Джэксон с первых же встреч на ринге раскусил коварство Оргарда и платил ему той же монетой. К концу тренировочного поединка Оргард иногда получал столько, что еле уползал за канаты. Особенно много хлопот доставлял Оргард во время учебных боев, когда отрабатывался тот или иной вариант защиты или тактическая комбинация. Боноски мог сотни раз повторять одно и то же, спокойно, ритмично, постепенно увеличивая темп и силу. Оргард после двух-трех медленных движений увлекался боем и, забывая обо всем, проводил удары в полную силу. Напрасно тренер останавливал поединок и делал ему замечания. Он улыбался, обнажая крупные зубы.

– Бокс – это не балет!

Чем ближе подходило время поединка с чемпионом Соединенных Штатов, тем тверже у Сиднея зрело решение, что после боя он навсегда расстанется с Оргардом. Когда на эту тему он стал говорить с Максуэллом, тот неопределенно ответил:

– Все зависит от шефа.

Прилив энергии, накапливавшейся в мышцах Джэксона, ощущали на себе спарринг-партнеры. Они стали «слишком быстро» выдыхаться. По просьбе Максуэлла, шеф прислал еще одного боксера – Дарроу.

Дарроу был типичным «человеком для битья». Он был вынослив, гибок, казался нечувствительным к ударам, словно сделанным из резины. У Дарроу были сильные руки и легкие ноги. Он выходил на помост после Оргарда и Боноски и боксировал четыре раунда. Потом отдыхал и снова работал. Его молодое, но уже огрубевшее лицо с плоским боксерским носом и вспухшими губами хранило следы трудной и опасной профессии.

За неделю до матча Максуэлл отменил тренировочные бои.

Лето вступало в свои права. С полей доносился аромат цветущих луговых трав. Склоны гор оделись в густую зелень. Зацвели каштаны. Их запах, чуть пряный и медовый, насыщал воздух.

Сидней с удовольствием бродил по узким тропинкам среди леса. Купался два раза в день. Он любил плавать в маленьком уютном водохранилище, образовавшемся благодаря насыпной плотине, на которой была построена небольшая гидростанция.

Но и в воде Сидней подчинял все главной цели – подготовке к решающему матчу. Купаясь, он вел бой с воображаемым противником, отрабатывал удары, особенно боковые и апперкоты, удары снизу. Двигаться в воде было труднее, хотя тело как будто становится легче и послушнее.

Как приятно сознавать свою силу, ощущать каждый мускул, радоваться и наслаждаться своей гибкостью, быстротой, ловкостью и выносливостью! Тот, кто никогда в жизни не занимался спортом, не поймет этих чувств и ощущений, этого вдохновенного сознания полноты жизни!

Тренер следил за тем, чтобы Джэксон реже оставался наедине с самим собой, развлекал его, чем мог, давал читать занимательные книги, старался всеми способами отвлечь мысли боксера от предстоящего матча и добивался того, чтобы Сидней относился к нему, как к обыкновенному рядовому матчу. Все это входило в программу психологической подготовки боксера.

Максуэлл без охоты встретил распоряжение Норисона прибыть в Нью-Йорк за три дня до матча. Не считаясь с мнением и планами антрепренера, он привез Джэксона накануне поединка. А на вопрос патрона, в котором чувствовалось раздражение хозяина, ответил с достоинством специалиста:

– Я делал все так, как надо для победы, мистер Норисон.

В день национального праздника Рита долго не отходила от зеркала, сменила несколько платьев, пока ее выбор не остановился на серебристо-сером модном костюме. Миссис Джэксон не отходила от дочки, помогая ей собраться.

– Ма, сейчас должен приехать Блайд, – сказала Рита, взглянув на часы. – А я еще туфли не зашнуровала!

Миссис Джэксон открыла нижний ящик гардероба.

– Какие достать? Коричневые?

– Что ты, ма! Только черные.

Через несколько минут Рита была готова к выезду. Но Блайд не являлся. Он где-то задерживался. Рита устроилась у окна.

– Ма, понимаешь, нас пригласил его друг. У него в Нью-Джерси шикарная вилла. Правда, прелестно провести праздник за городом?

Раздался звонок. Рита бросилась открывать дверь. Но это был не Блайд, а молодой негр. Робко улыбаясь, он вежливо спросил:

– Прошу прощения, здесь живет мистер Сидней Джэксон.

– Да. Я его сестра.

– Мэм, я вас сразу узнал, вы стали такой красивой, – негр улыбнулся, обнажая белоснежные зубы. – А вы меня не помните, мэм. Конечно, нет! Меня зовут Роб. Роб Гриберст. Вы со своим братом приезжали к нам, в Гарлем. Помните, мэм? Привезли тогда пять, долларов. Как они нам пригодились! Моя мама столько раз молилась за вас, мэм, за вашу семью.

Подошла миссис Джэксон. Она пригласила Роба в квартиру.

Негр робко вошел. Он держался застенчиво и постоянно оглядывался, видимо боясь переступить ту незримую заветную черту, которая отделяла белых от чернокожих.

– Мы сейчас все работаем, мэм. Даже младший братишка, он устроился чистильщиком в порту. – Гриберст с нескрываемой радостью рассказывал о своей семье. – Мы с мамой и решили в День национального праздника вернуть вам пять долларов, которые вы так любезно тогда дали. Большое вам спасибо! Мама передает вам еще этот подарок. Она сама его вышила, мэм.

Роб протянул небольшой сверток. Рита развернула его и не смогла удержаться от восхищения:

– Ах! Какая красивая скатерка!

С улицы послышались продолжительные автомобильные гудки. Настойчивые, требовательные. Миссис Джэксон выглянула в окно.

– Рита, это, кажется, за тобой.

Рита подлетела к зеркалу, поправила прическу, еще раз осмотрела себя и стремительно побежала к выходу.

– Я пошла, мама!

Блайд сидел за рулем в роскошном двухместном «бюике» последней марки. Он небрежно открыл дверцу:

– Ты заставляешь себя ждать. Я полчаса сигналю.

Рита стала оправдываться и рассказала о негре.

– А где этот черномазый? – Лицо Блайда стало жестким.

– Сейчас выйдет. Ты хочешь на него посмотреть?

– Даже больше. Хочу узнать, где он живет.

– Стоит ли тратить праздничное время на такие пустяки?

Когда негр вышел из подъезда, «бюик» медленно двинулся за ним.

Снова отель «Пенсильвания», хорошо знакомый Джэксону. На сей раз Норисон снял фешенебельный номер в пять комнат. На этом восемнадцатом этаже обычно останавливалась богатая публика: крупные коммерсанты, конгрессмены, приезжие банкиры, кинозвезды и прочие знаменитости. Сиднею, уже привыкшему к комфорту, было приятно видеть цветы в дорогих китайских вазах, ходить по толстым мягким коврам, делать на них гимнастику, спать на широкой дорогой кровати.

Утром, в день матча, он проснулся рано. Долго ворочался, пытаясь снова уснуть, но напрасно. Да разве можно уснуть, когда часы с каждой отсчитанной секундой приближают минуту, которой он посвятил свою жизнь?

Джэксон встал, поднял шторы, распахнул форточки, долго и старательно делал гимнастику. Посмотрел на часы и вздохнул: все еще рано, только восемь утра. Подошел к окну. Долго любовался городом. Высокие небоскребы в 28–30 этажей обступают переулки, маленькие площади. Дома громоздятся тесно друг к другу и, кажется, стремятся подняться к небу. Рядом с грубо практичными кирпичными коробками, которые похожи на колоссальные ульи с бесконечным числом сот, поднимаются ослепительно белые здания, украшенные грациозными башнями или тремя-четырьмя красивыми повторяющимися выступами. А в глубине, там и сям, в утренней дымке высятся каменные Эвересты: башенное здание страхового общества «Метрополитен», величественная пирамида компании Банковского треста, многоэтажный Вульворст-бильдинг и другие небоскребы, принадлежащие различным компаниям, трестам и синдикатам. Вдали, за зубцами домов, в просветах между ними, синеет голубая лента залива, который опоясывает город.

Повсюду, где только возможно, на стенах зданий, крышах, куполах, укреплены рекламные щиты, буквы, цифры, плакаты, сверкают объявления концертных залов, ресторанов, кинематографов, торговых домов.