась в поддержке, будучи слабой и бледной после недавнего шока.

— Право, сударь, я не знаю, как отблагодарить…

— Ни слова об этом! — прервал старый дворянин, приложив палец к губам. — Ваш лекарь категорически запрещает вам утомлять себя разговорами. — Подозвав хозяйских дочерей и горничную, он велел им позаботиться о даме. — Покажите мадемуазель комнату, которая предоставлена в ее распоряжение. Мой лакей будет сопровождать вас, чтобы дать знать, если потребуется мое присутствие. Идите, моя очаровательная пациентка, — обратился шевалье к Авроре, — и отдохните как следует, ибо вы в этом нуждаетесь. Я сообщу вам, когда сочту, что вы в состоянии возобновить путешествие. И тогда я позволю вам выразить мне благодарность за услугу, которую, как бы то ни было, любой дворянин оказал бы вам на моем месте.

С признательностью улыбнувшись ему, мадемуазель дю Трамбле вошла в гостиницу, опираясь на руку госпожи Эрмлен, за которой следовали ее дочери, а также Базен, ворчавший что-то себе под нос по поводу приключившейся с ними истории и свалившейся на него ноши.

Шевалье намеревался удалиться к себе, когда какой-то человек, сидящий на каменной скамье у двери, встал и поклонился ему.

— А! — воскликнул пожилой дворянин. — Если не ошибаюсь, мы повстречали в Сомюре господина де Буалорье. Впрочем встретиться с вами приятно в любое время и в любом месте.

— Позвольте мне также выразить удовольствие, — ответил Буалорье, кланяясь вновь, — от неожиданной встречи с…

— Шевалье д'Эрбле, — окончил за него путешественник, многозначительно подчеркивая титул, которым он желал именоваться.

Кивок Буалорье подтвердил, что он понял намек. Это был уже немолодой человек, лицо которого свидетельствовало о серьезности и сдержанности. Обутый в сапоги со шпорами, словно королевский курьер, он был облачен в бархатный охотничий костюм и шляпу с пером и лентами. Пожав руку вновь прибывшему, Буалорье заговорил громким голосом, с явным намерением быть услышанным:

— В этом городе у меня назначено свидание с другом, с которым я собирался поохотиться на оленей, но какие-то дела, должно быть, задержали его в поместье, так что я тщетно прождал два дня.

— И вы отчаянно скучаете?

— Вот именно! Я уже начал терять терпение и хотел покинуть город.

— Если у вас нет возражений, то вы могли бы оказать мне честь и составить компанию на этот вечер.

Продолжая непринужденно беседовать, оба направились в столовую.

— Соблаговолят ли господа отобедать под моей крышей? — осведомился хозяин, кланяясь важным постояльцам так, словно его спинной хребет был на шарнирах.

— Будь я проклят, но ваш вопрос отлично выражен, — заметил шевалье, — и отдает придворными манерами. Никак не ожидал найти в Сомюре Версаль!

— Дело в том, — с гордостью ответил хозяин, — что я не всегда жил в сельской местности — ранее я был поваром маркиза де Вильруа.

— Королевского конюшего и одного из самых больших гурманов во всей Франции? Разрази меня гром, здешняя пища обещает быть весьма аппетитной! Не хотели бы вы отведать ее вместе со мной, мой дорогой господин де Буалорье?

— Как вы можете в этом сомневаться? С величайшей охотой! Сидеть с вами за одним столом будет для меня и честью, и удовольствием.

— Тогда решено, — заявил господин д'Эрбле, оборачиваясь к хозяину. — Мы будем обедать, друг мой. Подавайте еду через полчаса и действуйте не опасаясь, что мы станем слишком пристально изучать счет. Отправляйтесь на кухню! А тем временем этот дворянин и я возобновим старое знакомство.

— Иду, господа, и клянусь, что вы будете довольны. — И обрадованный хозяин-повар удалился со множеством поклонов.

Как только дверь за хозяином закрылась, пожилой дворянин быстро повернулся к своему гостю и тихо осведомился, оставив недавний игривый тон:

— Полагаю, вы прибыли сюда с единственной целью повидать меня, не так ли, Буалорье?

— Совершенно верно, господин герцог, — последовал почтительный ответ.

— И вы приехали по поручению отца Лашеза, королевского духовника?

— Это он указал мне путь, которым вы решили следовать в Париж.

— Морской путь — через Байонну и Сен-Назер…

— Он и послал меня к вашей светлости, а я стал поджидать вас в этом городе, так как был уверен, что здесь наша встреча не привлечет внимания.

— Вы поступили правильно. Ибо по крайней мере некоторое время мое возвращение во Францию должно храниться в тайне от короля и двора. Вы привезли мне новости?

— Да, монсеньер.

— И судя по вашему тону, серьезные?

— Весьма серьезные. Судите сами — королевская фаворитка мертва.

— Мадемуазель де Фонтанж мертва?

— Увы, это так!

— Ей ведь едва ли больше двадцати! Ужасно! Это не может быть правдой!

— К сожалению, это правда, и я уполномочен преподобным отцом познакомить вас с обстоятельствами таинственного происшествия.

— Вы говорите, таинственного?

— Да, в этой истории будет нелегко разобраться.

Нахмурившись, путешественник опустился на стул. Взмахом руки он пригласил курьера сесть и вновь заговорил, склонившись к собеседнику, как будто опасался, что стены имеют уши.

— Ну, довольно фантазий! Мне нужны факты. Расскажите мне все, не опуская никаких подробностей, которые могли бы просветить меня.

— Новая Лавальер, — медленно начал Буалорье, — совершила три ошибки: она оскорбила госпожу де Монтеспан, выставляя напоказ свой триумф — то, что она отвоевала у нее короля, и гордая Атенаис…

— Я знал ее, как мадемуазель де Тонне-Шарант, — вмешался слушавший его рассказ.

— …не смогла этого простить. Второй ошибкой было то, что она взяла к себе на службу лакея, ранее состоявшего в услужении у ее побежденной соперницы, а третьей — что однажды вечером, когда ей было жарко и хотелось пить, она приняла из рук этого парня чашку молока и выпила ее залпом.

Тот, кого некогда именовали Арамисом, не отличался чувствительностью. Сердце его засохло, как и у всех стариков, которые ранее были ярыми поклонниками прекрасного пола и имели у него успех. Без содрогания слушал он трагическую историю несчастной «королевы на день», безжалостно вырванной из жизни в самом расцвете молодости, красоты и монаршей благосклонности.

— Так-так, — всего лишь заметил он. — Должен сказать, что вы выдвинули ужасное обвинение.

— Это не мои домыслы, а всеобщее мнение, неофициально циркулирующее при дворе и в городе. На такой вывод указывают обстоятельства, обнаруженные в ходе дознания. Его величество поручил министру полиции Ларейни и его Огненной палате[8] расследовать историю с массовыми отравлениями, ужаснувшими всю столицу.

— И что показало это расследование?

— Твердо установлено, что госпожа де Монтеспан пыталась устранить соперницу при помощи отравленной одежды и перчаток, которыми ее снабдили два негодяя, а именно: слуга по имени Романи и приказчик лионского торговца шелком по имени Бертран, и после обращения к профессиональной отравительнице, известной под кличкой Ла Филастр, маркиза решила в деле избавления от мадемуазель де Фонтанж положиться на небезызвестную Ла Вуазен, сама оставаясь в тени. В качестве сообщницы она использовала свою служанку Дезейе.