Этот мужчина не бывал у его отца раньше, по крайней мере он его никогда не видел. К тому же незнакомец был и в городе новым лицом, потому что Витя знал многих, если не всех жителей, а такого видного человека трудно было бы не запомнить. Витя еще с минуту смотрел вслед незнакомцу, который быстро шел вдоль улицы, потом свернул во двор, решив расспросить отца, кто это такой и зачем он приходил.

Но перед тем, как зайти к отцу, Вите пришлось еще немало поработать в своем небольшом, но хлопотливом хозяйстве. Оно состояло из аквариума, где плавали лупоглазые, длиннохвостые золотые рыбки, и маленького щенка, настоящей немецкой овчарки, в будущем грозного пограничного пса. Правда, пока что будущий герой-пограничник катался по крыльцу, словно темно-серый пушистый клок шерсти, однако это Огурчика мало тревожило. Он сам кормил свою собачонку и сам проверял ее здоровье, прикасаясь пальцем к черному влажному и холодному носику. Во время такой проверки Шторм - так звали мирного, тихого песика - старался лизнуть Витину руку или лечь на спину, задрав все четыре лапы вверх, и Витя должен был напоминать ему, что будущему пограничнику так вести себя совсем не к лицу.

Сменив рыбкам воду, Витя зашел в комнату, где около стола в глубокой задумчивости сидел отец. Водолаз даже не заметил, как вошел сын. Витя удивленно посмотрел па отца, огляделся, потом пожал плечами и тихо вышел.

Мать дала ему поужинать и, поев свежих, хорошо поджаренных бычков, вкусно хрустевших на зубах, Витя снова вернулся к отцу. Он обиделся. Как же отец может не обращать внимания, когда сын входит в комнату?

Но теперь Степан Тимофеевич встретил Витю совсем по-другому.

- Ну, что принес сегодня, герой-рыбак? - спросил он, улыбаясь.

При улыбке усы его шевелились, топорщились еще больше, чем обычно.

«Я уже давно пришел и заходил сюда, а ты на меня внимания не обращаешь», - хотел сказать обиженный Витя, но передумал и промолвил:

- Пятьдесят бычков. Все как один.

- Подумаешь! - поддразнил Витю водолаз. - Да когда я таким, как ты, был, то меньше сотни домой и нести не хотел.

В другой раз такая насмешка, наверное, очень рассердила бы Витю, но сейчас он пропустил ее мимо ушей. Все его мысли сосредоточились на одном: как бы это скорее и лучше узнать о высоком госте в сером костюме. То, что гость был именно здесь, Витя знал наверняка: недопитая бутылка вина и два стакана еще стояли на столе. Витя долго придумывал разные способы, как бы лучше подойти к этому деликатному вопросу, но в конце концов рубанул напрямик.

- Отец, это к тебе человек приходил?

- Ко мне, Витя, ко мне, - все еще улыбаясь, ответил водолаз, и вдруг хитро покосился на мальчика. -

А ты скажи мне, сынок, только правду скажи, ты когда-нибудь жулика видел?

- Нет…

- А я же тебя просил правду сказать, - снова покосился на Витю водолаз, - а ты мне просто в глаза прешь! Видел ты жулика, совсем недавно видел! Самого настоящего жулика… К нам он больше не придет. Завтра пойду, куда надо, - и каюк ему будет по первому разряду.

Степан Тимофеевич рассказал сыну, по какому странному и подозрительному делу приходил незнакомец:

- Достань ему предмет какой-то с «Галатеи». А «Галатея», он же сам сказал, была белогвардейская. Откуда же он знает, что там есть, на этой «Галатее». А?

В этот день Вася впервые в жизни играл Бетховена. Музыка захватывала его, поднимала и куда-то несла, пробуждая новые, незнакомые чувства.

Музыка Бетховена не казалась маленькому скрипачу трудной. Вася играл вдохновенно, а профессор слушал и вспоминал свой первый концерт, когда он неуклюже и неумело, в широком фраке, взятом на прокат, вышел на сцену. Его тогда встретили настороженно, холодным и несколько насмешливым молчанием. Много времени прошло с тех пор, а концерт вспоминается так, словно это было вчера. Тогда зал казался профессору тысячеголовым зверем, перед пастью которого он, маленький музыкант, стоял беззащитный на ярко освещенной эстраде. Он должен укротить этого зверя. Как индийские факиры зачаровывают противных ядовитых змей, так он должен музыкой своей скрипки очаровать толпу.

Тогда он играл Бетховена. Перед глазами профессора, словно в тумане, проносилось его первое выступление.

Он глубоко задумался.

Вася кончил играть. Профессор даже не посмотрел на своего ученика. Взволнованный, Вася несколько минут ждал, потом бесшумно положил скрипку на стол и сел в неглубокое кресло около стола.

Профессор молчал несколько минут. Вася тоже не чувствовал потребности говорить. В мозгу звучали последние аккорды, и не верилось, что это он, Вася, паренек с пристани, может так взволновать музыкой старого знаменитого профессора.

- Он был глухим! - неожиданно сказал профессор, и взгляд его остановился на клумбе, где цвели большие красные канны.

Вася вздрогнул. Было странно и даже неприятно после музыки вдруг услышать голос профессора. Профессор смотрел в сад. Неизвестно, обращается ли он к Васе, или сам себе говорит о чудесной и страшной судьбе гениального композитора, который оглох в самом расцвете своего творчества и никогда в жизни не мог услышать лучших своих произведений.

Наступал вечер, и на веранде было тихо. Вася испугался, не оглох ли и он! Но струна зазвенела, когда он тронул ее. Профессор словно понял Васины мысли и улыбнулся.

То, что скоро вечер, что Варваре Павловне надо отдать пять рублей, из которых не заработано еще ни копейки, вдруг отодвинулось куда-то далеко, за густую пелену тумана, а после того, как Вася взял первый аккорд, и совсем исчезло.

Но не только профессор слушал эту прекрасную, страстную и волнующую музыку. Совсем недалеко от того места, где кончался низенький забор профессорского сада, на скамье сидел задумавшийся Глоба, медленно обрывая листья с маленькой веточки акации. Сидел он здесь давно. Случайно проходя мимо, он услышал музыку, на миг остановился и увидел на веранде Васю со скрипкой в руках.

Это было весьма странно. И во всяком случае, стоило узнать обо всем этом до конца.

Ждать пришлось очень долго.

Поздно вечером, когда летучие мыши на своих бесшумных крыльях начали летать в саду, профессор отпустил Васю.

Вася попрощался с профессором, как всегда, коротким рукопожатием и через минуту, вспомнив о пяти рублях и о Варваре Павловне, уже бежал безлюдными улицами к порту.

Холодные мурашки ползли по его спине, когда он думал о том, как будет ругать его Варвара Павловна. В порту и на базаре уже нельзя было заработать ни копейки. Теплоход давно отошел, грузчики ушли из порта, шлюпки с иностранных пароходов, на которых приехали в город матросы, одиноко покачивались на воле у причалов.

Словно побитый щенок, возвращался Вася домой. Он не знал, что через минуту после того, как калитка профессорского сада закрылась за ним, Глоба взошел по ступеням на веранду, где на столе лежала еще теплая скрипка.

Старик встретил его удивленным взглядом, но когда Глоба назвался родственником Васи, пригласил гостя сесть.

Однако Глоба ничего особенного от профессора не требовал. Он только хотел узнать, в самом ли деле паренек - способный ученик и не надо ли ему чем-нибудь помочь.

Профессор сухо и неприязненно сказал, что Вася весьма способный мальчик, но ему еще надо много учиться, чтобы стать скрипачом. Возможно, старика охватило тревожное чувство ревности.

Глоба не понимал настоящей цены Васиной игры, но зато узнал: Васе нужна скрипка.

Этого ему было достаточно. Через пять минут он попрощался с профессором и прошел по хрустящему песку дорожки к выходу.

К калитке сада мадам Кивенко Глоба подходил как раз тогда, когда с другой стороны к дому приближался Вася.

Самое странное произошло позже, когда мадам Кивенко потребовала, чтобы Вася отдал ей дневной заработок. Он побледнел от страха и сказал, что денег у него нет.

Знал: на этот раз Варвара Павловна его не пощадит. Вдруг неожиданно Глоба, который все время молча сидел за столом и, казалось, о чем-то сосредоточенно думал, поднялся, взял Васю за плечи и позвал его погулять.