Иллай так и не смог переубедить брата. И чем больше Иллай настаивал на своем, тем упрямее становился Сид. Возникшая между ними холодность грозила вырасти в полную отчужденность.

Чуткое сердце матери подсказывало миссис Джэксон, что так долго продолжаться не может. Она старалась примирить их, принимая сторону старшего и доказывая его правоту туго скрученным полотенцем. Однако выбить «глупости» из головы упрямого Сида и ей не удалось. Чуть ли не ежедневно возникали горячие, резкие споры. После каждой стычки Сид все больше и больше уходил в себя. Он стал замкнутым и неразговорчивым, избегал встреч с братом. Сид готов был переломать и вышвырнуть из комнаты все цветы, которыми так дорожил брат. Разве это мужское дело заниматься фикусами и кактусами?

Конечно, матери нравится Иллай. Не курит, не пьет, как другие его сверстники, все деньги до последнего цента отдает ей. Ну что из того, что он стал квалифицированным трубопроводчиком? Трубопроводчик – и все. И так до самой смерти. Обидно!

Временами возникала жалость к брату, к его несчастной судьбе. Нет, Сид вырвется из этого заколдованного круга, из этого грязного района, где каждый камень противно пахнет. Сид возненавидел химический завод, который, как чудовище, но не в сказке, а наяву, затягивает молодых людей, держит их в своем вонючем нутре и выплевывает уже никуда не годными стариками или трупами. Неужели Иллай этого не видит и не понимает? Он упрямо твердит о каком-то едином коллективе, о рабочей солидарности, классовой борьбе. При чем здесь коллектив, когда каждый рабочий трудится только для того, чтобы заработать на жизнь? И о какой солидарности можно вести речь, если каждый стремится заработать больше другого? Ведь и там, как на ринге, – кто победил, кто сделал больше другого, тот и получает больше.

Но Иллай был не один. Все словно сговорились, и каждый на свой лад повторял то, что говорил Иллай. Даже отец Жака, Морис Рэнди, к огорчению Сида, принял сторону Иллая. Так казалось Джэксону. Иначе почему он запретил Жаку тренироваться и устроил его учеником на проклятый химический завод? Друзьям пришлось расстаться. Правда, не насовсем, но они теперь встречались лишь по воскресеньям. А воскресенье так коротко, что человеку, прокоптевшему шесть дней среди вони химического завода, не хватает времени даже для того, чтобы хоть немного проветрить свои легкие. У Жака появились новые интересы, новые знакомые. Он с нескрываемой гордостью рассказывал о них другу. Сид слушал его рассеянно – опять про завод!

Три доллара, которые время от времени он приносил домой, не выручали. Его не попрекали, но молчаливые взгляды были красноречивее слов. Ложка с супом не лезла в рот, хлеб, заработанный Иллаем, застревал в горле. Но он не желает сдаваться! Он не хочет! И этот хлеб, и этот суп, и эти штаны, которые куплены на деньги Иллая, все, все он, Сид, берет только взаймы. Не иначе. Только взаймы! Он отдаст, возместит все расходы, рассчитается до последнего цента. Ну как они этого не понимают?!

Шли месяцы, а заветная мечта была все так же далека и недосягаема. Правда, спортивное мастерство значительно выросло, техника стала совершеннее, Сид научился бить коротко и без замаха, бить в четверть силы и наносить удар, в который вкладывал всю свою мощь и вес всего тела. Ноги приобрели упругую легкость, а тело – выносливость. Он умел расслабляться и мгновенно напрягаться, научился отдыхать в короткие паузы между атаками и умел видеть, да, видеть начало удара противника. Сидней рос спортсменом, и Максуэлл с радостью отмечал, что в свои пятнадцать лет он против Джэксона ничего не стоил.

Выручила Рита. Она как-то вечером подсела к Сиду, который только что вернулся с тренировки.

– Братишка, а ты пошел бы к нам работать?

Сид хмыкнул.

– В мастерскую, за швейную машинку?

Но Рита пропустила мимо ушей насмешливый тон.

– За швейными машинами все места заняты. Я о другом. Олт-Гайтман ищет парня для разноски выполненных заказов.

Сид насторожился. Кажется, это то, что ему надо. Ни за станком, ни за швейной машиной торчать весь день он не хочет. Быть разносчиком не так уж плохо: во-первых, целый день на улице, дышишь свежим воздухом, во-вторых, на ногах – неплохой дополнительный тренаж.

На следующее утро Джэксон почтительно стоял перед толстым седым хозяином небольшого ателье «Олт-Гайтман и K°». У старика были проницательные глаза и розовые гладкие щеки. Серая клетчатая жилетка стягивала его живот, на котором поблескивала массивная золотая цепочка. В правой руке он держал ножницы и сантиметр, а левой поправлял очки, которые криво сидели на мясистом крупном носу.

– Так-так, молодой джентльмен, вы мне вполне подходите. Работа у нас хотя и не сложная, но достаточно важная.

Он говорил долго и нудно, рассказывая о порядках в мастерской, о том, что разносчик является лицом ателье, его представителем и посредником между ним, Олт-Гайтманом, и заказчиками, что с клиентами всегда следует быть выдержанным, вежливым и приветливым. Никогда не вступать с ними в пререкания, не дай бог! Потеря хотя бы одного заказчика является убытком и т. д. и т. п.

Особенно не понравилось Сиду наставление Олт-Гайтмана о чаевых. Оказывается, их следует полностью приносить и отдавать хозяину ателье, ибо эти деньги даются не за доставку заказа, а мастерам-портным за добросовестную работу.

Сид почтительно слушал и в знак согласия кивал головой. Что же, если так надо, он будет вежливым и почтительным, будет возвращать чаевые, будет достойным представителем ателье «Олт-Гайтман и К0».

Узнав, что в свободное время по вечерам Сидней занимается боксом, Олт-Гайтман, к удивлению Джэксона, протянул левую руку и одобрительно похлопал его по плечу.

– Спорт! Э! Это культура! Крепкие кулаки и сильные ноги. Бросать не надо.

Юный боксер был польщен. Он с благодарностью посмотрел на старика. Портной, а понимает толк в спорте! Еще минуту назад Сид с тревогой думал о том, как сообщить Олт-Гайтману, что вечерами он не сможет разносить заказы, ибо должен посещать тренировки. Олт-Гайтман в увлечении Сида видел другое. Он надеялся, что, увлекаясь спортом, разносчик не будет пьяницей. Олт-Гайтман вздохнул, вспомнив долговязого парня, которого недавно выгнал. Тот пропивал почти все чаевые. Олт-Гайтман критически осмотрел довольно потрепанный костюм Джэксона.

– Вид далеко не представительный. Да-да. Так не пойдет.

С Джэксона сняли мерку, и через несколько дней он был облачен в новенький черный костюм, сшитый по последней моде. Олт-Гайтман держал высоко марку своего ателье.

В борьбе с конкурентами значительную роль играли и такие «мелочи», как платье разносчика.

Около трех лет провел Сидней Джэксон в ателье «Олт-Гайтман и К0», разнося клиентам выполненные заказы. Хозяин был доволен им (такой исполнительный и честный!) и часто ставил его в пример другим. Несколько раз он приглашал Джэксона к себе домой, угощал кофе, который сам варил, и предлагал перейти работать учеником к лучшему портному.

– Я тебе, как сыну, желаю добра и хочу мастером сделать.

Сид благодарил и, улыбаясь, отказывался. Ему и так не плохо. А что касается будущего, то о нем он сам позаботится.

– Дай бог! Дай бог! – удивлялся хозяин.

Иллай занял выжидательную позицию. Он старался соблюдать нейтралитет, и, казалось, махнул рукой на судьбу младшего брата. На самом деле он пристально следил за его жизнью и тревожился не меньше матери. Иллай тяжело переживал разрыв, но не знал, как сгладить острые углы, чтобы восстановить прежнюю дружбу.

Шли годы, а Сид упрямо держался за капризы детства. Не слишком ли далеко зашли их разногласия? А тут еще история с молодым негром…

Все началось с того, что в один из субботних вечеров Сид пришел необычайно возбужденный.

– Ма, сегодня весь приз стал моим, – он положил на стол перед матерью конверт с деньгами. – Десять долларов!

– Постой, братишка, – Иллай, как всегда, не разделял его восторга и не радовался успехам на ринге. – Постой, братишка. Почему сегодня весь приз оказался твоим? Разве раньше ты получал только часть?