Джэксон быстро шел по тротуару, неся на дом выполненные заказы. Улица, с ее шумом и многолюдьем, была его родной стихией. Сколько лет он мерил ее своими шагами, выполняя советы тренера…

Максуэлл во всем, буквально во всем, видел возможность специализированной тренировки, дополнительные упражнения и нагрузки на организм. Именно по его совету Сидней Джэксон, еще будучи подростком, отказался от транспорта и стал ходить только пешком. На первых порах совершать большие пешие маршруты было трудно, и к вечеру у Джэксона ноги становились чугунными. Но со временем, когда стала вырабатываться выносливость, когда юный организм начал бурно набираться сил, хождение стало потребностью.

Совместно с Максуэллом он разработал систему упражнений, которые выполнялись на ходу во время разноски заказов. Она совершенствовалась и дополнялась с каждым годом и со временем превратилась в сплошную цепь гимнастических движений, способствующих развитию различных групп мышц, повышению выносливости, выработке координации движений и даже резкости. Правда, встречные прохожие часто с недоумением поглядывали на него, торопились уступить дорогу. Другие посмеивались, а пожилые горожане и дамы шарахались в сторону, бормоча:

– Сумасшедший!

А Джэксон продолжал свое дело. Изо дня в день, неделя за неделей, год за годом он с железным упорством проделывал титаническую работу. Ежедневно ему приходилось проходить пешком по людным улицам по два-три десятка километров. И не просто проходить. Доставляя заказ по адресу, Сидней знал маршрут и мысленно делил его на участки. Каждый из таких участков он проходил в определенном темпе, определенным шагом. Темп в зависимости от обстановки и поставленной задачи был от медленного, для отдыха, до стремительного марш-броска. Шаги также были различны: мелкие, средине, широкие, с подскоком, скользящие, вприпрыжку.

И, конечно, большое место отводилось спокойной ходьбе, во время которой тренировалось дыхание.

Как правило, Сидней чередовал легкие упражнения с трудными, сложные с простыми. Например, выходя из мастерской, он совершал простую ходьбу в среднем темпе. Это была разминка. Пройдя несколько кварталов, разогрев организм, Джэксон приступал к выполнению упражнений. Он мысленно намечал впереди точку, например кондитерский магазин, и шел до него только на носках, не касаясь пяткой тротуара. Потом опять простая спокойная ходьба, отдых и – следующее задание.

Описание тренировок на улице будет неполным, если не упомянуть о лестницах. Подъемы на восьмой-десятый этаж были тоже частью учебного процесса. Шагая по ступенькам, боксер отрабатывал удары ближнего боя. Он мысленно видел перед собой воображаемого противника и делал движения и повороты корпуса сообразно с ударами. Удары были самые разнообразные: боковые и снизу с переносом веса тела на противоположную ногу (например, левый удар снизу с упором на правую ногу) и без переноса, частые удары за счет быстрого движения корпусом и сильные акцентирующие, в которые вкладывается вес всего тела. Лестничные площадки тоже использовались им.

И так квартал за кварталом, день за днем, год за годом. Улица, тротуар с нескончаемым потоком пешеходов были для Джэксона огромным спортивным залом, стадионом, где он упорно тренировал свое тело, совершенствовал нервную систему, повышал боксерское мастерство. Кто знает, стал бы он чемпионом, если бы не было этих ежедневных самостоятельных тренировок.

«Когда американская фортуна улыбается, она излучает доллары» – эту поговорку Сидней Джэксон вспомнил невольно в тот же вечер, когда, усталый и счастливый, довольный собой и жизнью, переступил порог своего дома.

В тесной комнате пахло праздником. Именно праздником и именно пахло. В старательно прибранной комнате стол был уже накрыт. На нем, в обрамлении тарелок, наполненных всякой снедью, начиная от бобов и кончая салатом, возвышалось, как остров среди прибрежных рифов, овальное блюдо с запеченной индейкой.

Блюдо было семейной реликвией и береглось пуще глаза. Сидней знал, что это блюдо, с зеленой каемкой и синими цветочками по краям, было свадебным подарком матери. Оно обычно хранилось в шкафу, и только в праздничные дни миссис Джэксон доставала блюдо и водружала его на стол.

Сидней хорошо знал, что нынче никакого праздника нет. Что стол накрыт в его честь. Едва боксер переступил порог, к нему сразу устремилась мать, сияющая, помолодевшая:

– Мой мальчик, тебя давно ждут!

И тут Джэксон увидел своего тренера Максуэлла, в темном парадном костюме, с белым платочком, торчащим из бокового кармана, – нарядного и торжественного, словно он собрался участвовать в параде. Рядом с ним стоял какой-то незнакомый джентльмен, значительно уступавший тренеру в росте, но превосходящий его в полноте.

Сиднею бросился в глаза наряд незнакомца: серый клетчатый костюм модного покроя из дорогого шерстяного трико, лаковые черные туфли, шелковые полосатые носки. Золотая цепочка, поблескивающая на выступающем животе, да массивное кольцо, украшавшее пухлый указательный палец, как бы подтверждали, что этот джентльмен принадлежит к тем, кто привык повелевать. Такие наряды простым смертным не по карману.

Джентльмен вместе с Максуэллом подкатил к Сиднею и, словно они сто лет были знакомы, дружески хлопнул боксера по плечу.

– Хелоу, Сид! Мы уже успели без тебя познакомиться со всем семейством. У тебя, старина, замечательная мать, – он говорил быстро и просто, маленькие глаза его приятно лучились, а на розовощеком круглом лице расплывалась самая искренняя улыбка, такая улыбка, от которой на душе становится тепло.

– У нее золотые руки. Не успели мы с Максуэллом осмотреться, как она воздвигла такой стол! Просто объедение! Приглашай нас!

Незнакомца звали мистер Норисон. Максуэлл сообщил Сиднею, что мистер Норисон является крупной фигурой в спортивном мире, что он смотрел соревнования и заинтересовался Джэксоном.

– Кажется, нам улыбается счастье, – шепнул тренер.

Слова тренера были ошеломляющи. Шутка ли – сам президент ассоциации! Неужели, наконец, пришло то, к чему он стремился столько лет?

Миссис Джэксон, растерянная от радости и гордости за себя и сына (ему оказывают такое внимание!), всячески хотела отблагодарить влиятельных гостей и поминутно говорила:

– Вы извините, мистер Норисон, может быть, что не так. Мы бедные люди.

Иллай сидел молча. Он не знал, куда деть руки, большие, мозолистые, рабочие руки, изъеденные химикатами, такие послушные и сильные там, на заводе, и столь ненужные и беспомощно-некрасивые здесь, за столом.

Что касается Риты, то она ничего не ела, а только смотрела на мистера Норисона. Смотрела и не верила, – неужели ее брат, Сид, – почти знаменитость!

Мистер Норисон говорил больше всех, и Сидней с радостью слушал его. Тот восхищался семьей Джэксонов, трудовой, настоящей американской, не испорченной заразой социализма (Иллай криво усмехнулся и нагнул голову к тарелке), восхищался миссис Джэксон, настоящей американкой, сумевшей вырастить и воспитать детей, бодрых, жизнерадостных и трудолюбивых, восхищался Сиднеем, чей талант и мастерство станут гордостью Штатов, его – парня из народа – вся Америка будет скоро носить на руках.

Потом мистер Норисон велел вызвать домовладельца.

– Да, да, вам надо сейчас же перебраться в другую квартиру. Подумать только: лучший боксер живет в таком чулане! Нет, нет, так не годится!

О том, что у Джэксонов нет денег, он не хотел и слушать.

Пришел домовладелец, заспанный, удивленный и услужливый. Мистер Норисон тоном, но терпящим возражения, сказал, что семью будущего чемпиона нужно поселить в приличную квартиру.

– Все расходы я беру на себя.

И тут же выдал оторопевшему домовладельцу чек с трехзначной цифрой. Тот, схватив зеленую бумажку, долго кланялся и ушел, пятясь задом к двери.

Мать Сиднея не знала, как и благодарить мистера Норисона. Она теребила в руках салфетку и повторяла: