Молчаливый протест промелькнул в ее глазах, когда она опустила голову и увернулась от его рук. Она пережила уже несколько таких приступов его гнева, но никогда еще не видела его таким разъяренным. Он побагровел от безумной злости и почти потерял разум. Он имел полное право делать с ней, что хотел, и делал бы, даже если бы она не обесчестила его, изменив ему с возлюбленным.

Она знала, что молить о пощаде бесполезно, что сопротивление еще больше его распалит. Побег мог всего лишь отсрочить неизбежное наказание, и все же она приготовилась бежать, когда он снова приблизился к ней.

Звериный рык, вырвавшийся из его бескровных губ, усилил ее страх. Она цеплялась памятью за те несколько счастливых, бесценных, украденных ею часов любви. Любовь не могла спасти ее, но могла поддерживать в ней силы.

— Надеешься удрать от меня? — Его лицо, усеянное оспинами, скривилось в мерзкой ухмылке, приоткрыв почерневшие зубы. — Блудница! Потаскушка! Для такой мрази, как ты, не может быть пристанища. Чума на тебя, распутница!

Вынужденная в конце концов как-то защитить себя, она прошептала:

— Я не блудница.

— У тебя нет совести, неверная жена! Сука в течке — и та ведет себя приличнее, — эти слова он произнес почти как в обычном разговоре.

Ей пришлось крепко прикусить нижнюю губу, чтобы удержаться и не попросить о пощаде. Этот спокойный тон она знала слишком хорошо. В нем не было прощения. Это было всего лишь затишье перед новым взрывом гнева.

Он усмехнулся. Понизил голос, давая ей страшное обещание.

— Он тоже не уйдет от меня. Можешь быть спокойна.

Жалобный протест сорвался с ее губ помимо ее воли.

— Только не это! — воскликнула она. Ей была невыносима мысль о том, что единственный человек, проявивший к ней доброту, доказавший ей, что и она способна любить, может попасть к нему в руки.

Воспаленные глаза мужа грозно сощурились, из угла тонкогубого рта показалась слюна. От его шипения кровь стыла у нее в жилах и мороз пробегал по коже.

— Вы оба будете у меня спать вечным сном, презренная шлюха! Говорят, при дворе мужчины преспокойно носят свои рога, но здесь у мужчин есть выбор.

— Нет, Уилл! — воскликнула она жалобно и протяжно, и ее руки против воли поднялись к нему, моля о пощаде, хотя она понимала, что все ее, мольбы останутся без ответа.

Он задышал шумно и часто, словно ужас, охвативший ее, еще больше возбуждал его гнев.

Понимая тщетность своей мольбы, она все же решила попытаться.

— Ты имеешь право убить меня, муж, но если ты погубишь другого человека, ты заплатишь за это своей собственной жизнью.

Он снова рассмеялся и угрожающе шагнул к ней.

— Ты кажется, забыла, что я здешний бейлиф. Я тот, кто собирает ренту, мое протухшее сладкое яблочко. Ты думаешь, что сэр Рэндалл позволит, чтобы его лишили такого верного слуги? Вот уж не ради неверной жены. И тем более не ради гаденыша, ее полюбовника. Мерзавец даже и родился-то не в Англии.

От возмущения, что его жена предпочла ему иностранца, выражение лица Уплла стало еще отвратительнее. Голос его источал яд, кулаки судорожно сжимались и разжимались.

— Я буду убивать его медленно. Никто не остановит мою руку, никто не посмеет отомстить за него, когда его будут поедать черви.

С упавшим сердцем она поняла, что он говорил правду. У ее возлюбленного были и друзья, и родственники, но они были бессильны против такого человека, как сэр Рэндалл. Уилл с давних пор служил верным вассалом этого вспыльчивого и вздорного рыцаря, к тому же сэр Рэндалл, владеющий всеми землями в округе, исполнял должность местного судьи. Он мог открыть дело или закрыть его по своему капризу, назначить наказание или же прикрыть глаза на несправедливость, как если бы ее не существовало. На него не подействовал бы тот факт, что она много лет верой и правдой служила его жене и что ее возлюбленный тоже входил в его домашний круг.

Уилл оттеснил ее от двери, перекрыв таким образом путь к отступлению, но она впала в такое отчаяние, что попыталась спастись другим способом. Круто повернувшись на каблуках, она пустилась бежать по узкой лесенке, ведущей к двум маленьким комнатушкам наверху. Потолки были низкие и неровные, опоясанные деревянными балками, как и стены, В первой комнате с небольшим камином почти все пространство занимала кровать. Она ухватилась за тяжелый сундук для одежды, единственный, кроме огромной кровати, предмет мебели, и попыталась подвинуть его к двери.

Но не успела. Со звериной силой он распахнул дверь, отшвырнув в сторону сундук, и влетел в комнату.

У нее не было времени обдумать свои действия. Она отступила, слишком поздно сообразив, что отрезала себе путь к окну, которое и было ее целью. Зажатая между кроватью и камином, она прислонилась к стене спиной. Ее пальцы нащупали ручку тяжелой железной кочерги, которой они обычно ворошили угли в камине.

— Шлюха! — вскрикнул он, карабкаясь по кровати, покрытой одеялом, скрывавшим от глаз сломанный соломенный матрас. Он вытянул руки, пытаясь добраться до ее горла, и в его безумных глазах она увидела свою смерть.

Неловко взмахнув кочергой, она ударила его в висок, но этот удар лишь слегка оглушил его, не причинив особенного вреда. У нее в голове промелькнуло воспоминание о ласковых объятиях ее возлюбленного, шевельнулось внезапное желание найти его, уговорить его бежать с ней; но в глубине души она понимала, что их бегство обречено на неудачу. Они могут украсть еще несколько чудесных часов счастья, но до тех пор, пока жив Уилл Малт, он будет им мстить. Он будет преследовать, отыщет их хоть на самом краю земли и тогда выполнит свою клятву и убьет обоих.

У нее не оставалось выхода, но в руках она держала средство, которое могло спасти жизнь ее возлюбленному. Со всей силой, на которую была способна, она опустила кочергу на голову Уилла и била его до тех пор, пока из головы не хлынула густая черная кровь, и она убедилась, что он уже никогда и никому не причинит больше вреда…

Вся в холодном поту Лорен внезапно проснулась и, дрожа всем телом, села на кровати. Рядом с ней на огромном викторианском ложе спал Адам в счастливом неведении, что его жена только что совершила убийство собственного мужа.

Дэн прикрыл ладонью микрофон телефонной трубки и сделал знак Адаму, приглашая ею к себе в кабинет.

— Прикрой дверь, — сказал он и потом в телефон. — Слушаю, Карен.

Ответ, который Адам слышать не мог, заставил Дэна поморщиться, но он продолжал уговаривать женщину на другом конце провода.

— Нет, Карен. Ты абсолютно права, но… Видимо, этот разговор продолжался довольно долго. Адам беспокойно расхаживал по владениям брата, которые в отличие от его офиса выглядели так, как после налета банды грабителей. Дэн знал, где что лежит, но другим об этом никогда не догадаться.

— Послушай, Карен, ты прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать, тем более без решения суда, — Дэн завел глаза к потолку, потом закрыл их и покачался на ножках стула. — Карен, я… — он сильно топнул по полу ногой, лицо его приобрело выражение, которое могло бы показаться комичным, если бы Адам не стал догадываться, что крылось за звонком Карен Досетт.

— Она бросила трубку!

— Неудивительно, что она расстроена.

— Я-то тут при чем? — Его глаза сузились. — Что тебе стало известно? Я старался, чтобы ничего не вышло наружу.

— Можешь не стараться. Ламбертон не такой уж большой город.

— Надеюсь хотя бы на достоверность слухов… — Тут Дэн прочувствованно вздохнул.

— Я не знаю, дежурил ли тогда Клаббер, — пожал плечами Адам.

— Хоть за это надо благодарить Бога. Нет, это был его выходной день. Карен подумала, что он отправился на охоту за птицами, — слабая улыбка прошла по лицу Дэна, когда он поймал себя на невольной шутке. — Чертов идиот оставил в своей машине ключи от двух гаражей. Их обнаружила Карен, в ней проснулось любопытство, что естественно, и провела пару часов, объезжая весь город в надежде узнать, к какой двери подходит второй ключ.