Дракон, конечно, мог легко освободиться, но был слишком туп, чтобы сообразить, каким способом это сделать, и безуспешно пытался вытащить язык из-под груза.

Джон пошла вперед. Помогая друг другу, брат и сестра выкарабкались из ловушки и взобрались на верхушку холма, откуда Джон впервые увидела дракона. Голова чудовища находилась почти на уровне их лиц, глаза сверкали ненавистью. Келвин, как завороженный, не мог отвести от него взгляд. Джон подняла валявшийся на земле меч, вручила брату.

— Придется это сделать, Кел, иначе он может освободиться или умрет от голода.

Первым порывом Келвина было немедленно сбежать, но он тут же понял, что сестра права. Если дракон не сможет сбросить камень, умрет медленной смертью, а такого не пожелаешь даже самой омерзительной твари, если же вырвется — опасность грозит как им, так и несчастному ослику — дракон тут же учует всех и сожрет во мгновение ока.

Стиснув рукоятку меча, Келвин решал, куда ударить. Может в глаз? Но проникнет ли тупое лезвие в мозг зверя?

— Ш-ш-ш — плюх!

Громадная кожистая лапа ударилась о землю в нескольких шагах от Джон. Та отпрыгнула, едва не соскользнув обратно в дыру.

Келвин решил, что меч здесь не годится. Нужно копье.

— Джон, принеси тот шест для палатки, который я срезал.

Сам Келвин не осмеливался пошевелиться из страха, что дракон не обращая внимание на боль, вырвется. Тогда придется отбиваться мечом, а эта затея совсем безнадежна.

— Зачем он тебе?

Долго еще терпеть это нахальство?!

— Я сказал, принеси! Да побыстрее!

Уголком глаза ему удалось увидеть, как Джон вскочила. Сам Келвин стоял почти рядом с ногой чудовища и хотя ощущал неприятный холодок, ползущий по спине, понимал: если отойдет подальше, не достанет до глаза.

Сестра остановилась, рассматривая рану Мокери.

— Джон! — раздраженно завопил Келвин.

Наконец, шест был принесен. Келвин заострил его мечем, превратив конец чуть ли не в вязальную спицу. Глаз дракона, не мигая, уставился на него, лишая последнего мужества. Неужели чудовище понимает, что его ждет? Почему же в таком случае не вырвет язык и не бросится на них? Но бестолковая тварь ничего не в силах уяснить. Обычно, чем животное сильнее, тем меньше у него мозгов, это известно всем. Конечно, было бы лучше, сумей он прикрепить к шесту меч. Но рукоятка наверняка помешает оружию проникнуть как можно дальше, а если навалиться на копье, оно пройдет через глаз и достигнет пылающего ненавистью мозга.

Неожиданно юноша почувствовал странную слабость. Перед глазами плыли кровавые лохмотья. Сможет ли он сделать это, хотя бы для спасения собственной жизни? Убить так хладнокровно?

Джон увидела, как брат положил меч. Лицо девушки приняло непонятное настороженное выражение:

— Кел, давай я это сделаю!

— Нет. Слишком опасно, и сомневаюсь, что у тебя хватит силы. Не уверен даже, что мне удастся…

— Этого я и боялась! Хочешь пощадить его?

— Нет!

Глупая девчонка! Подняв шест Келвин взвесил его на руке, глубоко вздохнул и подбежал к дракону. Глядя в налитый кровью глаз и пытаясь определить, где именно в голове рептилии находится мозг, он вонзил самодельное копье как мог глубже. Острие ударило точно в цель. Глаз был так велик, что промахнуться просто не было возможности. Копье прошло через зрачок, фонтаном брызнула кровь, полилась какая-то серая жидкость. Раздался ужасающий вопль. Голова дракона бешено дернулась. Шест переломился, отбросив Келвина, но тот, словно загипнотизированный, не мог выпустить вторую половину. Но тут, потеряв равновесие, он полетел куда-то, успев мельком увидеть Мокери, реку и деревья.

В лицо ударило горячим воздухом. Келвин знал: он сделал все, что мог. Неужели этого недостаточно?

Он чувствовал, что падает, проваливается в бездонную пропасть.

— Мама, почему мои уши такие маленькие и, круглые? И не похожи на твои? Совсем как у папы!

Он сидел в тазу и засыпал вопросами свою красавицу-мать. С самого раннего детства он уже понимал, как она прелестно: с волосами цвета меди, темно-фиалковыми глазами и полупрозрачной кожей. Уши у нее действительно были большими и острыми. Не было на свете женщины прекраснее.

— Потому что, дорогой, ты у нас особенный, — ответила мать.

— Особенный?

Он знал, она не хочет его обидеть, но почему при этом слове всегда так болело сердце? Келвин желал быть не особенным, а обыкновенным ребенком.

— Твой отец тоже не похож на других. Ты в него.

— Но… Почему?

— Он из другого мира, дорогой. Этот мир чуть-чуть отличается от нашего. Подобных планет много, миллионы вселенных, мест, где существует жизнь. И хотя все они расположены рядом, соприкасаясь, как кожица с луковицей, все же чем-то неуловимым отличаются друг от друга. Мы не можем видеть миры, взаимно проникающие в наш, но они есть, и вполне реальны для живущих там людей.

— Там?

Он не понял ни слова из объяснений матери и знал только, что ненавидит резкий запах лука.

— Здесь. Вокруг нас. Твой отец толкует об атомах и огромных расстояниях между звездами, но мудрые люди в нашем мире, объясняют это по-другому.

Он оглядел комнату; небогатую мебель и желтый деревянный пол с лужами от расплескавшейся из таза воды.

— Здесь? Еще один мальчик? Другой? В другом мире и таком же тазу.

— Может не один, а много мальчиков: столько, сколько существует миров, почти подобных нашему. Именно так, скорее всего, зарождаются новые мифы, предрассудки, сказки и легенды — благодаря соседству, близости, почти полной тождественности.

Сильные гибкие пальцы втирали мыло в грудь Келвина.

— Ты все поймешь, когда станешь старше, дорогой. Когда вырастешь и почувствуешь в себе силы исполнить старое Пророчество.

— Пророчество? Что это такое, мама?

Она вытерла руки о полотенце, подошла к отцовскому письменному столу, открыла его и вынула книгу в пергаментном переплете с кровавым пятном а крышке. Потом подошла к Келвину, села рядом, открыла книгу и начала переворачивать страницы. Мальчик увидел странные, беспорядочно разбросанные письма.

— Это Книга Пророчеств, — объяснила мать, — написанная давным-давно Мауваром Великолепным, могущим прозревать то, что ждет впереди, тем, кто сам стал подобным Божеству, Мауваров, схватившимся в смертельном поединке со злым чародеем Затанасом, Мауваром, который, как говорят, будет жить вечно, если Затанас не уничтожит его, и не исторгнет его сущность из нашего континуума. Я прочту тебе сейчас слова, написанные Мауваром задолго до рождения твоего отца и моего.

— Это обо мне, мама? — возбужденно подскочил малыш, охваченный нетерпением.

— Да, дорогой. Правда, имени его не упоминается, но не сомневайся, именно ты выполнишь предсказанное Мауваром.

И сжав сильной ладонью худенькие пальчики, женщина начала читать:

«Настанет время и появится на свете Круглоухий, рожденный, чтобы стать свободным и сильным, победитель драконов, с самой юности призванный вести в бой армии, избавить свою родину от гнойной язвы, объединить Два, потом Четыре, пока, наконец, Семеро не станут единым целым. Только тогда его задача будет выполнена. И ожидают его почет и слава, уважение многих, проклятья жалких завистников. Весь мир узнает о деяниях Круглоухого!»

— Очень красиво, мама. Что это означает?

— Что ты будешь сражаться с драконами, избавишь Рад от тирании королевы Зоанны, дочери Затанаса, объединишь сначала два из семи королевств, потом четыре, и под конец — все семь владений станут одной страной.

— Но как я смогу этого добиться, мама?

— Узнаешь, когда настанет время. Это Пророчество. Пророчества могут быть неверно поняты, но всегда исполняются. Всегда. Если не в нашем мире, то в подобном ему.

— И насчет драконов тоже правда?

— Да, дорогой.

— Драконы… с когтями, зубами, длинными языками и чешуей?

— Конечно, милый. А чешуя из золота, точно как в тех историях, которые я тебе читала.