Поездка на вокзал проходит в тишине. Мама не дает никаких советов. Когда я выхожу из машины, она меня обнимает и говорит, что любит меня.

– Хьюстон, веди себя мягче с отцом, – говорит она, когда я целую ее в щеку.

– Мама, я просто больше не могу.

Во время поездки домой я думаю лишь о зеленых глазах Марли. Завораживающих и волшебных. Когда я в них смотрю, то полностью теряю себя. И мне нравится быть потерянным.

Глава 9

Марли

Безукоризненный (прилагательное) – употребляется по отношению к внутреннему состоянию человека, или к его внешнему виду; идеально чистый; свободный от греха.

Прошло два дня, а я до сих пор просыпаюсь под впечатлением от поцелуя Хьюстона. Этот поцелуй все для меня изменил. Это был самый потрясающий поцелуй в моей жизни. Теперь я знаю, какие звуки он издает, когда заведен. И интенсивность, с которой он целуется. Знаю взгляд его глаз, когда страсть поглощает его. Я в жопе. Как я смогу это забыть? Как я смогу не хотеть большего?

 Я словно упала в кроличью нору, и теперь не знаю, что делать. Иногда я подумываю, верное ли решение приняла, когда решила стать психиатром, ведь даже самой себе не могу сказать, что делать дальше. Я чувствую себя Алисой, блуждающей по альтернативной вселенной. Возможно, по стране чудес, ведь здесь нет логических ответов. Я ищу и ищу ответы, которых не существует. Может быть, так оно и есть. На протяжении долгого времени, я думала о профессоре Дейле, как о недостижимой фантазии, но тот мужчина, который прижался ко мне своим твердым телом, не говоря уже о его твердом члене, был настоящим. Он был полон эмоций и страстно меня желал. Неужели это так неправильно?

Весь вчерашний день я не могла стереть его поцелуй из своей головы. Всю субботу я просидела со льдом, приложенным к лодыжке, и в неистово проносящихся размышлениях о Хьюстоне. Я была немного разочарована тем, что он не позвонил. Сегодня воскресенье, и я решила больше не тратить ни минуты на анализ произошедшего. Это случилось, и это был великолепный поцелуй. Очень, очень великолепный поцелуй. И все! У меня есть более важные дела, кроме размышлений о том, думает ли он тоже обо мне. А именно: стирка.

Я собираю белье для стирки, моя лодыжка болит не очень сильно, ощущается лишь легкий дискомфорт. Когда я добираюсь до прачечной, то конечно же, все стиральные машины неисправны. Решив сходить в прачечную в соседнем квартале, беру сумку с бельем. Оборудование там немного устарело, но ничего не поделаешь.

 Найдя пустую стиральную машину в задней части пустой прачечной, бросаю свою сумку на большой складной столик и вытаскиваю свою одежду. Сортирую белье и загружаю первую стирку.

– Марли? – я замираю, когда слышу голос, который постоянно звучит в моей голове.

Поворачиваю к нему голову и улыбаюсь.

– Привет, что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Его руки пусты, так что он здесь явно не из-за стирки. Кроме того, Хьюстон не кажется мне тем человеком, который сам стирает свою одежду. Он слишком безупречен. Я представляю всю его одежду, отсортированную в шкафу по цвету, по бренду и по случаю. Скорее всего, отсортировано по сексуальности. Даже его джинсы и изношенная футболка с изображением группы «Van Halen» (Прим. пер., американская хард-рок-группа) так же сексуальны, как и его деловая одежда для кампуса. Это другая сексуальность, и она мне так же нравится.

 Одаривая меня полуулыбкой, он отвечает:

– Сегодня утром я встречался с Анной Томпкинс, чтобы обсудить кое-какие исследования, над которыми она работает. – Ох. Мне приходится обуздывать что-то, что надеюсь, не является ревностью. Кому я вру! Я немного ревную. Анна Томпкинс, профессор микробиологии, и женский вариант Хьюстона. – Мы пили кофе по соседству. Я тебя увидел и решил проверить как твоя лодыжка.

Это мило и все такое, но что насчет поцелуя? Он вообще обо мне не думал? Маленький узел завязывается в моем животе, она его сверстница и идеально подходит для сексуальной связи. Я же – грязная маленькая тайна, и он явно собирается притворяться, что между нами ничего не произошло.

– А, – говорю я, засовываю одежду в машину, – я слышала, что она – выдающаяся личность.

– Так и есть, – говорит позади меня его глубокий голос. – Мне пора идти. Ей нужно было выполнить срочное поручение, а потом я согласился сопровождать ее в библиотеку.

 Ну разве это не прекрасно? Ему не нужно с ней прятаться в уголке или чувствовать себя виноватым за пересечение любых границ. Я поворачиваюсь к нему лицом. Его ухмылка исчезает, когда он смотрит на мою руку. Розовые трусики свисают с моих пальцев. Я запихиваю их в кулак и прячу руку за спину.

– Итак, как твоя лодыжка? – спрашивает он.

– Едва болит, – говорю я, возвращаясь к своему белью. Что действительно причиняет боль, так это то, что мы очевидно, будем притворяться что поцелуя не было. Ну, это меня устраивает. В любом случае, это слишком сложно. Знаете что? Да пошло оно все. Я быстро поворачиваюсь, готовая высказать ему в лицо то, что я думаю о случившимся той ночью, с трусиками, все еще зажатыми в моей руке. Но, прежде чем я могу что-либо сделать, он наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Позволь мне посмотреть.

Мои глаза расширяются, когда я сжимаю материал в руке.

– Посмотреть на что?

Его рука касается моей шеи и поднимается выше, пальцы зарываются в моих волосах.

– Дай мне взглянуть на мою любимую пару.

 У меня пересыхает во рту. Его любимая пара. Признаю, я не могу сказать ему «нет», когда он находится так близко и касается меня.

 Он улыбается, когда я достаю из-за спины свою руку с трусиками. Разжимаю пальцы, и он выхватывает трусики с моей ладони.

– Мои, – утверждает он, его глубокий голос понижается на октаву.

– Хм, нет. Хьюстон, – говорю я и разум возвращается постепенно ко мне, протягиваю руку к трусикам, – отдай их мне, и можешь идти.

 Выскальзывает кончик его языка, смачивая губы.

– Включи стиральную машину, Марли, – инструктирует он меня, просовывая мои трусики в свой карман. Часть меня думает, что это горячо: мои трусики будут в его кармане, пока он будет заниматься исследованием с Анной Томпкинс. Другая часть боится того, что они выпадут, и каким-то образом все узнают, что они мои. – Включи стиральную машину, – снова требует он, на сей раз хриплым властным голосом. – Я хочу тебе кое-что показать.

– Показать что? – спрашиваю я, и запускаю стиральную машину. Он подходит очень близко и кончиком носа пробегается по моей шее к ключице, и я оглядываюсь, чтобы убедиться, что мы одни.

 Мы одни. Слава Богу.

 Не успеваю перевести взгляд на него, как подхваченная его сильными руками, оказываюсь сидячей на работающей машинке.

– Ты знала о том, что когда эти машины вибрируют, то предоставляют прекрасную стимуляцию твоему клитору?

 Он становится между моих ног. Я хочу, чтобы его руки блуждали по всему моему телу, и он удовлетворяет мое желание. Как же хорошо ощущается прикосновение его руки под моей рубашкой.

– Хьюстон. Что ты делаешь? – глубоко вздыхаю я, надеясь, что он не остановится.

– Рискую своей карьерой, – он хватает мой подбородок, обрушивая свои губы на мой рот.

– Не останавливайся, – стону я.

О, черт! Подо мной мягко качается стиральная машина, посылая вибрацию к моему клитору. Он прав. Это ощущение временно затмевается его теплой рукой, проскальзывающей в мой лифчик. Что если нас кто-нибудь увидит? Что если Анна Томпкинс нас увидит? Мой твердеющий сосок не заботят последствия того, что нас могут поймать. Он хочет, чтобы его сжимали, и он получает то, что хочет.

– Это ощущается хорошо? – спрашивает он, прикусывая мочку моего уха.

– Да, – отвечаю я, наклоняя голову, чтобы предоставить ему доступ. Мои ноги сами собой обхватывают его талию, притягивая его ко мне. Теперь моя киска находится на идеальном уровне с его членом.