В течение довольно длительного времени считалось, что сам сюжет "Грозы" Островский взял из жизни костромского купечества, что в основу его легло нашумевшее в Костроме на исходе 1859 года дело Клыковых. Вплоть до начала XX века костромичи с гордостью указывали на место самоубийства Катерины беседку в конце маленького бульварчика, в те годы буквально нависавшую над Волгой. Показывали и дом, где она жила - рядом с церковью Успения. А когда "Гроза" впервые шла на сцене Костромского театра, артисты гримировались "под Клыковых".
Костромские краеведы обстоятельно обследовали потом в архиве "Клыковское дело" и с документами в руках пришли к заключению, что именно эту историю использовал Островский в работе над "Грозой". Совпадения получались почти буквальные. А. П. Клыкова была выдана шестнадцати лет в угрюмую и нелюдимую купеческую семью, состоявшую из стариков родителей, сына и незамужней дочери. Хозяйка дома, суровая и строптивая, обезличила своим деспотизмом мужа и детей. Молодую сноху она заставляла делать любую черную работу, отказывала ей в просьбах повидаться с родными.
В момент драмы Клыковой было девятнадцать лет. В прошлом она воспитывалась в любви и в холе души в ней не чаявшей бабушкой, была веселой, живой, жизнерадостной. Теперь же она оказалась в семье недоброй и чужой. Молодой муж ее, Клыков, беззаботный и апатичный человек, не мог защитить жену от притеснений свекрови и относился к ним равнодушно. Детей у Клыковых не было. И тут на пути молодой женщины встал другой человек, Марьин, служащий в почтовой конторе. Начались подозрения, сцены ревности. Кончилось тем, что 10 ноября 1859 года тело А. П. Клыковой нашли в Волге. Начался долгий судебный процесс, получивший широкую огласку даже за пределами Костромской губернии, и никто из костромичей не сомневался, что Островский воспользовался материалами этого дела в "Грозе".
Прошло много десятилетий, прежде чем исследователи Островского точно установили, что "Гроза" была написана до того, как костромская купчиха Клыкова бросилась в (*55) Волгу. Работу над "Грозой" Островский начал в июне - июле 1859 года и закончил 9 октября того же года. Впервые пьеса была опубликована в январском номере журнала "Библиотека для чтения" за 1860 год. Первое представление "Грозы" на сцене состоялось 16 ноября 1859 года в Малом театре, в бенефис С. В. Васильева с Л. П. Никулиной-Косицкой в роли Катерины. Версия о костромском источнике "Грозы" оказалась надуманной. Однако сам факт удивительного совпадения говорит о многом: он свидетельствует о прозорливости национального драматурга, уловившего нараставший в купеческой жизни конфликт между старым и новым, конфликт, в котором Добролюбов неспроста увидел "что-то освежающее и ободряющее", а известный театральный деятель С. А. Юрьев сказал: "Грозу" не Островский написал... "Грозу" Волга написала".
Конфликт и расстановка действующих лиц в "Грозе". "Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид". Такой ремаркой Островский открывает "Грозу". Как Москва не ограничивается Камер-коллежским валом, так и Калинов. Внутреннее пространство сцены обставлено скупо: "две скамейки и несколько кустов" на гладкой высоте. Действие русской трагедии возносится над ширью Волги, распахивается на всероссийский сельский простор. Ему сразу же придается общенациональный масштаб и поэтическая окрыленность.
В устах Кулигина звучит песня "Среди долины ровныя" - эпиграф, поэтическое зерно "Грозы". Это песня о трагичности добра и красоты: чем богаче духовно и чувствительнее нравственно человек, тем меньше у него внешних опор, тем драматичнее его существование. В песне, которая у зрителя буквально на слуху, уже предвосхищается судьба героини с ее человеческой неприкаянностью ("Где ж сердцем отдохнуть могу, когда гроза взойдет?"), с ее тщетными стремлениями найти поддержку и опору в окружающем мире ("Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться?").
Песня открывает "Грозу" и сразу же выносит содержание трагедии на общенародный песенный простор. За судьбой Катерины - судьба героини народной песни, непокорной молодой снохи, отданной за немилого "чуж-чуженина" в "чужедальную сторонушку", что "не сахаром посыпана, не медом полита". Песенная основа ощутима и в характерах Кудряша, Варвары. Речь всех персонажей "Грозы" эстетически приподнята, очищена от бытовой приземленности, свойственной, например, комедии "Свои люди со-(*56)чтемся!". Даже в брани Дикого, обращенной к Борису и Кулигину: "Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом..." "Что ты, татарин, что ли?",- слышится комически сниженный отзвук русского богатырства, борьбы-ратоборства с "неверными" "латинцами"-рыцарями или татарами. В бытовой тип самодура-купца Островский вплетает иронически обыгранные общенациональные мотивы. То же и с Кабановой: сквозь облик суровой и деспотичной купчихи проглядывает национальный тип злой, сварливой свекрови. Поэтична и фигура механика-самоучки Кулагина, органически усвоившего вековую просветительскую культуру русского XVIII века от Ломоносова до Державина.
В "Грозе" жизнь схвачена в остроконфликтной ситуации, герои ее находятся под высоким поэтическим напряжением, чувства и страсти достигают максимального накала, читатель и зритель проникаются ощущением чрезмерной полноты жизни. Вспоминаются стихи Ф. И. Тютчева: "Жизни некий преизбыток в знойном воздухе разлит". "Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу". В захлебывающихся от восторга словах Кулигина настораживает туго натянутая поэтическая струна. Еще мгновение, и, кажется, не выдержит его душа опьяняющей красоты бытия.
Люди "Грозы" живут в особом состоянии мира - кризисном, катастрофическом. Пошатнулись опоры, сдерживающие старый порядок, и взбудораженный быт заходил ходуном. Первое действие вводит нас в предгрозовую атмосферу жизни. Внешне пока все обстоит благополучно, но сдерживающие силы слишком непрочны: их временное торжество лишь усиливает напряженность. Она сгущается к концу первого действия: даже природа, как в народной песне, откликается на это надвигающейся на Калинов грозой.