— Пусть поломают головы! — отрезал Исса. — Ты будешь перечить своему королю и деду, сопляк?

— Нет, ваше величество. Слушаюсь, ваше величество.

— Так-то лучше. Ну, поехали, что ли.

Длинная, растянувшаяся почти на треть лиги, кавалькада тронулась по направлению к столице. Эмиль ехал посередине процессии, рядом с дедом. В своем жестком, почти негнущемся плаще он казался себе вырезанной из дерева куклой, неуклюжей и никому не нужной. За ним, почти след в след ступал могучий чалый жеребец, несший на своей спине Тармила. Ясное дело, размышлял Эмиль, они не могут оставить меня без присмотра. Я — принц, и меня нельзя удалить от церемонии, но я — маг, а значит, меня надо остерегаться. Тармил здесь, чтобы остановить меня, если мне вздумается выкинуть какую-нибудь магическую штуку. Это ясно, как день… Как же все это было противно. За три года уже пора было привыкнуть к подобному положению вещей, но он все никак не мог.

Чтобы отвлечься от мыслей, он стал посматривать по сторонам, и открывшееся ему зрелище сразу же увлекло его. В сущности, последние три года он провел затворником, не выходя за ограду дворцового парка, который был хоть и обширен, но все же являлся всего лишь крохотной частью окружающего мира. Жизнь в его пределах текла однообразно, особенно для Эмиля, живущего отдельно от остальных его обитателей. Так что он с удовольствием разглядывал пейзажи, которые сменяли друг друга по сторонам дороги, и высыпавших на обочины людей. Несмотря на ранний час, людей было множество. Почти все это были крестьяне, которые собрались здесь, чтобы поглазеть на своего короля и его свиту. Они пришли целыми семьями, с женами и детьми; обнажив головы, они часто и монотонно кланялись, но при этом умудрялись переговариваться между собой и обсуждать увиденное. Приглушенные голоса их сливались в единый гул. Сделав небольшие усилие, Эмиль сумел бы разобрать отдельные слова, но ему было лень утруждаться, да и не интересовало его особо, о чем говорят эти крестьяне. Ясное дело, обсуждают, кто именно из этих разряженных господ — сам король; а бабы и девки ахают над роскошными туалетами дам. Эмиль развлекался уже тем, что просто разглядывал все эти новые, не примелькавшиеся и не знакомые лица. В основном были они грубые и простецкие, совсем не похожие на породистые, холеные и высокомерные физиономии придворных; но вот среди юных крестьянских девушек попадались даже весьма хорошенькие и свеженькие. Две или три румяные девичьи мордашки так понравились Эмилю, что он даже пожалел, что не может послать всю предстоящую церемонию подальше к Борону, прямо сейчас сойти с коня и остаться здесь, среди полей и деревьев, чтобы переброситься с этими миленькими крестьяночками парой слов и, может быть, завязать более близкое знакомство.

Но его обязанности и его проклятый долг королевской крови давили на него, как давил на плечи жесткий плащ, и он только с сожалением несколько раз оглянулся на девушек, оставшихся позади.

— Не сверни шею, — ворчливо одернул его дед. — На что тебе эти немытые девчонки? Ты еще слишком молод, — Эмиль от его слов покраснел, а король продолжал ехидно, как будто не замечая его злости и смущения: — А если сумеешь правильно устроить свою жизнь, через несколько лет сможешь таскать таких девчонок в свою постель десятками. Да что там! Самые красивые знатные дамы будут готовы сами запрыгнуть в твою постель по одному твоему знаку.

— Ваше величество! — укоризненно прошелестел из-за спины Тармил. — Что вы такое говорите? Эмиль еще слишком юн.

— Вот и я о том же, — невозмутимо отозвался Исса. — Слишком юн, чтобы пялиться на девчонок. Пусть лучше подумает о будущем.

Вне всяких сомнений, он намекал на вчерашний разговор, и Эмиль снова почувствовал, как заныло сердце.

Дикая мысль пришла ему в голову. Что, если дед решился пойти наперекор закону, освященному временем и традициями, и сегодня на столичной площади объявит наследником не Люкку, а его, Эмиля? Что тогда будет и как ему следует повести себя?..

Он ломал над этим голову до самой минуты въезда в столицу, а тогда стало не до отвлеченных рассуждений. Представшее его взору великолепие захватило его.

Галерея, которая тянулась по верху городской стены влево и вправо от ворот, насколько видел глаз, была украшена лентами и цветами и облеплена гирляндами любопытствующих горожан. Все они что-то кричали, создавая шум совершенно неимоверный, и кидали в процессию, которая медленно втягивалась в ворота, букеты из осенних цветов и листьев. К счастью, почти ни один из них не долетел до цели, чему Эмиль в глубине души порадовался: ему очень не хотелось, чтобы в лицо ему угодил бы какой-нибудь букет. Это казалось ему очень неприятным и унизительным.

Вдоль прямой и широкой мощеной улицы, от ворот устремляющейся прямиком к центральной площади, выстроились ряды стражников. Блеск их начищенных доспехов слепил глаза. Этим было не до того, чтобы приветствовать короля и его наследника, или разглядывать кавалькаду, уж очень они были заняты тем, что сдерживали напирающую толпу, а точнее — отдельных личностей из этой толпы, которые так и норовили подлезть поближе, чтобы коснуться хотя бы сбруи королевской лошади. Смельчаки рисковали угодить под конские копыта или, того хуже, напугать лошадей, но, очевидно, об этом совсем не думали.

Среди всего этого волнующегося, шумного людского моря невозмутимым оставался, пожалуй, только один человек: сам король Исса. Он не смотрел по сторонам, глаза его были прикрыты, а на лице откровенно проступало выражение брезгливой скуки. Временами казалось, что он уснул в седле, но нет-нет да и мелькал из-под тяжелых век желтый волчий огонек. Возраст! думал Эмиль. Король уже очень стар. Сколько подобных процессий он повидал и как они его, должно быть, утомили! Утомили настолько, что ему уже нет никакого дела до людей, которыми он правит…

Центральная площадь, украшенная белокаменной, как будто сахарной, ратушей, была буквально запружена народом. Эмиль глядел поверх множества человеческих голов и недоумевал: разве здесь найдется место для короля и его свиты? Однако площадь оказалась больше, чем ему представилось в первый момент, и центр ее был свободен. Посреди просторного прямоугольника, окаймленного опять же цепью из городской стражи, был установлен обвитый разноцветными лентами помост. На нем возвышались несколько обитых алым бархатом кресел, которые были предназначены для короля и его близких. К помосту тянулась дорожка, застеленная багряным бархатом. По обе стороны от дорожки выстроилась цепь стражников.

Только на площади Люкка, Карлота и их мать покинули свои экипажи, несмотря на то, что продвижение таких громоздких сооружений по заполненным народом улицам было затруднено. Горожане встретили появление принцессы Алмейды и ее отпрысков диким ревом.

— Слезь, наконец, с седла и подай сестре руку! — прошипел очнувшийся от своей притворной полудремы Исса на ухо Эмилю. — Ты же не хочешь, чтобы она тащилась через площадь одна!

Остаться одной, по мнению Эмиля, сестре отнюдь не грозило: среди окружающих королевское семейство кавалеров нашлось бы немало желающих сопроводить ее к трону. Однако, делать было нечего. Он спешился, подошел к Карлоте и с изящным поклоном подставил ей руку.

Сегодня они с сестрой еще не виделись (да и вообще не виделись уже давно), так что она вздрогнула от неожиданности, обнаружив его рядом с собой. Двадцатилетняя Карлота во всем была очень похожа на него и на деда, с поправкой на пол, но, несмотря на сходство, предпочитала общество Люкки. Эмиля же она не выносила с детства, еще когда у него не было никакого дара. Карлота была очень высока, почти одного с Эмилем роста, пышногруда и невероятно величественна. Их двоих легко можно было принять за двойняшек — благодаря сметанно-белой коже и редким бледным веснушкам Карлота выглядела гораздо моложе своих лет.

— И ты тут, маленький уродец! — прошипела она едва слышно, принимая его руку с нескрываемым отвращением. — Я думала, тебя давно уже засадили в какую-нибудь проплесневевшую башню!