Придя туда, он уселся у печки, задумчиво посмотрел на стенных павлинов, чему-то улыбнулся и подозвал юношу-кельнера:

— Дай мне, братец Коля, водчонки динара на четыре!

— Хозяин велел, чтоб вам больше в кредит водки не давать, — пробасил пухлый Коля.

— Скажи хозяину… как его?… чтоб не валял дурака! Что он, не верит, что ли?… этого… в первый раз я пришел, что ли?

— Потому и не дает, что не в первый раз! Уж научены! — вмешался из-за буфетной стойки другой кельнер, вечно мрачный Иван Васильевич. — Знаем уж, не в первый раз!

Но Василий Иванович не удостоил его ответом:

— Одним словом, дай мне водки, Коля! С хозяином я сам… того… сам поговорю потом!

— Ну, ваше дело! Закуску тоже?

— Какая к черту закуска! Впрочем, давай чего-нибудь, все равно платить не буду. Только хлеба побольше, уж ты там постарайся!

Не успел Василий Иванович получить все заказанное, как в ресторан вошел его друг и приятель, Михаил Михайлович Перевракин, юркий и пронырливый человечек с увлекающимся характером и кучей всевозможных планов и предприятий в голове. Подсел, помолчал, тоже спросил себе водки и селедку.

— Плохи дела, брат Вася! Не жизнь, а одна беда!

— Собачья жизнь, что и говорить! — вздохнул Штучкин. — Давай, брат, выпьем с горя! Водка… Она, брат, штука полезная… от всего полезно, говорю… ну, будь здоров! Да! Хозяйка меня выпирает из комнаты, вот какие дела!

— Да ну? Как же это она тебя выпирает-то?

— Что, как же? Вот так и выкидывает: «хайде», говорит, «одлази»! Вот по тому самому я теперь и в рассуждении. Ну, выпили еще по одной? Как его?.. Дрянь хозяйка, говорю, глупая баба, невозможно и разговаривать с ней!..

Оба помолчали и выпили по третьей рюмке.

— А я к тебе, Василий Иваныч, по делу, предложеньице есть одно, — озабоченно заявил вдруг Перевракин.

— Рассказывай! Опять, небось, кабаре в Гроте устраиваешь? Нет, брат, я теперь больше не того… как его?… больше, говорю, не хочу дурака валять. Хватит! С тобой того и гляди в беду вляпаешься!

— Это ты напрасно! Ну, на кабаре прогорели. Но я-то тут не при чем совсем. Публика не пришла, я тут не виноват! Все сделано было как нужно, да разве нашу публику расшевелишь? Не пришла, да и только, вот и прогорели! Нет, братец ты мой, тут теперь дело верное. Заработаем, можно сказать, не пустяки, дело, брат, не динарами, а франками пахнет. Тут, Василь Иваныч, разговор в тысячах идет, вот как!

— Ну?! — оживился Штучкин.

— Вот и я тоже говорю. Уезжать нужно отсюда, из Югославии. Нашел я, брат, сегодня в газете сообщеньице, давай, думаю, попытаем фортуну. Ну, понятно, думаю, надо поговорить с приятелями — с Василь Иванычем, да с Деревянным.

Штучкин медленно пошевелил губами и неожиданно разозлился:

— В газете!.. этого… знаю я эти газеты, меня, брат, не проведешь, сам в газете работаю. Уезжать! Знаю, что надо уезжать… как его?.. да ехать некуда и не на что… черта лысого!.. Тоже вот, искали дураков. В Конго бельгийское ехать, говорят, по 5000 жалования, есть бананы, плевать в потолок и черт его знает, чего не наобещали. Записался, внес 200 динар на хлопоты, да на почтовые расходы, да только вышли одни неприятности. До сих пор еще не забыл! Проплевал я, братец, свои 200 динар.

— Каким образом? — заинтересовался Перевракин.

— Очень просто. Уехал!.. Красавец-то мой… тот самый, что записывал… Иуда-то мой! Записался в Технопомощь и уехал во Францию… Да и не я один поверил Иуде, пятеро нас было, так ему тысячу динар и скормили. Я же, старый дурак, даже фамилию его не спросил! Как же, говорит, уполномочен самим бельгийским консулом, был уже в Конго. Дали ему деньги… Придите, говорит, через две недели, сразу вам и визы и подъемные выдам. Пришел… его и след простыл, хозяйка заявила, что еще в тот вечер он уехал во Францию. Вот как!

— Здорово! Но как же ты поверил ему, а?

— Да как не поверить? Не я один был, пятеро нас приходило. Нет, брат, я теперь больше не того… как его?… никуда больше не полезу. Черта лысого!.. вот что!

— Ты, Василь Иваныч, постой, не ругайся! Прочти сперва газету. Это тебе не Конго и не кабаре в Гроте. Дело франками пахнет, а не так себе! Ищут, значить, желающих на Луну лететь! Вот что!

— Как? К… куда? — выпучил глаза Василий Иванович.

— На Луну, говорю тебе, на Луну!

— Этого… как его?.. Как же это на Луну-то? Да что ты, брат, пьян, что ли? Что ж ты, меня за дурака считаешь? — опять рассердился Василий Иванович.

— Зачем за дурака? Я правду говорю. Вот слушай, я тебе газету прочту.

— И слушать не хочу, газета брешет!

— Да ты постой, прочту сначала, потом будешь ругаться. Слушай, вот оно: «Официальное сообщение из Бельгии…»

— Что? Опять Бельгия? Нет, довольно!

— Вот не дает слова сказать, да и только! «Брюссель, вчерашнее число. Инженер-конструктор Дельво, знаменитый изобретатель аппарата для сношений Земли с другими планетами, вызывает желающих совершить первый полет на Луну, с целью исследовать возможности колонизации земного спутника. Необходимы три человека, абсолютно здоровые, интеллигентные и не семейные. Предложения адресовать по адресу: Брюссель, рю Журдан. 59. Конкурс продлится один месяц; условия по соглашению, отправка немедленно, возвращение на Землю гарантировано». Вот оно! Вася, поедем! Само счастье в руки лезет, едем, говорю, да и все тут!

— Черта мы там делать будем? Медведь пусть едет, а я… этого… как его?… Что я говорил?… Да, что мы там потеряли?

— Василь Иваныч, дорогой! Пойми ты меня, Луна-то ведь это — вот!

Перевракин захлебнулся и поцеловал кончики своих пальцев:

— Эх, Коля, тащи нам, голубчик, водки на пять динар, какое на пять, давай на десять и прочее, разное!.. Эх, Вася, да как же тут, да что уж думать! Пойми ты меня, науку двигать будем, новые горизонты и тому подобное, меновую торговлю там откроем, кабаре воздвигнем, ведь государством же сделаемся, а не то что!.. Эх, Вась, что тут думать, летим, друг, водрузим там знамя культуры и прочее. Луна, это, брат, такое, что во! ни тебе квартирных хозяек, ни собачьей жизни, на Землю плевать будем, а не как-нибудь! По рукам, брат Вася, летим?!

Василий Иванович был окончательно ошеломлен:

— По… постой! П… погоди! Как его?.. Лететь-то… тоже ведь, не близко… этого… как же это лететь?

— Э!.. Чего ж тут думать, они там уж придумали! Брось! Уж раз зовут лететь, так значит можно! Да что ж долго думать, люди мы не семейные, чего раздумывать, да гадать. С Деревянным уж мы по рукам ударили, теперь за тобой одним остановка. Ну, по рукам, что ли?

В этот момент на пороге появилась коренастая фигура Петра Ефимовича Деревянного, угрюмого и неразговорчивого сибиряка. На этот раз он был как-то неестественно возбужден и еще с порога пробасил: — «Ге! Здравствуйте!», чего обыкновенно никогда не делал. Перевракин обрадованно кинулся к нему:

— Петя, родимый ты мой, скажи ему, правду ли я говорю?

— Известно, правду! А насчет чего это разговор ведется?

— Да насчет Луны же! — взмахнул руками Перевракин.

— А, насчет этой… Луны, да? Чего ж? Раз плюнуть! Лечу! Чего мне думать? Коля, водки!

— Вот это я люблю! — обрадовался Михаил Михайлович. — Чего там долго думать, раз и готово! Ну, решай, Василь Иванович! Эх, и заживем же мы там!

Василий Иванович почесал шею, почмокал и задумался. И страшно было, и непонятно, а вместе с тем соблазнительно. Представил себе, насколько эффектно будет подписываться под будущими корреспонденциями в свою газету: «Василий Штучкин, соб. кор. на Луне». А тут еще вспомнилась ему хозяйка, угрожающая не впустить его, пока он не заплатит денег, вспомнился редактор, задерживающий плату, и… Штучкин не выдержал.

— Эх! Лечу!.. — грустно сказал он. — Если б не этого… как его?… кабы не хозяйка квартирная, не поехал бы ни за миллион. А вот ведь — лечу! Будь я… этого… будь я проклят, говорю, но лечу, как его?.. На Луну эту… Черт с ней!

И Василий Иванович горько заплакал пьяными слезами одинокого, бесприютного человека. Было уже поздно. Деревянный и Перевракин пили водку и что-то сосредоточенно высчитывали на обороте меню, сонный Коля клевал носом, сидя за буфетом, и в тишине ресторана слышались только отрывистые восклицания Штучкина: