Монбар ответил поклоном на его поклон.

— О, Бог мой, — небрежно произнес он, — мысль очень простая: надо просто овладеть Маракайбо.

— Что?! — закричал д'Ожерон, вскочив с места. — Овладеть Маракайбо?

— Что вы думаете по этому поводу?

— Я ничего не думаю. Вы меня так удивили!

— Вас это удивляет?

— Мне нравится ваше хладнокровие! Стало быть, вы говорите серьезно?

— Еще бы! Вот уже целый месяц как я обдумываю этот план.

— Да вы просто сошли с ума! Овладеть Маракайбо!

— Почему бы и нет?

— Что за человек! Ни в чем не сомневается!

— Это великолепный способ преуспеть. Кроме того, дело зашло несколько дальше, чем вы можете предположить.

И Монбар подробно поведал обо всем, что ему удалось сделать за время своего пребывания на материке: как он проник в город, как его приняли и прочее и прочес.

Губернатор слушал его, разинув рот; он не мог поверить своим ушам. Однако д'Ожерон был человек смелый. Он сам был флибустьером в течение нескольких лет, и не раз приходилось ему давать доказательства своей храбрости — и какие доказательства! Но в его время никогда не предпринималось такой страшной экспедиции; по своей отважности она превосходила все самое невероятное, что могло нарисовать самое смелое воображение. Поэтому, как он признался Монбару, д'Ожерон был просто поставлен в тупик и готов был думать, что все происходит в каком-то страшном кошмаре.

Монбар улыбался и, прихлебывая грог маленькими глотками, невозмутимо продолжал объяснять ему свой план, а также какими средствами намерен он добиваться успешного осуществления этого плана.

Как это часто случается, когда два энергичных человека, давно знакомых и по достоинству ценящих друг друга, расходятся во взглядах на какую-либо важную проблему, более твердый в конце концов убеждает другого, и тот принимает предложенный ему план, с тем чтобы позднее внести в него необходимые поправки. Д'Ожерон мало-помалу проникся идеей Монбара и в целом одобрил ее.

— Идея грандиозна и достойна вас, — сказал он, — но исполнение ее крайне трудно.

— Меньше чем вы предполагаете. В сущности, о чем идет речь? О неожиданном нападении, и ни о чем больше, — ответил Монбар с жаром. — Заметьте, что этот край удален от всякой помощи и практически предоставлен самому себе. Жителей здесь немного, и они рассыпаны по деревням, гарнизоны слабы, укрепления ничтожны. Мы с быстротой молнии нападем на колонию, прежде чем испанцы узнают, кто мы, и прежде чем, опомнившись от ужаса, который внушит им наше присутствие, успеют собраться, так что мы успеем сделать свое дело и уехать, а они не будут знать, кто на них напал.

— Но что, если вы встретите испанскую эскадру?

— Мы с ней сразимся, черт побери! И потом, кто ничем не рискует, тот ничего не добьется, гласит пословица. Мы сумеем захватить богатую добычу; вы просто не можете себе представить, какие сокровища заключаются в том краю.

— Подозреваю, — сказал, смеясь, д'Ожерон. — Кажется, мы никогда там не бывали?

— Никогда. Поэтому Маракайбо служит, так сказать, кладовой других колоний. Жители считают себя в безопасности от нападения.

— Бедные испанцы, они даже не подозревают, что готовит им будущее!

— Ну вот, теперь вас беспокоит участь испанцев.

— Увы! Я предчувствую, что вы замышляете страшную резню.

— Никогда я не убью достаточно этих проклятых испанцев, — с плохо скрываемым гневом воскликнул Монбар.

— Стало быть, вы страшно ненавидите их?

— Мне хотелось бы иметь возможность, как Нерон, изобретать пытки для того, чтобы заставлять их страдать как можно сильнее!.. Но вернемся к нашему делу. Сколько у вас здесь кораблей?

— В Пор-де-Пе?

— В Пор-де-Пе, Пор-Марго, Леогане, на Тортуге — повсюду.

— Не очень много: кораблей тридцать, из которых не более двенадцати или четырнадцати в состоянии выйти в море.

— Больше нам и не надо, лишь бы они были скоры на ходу. Я покупаю их.

— Стало быть, вы богаты?

— Я владею казной Двенадцати, — ответил Монбар, улыбаясь.

— Вот уже несколько раз я слышу об обществе Двенадцати, — заметил д'Ожерон, нахмурив брови.

— Не тревожьтесь, я предводитель этого общества. Его единственная цель — слава и богатство флибустьерства.

— Хорошо, теперь я не беспокоюсь, но все же, если вы согласны, позже мы еще вернемся к этому предмету.

— Когда вам будет угодно. Итак, вы согласны продать корабли, которые мне нужны?

— С этой минуты они ваши.

— Благодарю. Теперь надо найти людей.

— О! В людях недостатка не будет.

— Простите, я знаю, о чем говорю; мне нужны люди решительные, которые без колебаний последуют за мной в ад, если я потребую.

— Думаю, что вы легко найдете таких людей.

— Браво! Остается только просить вас об одном.

— О чем же?

— Хранить тайну! Вы же знаете, что испанские шпионы так и кишат вокруг. Одно неосторожное слово погубит все.

— К несчастью, вы правы, любезный Монбар. Я хочу сказать вам кое о чем, а вы должны быть осторожны: с некоторых пор точно какой-то злой гений преследует нас. Ни одно наше решение не остается в тайне, испанцы тотчас о нем узнают, принимают необходимые меры предосторожности, и наши планы не удаются.

— Это крайне важно. Должно быть, среди нас изменник!

— Я так и предполагал.

— Что же вы сделали?

— То, что вы, без сомнения, сделали бы сами: я созвал самых знаменитых Береговых братьев — де Граммона, Дрейка, Франкера и еще нескольких других, сообщил им о своих подозрениях и попросил понаблюдать за их товарищами, обывателями и вербованными.

— И что же?

— Ничего не удалось узнать.

— Ей-Богу, я найду изменника, клянусь вам! — промолвил Монбар мрачным голосом. — И тогда горе ему, кто бы он ни был!

— Вот, например: вы ведь недавно приехали в Пор-де-Пе?

— Всего час тому назад, как вам известно.

— Да. Но слухи о вашем приезде ходят по городу уже три дня. Поговаривают даже, что вы приехали с тайным намерением готовить важную экспедицию. Кто мог это сказать, я вас спрашиваю?

— Конечно, это очень странно… крайне странно, тем более что только три человека осведомлены о моих планах; остальная команда шхуны, должно быть, кое о чем подозревает, но смутно, едва ли веря в то, что все это правда.

— Кто же эти трое?

— Ваш племянник Филипп, за скромность которого я ручаюсь головой, вы и я… Но будьте спокойны, я обязуюсь повести дело так, чтобы изменник, кто бы он ни был, не мог ничего узнать.

— Дай Бог! — сказал д'Ожерон, вставая. — Вы остаетесь на шхуне?

— Нет, я еду на берег с вами, если вы не против.

— Буду очень рад. Есть у вас дом, где вы намерены остановиться?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что на случай, если вы не выбрали, где вам остановиться, я мог бы предложить комнату у меня.

— Благодарю, но не могу принять этого любезного предложения; я сегодня же хочу заняться делами, и мне нужна полная свобода действий. Кроме того, мне нужно переговорить с моими товарищами.

— Но вы, по крайней мере, отобедаете у меня сегодня?

— С удовольствием, если только вы не будете обедать слишком поздно, так как мне нужно освободиться достаточно рано.

— В пять часов, если это вам удобно.

— Прекрасно.

Они вышли на палубу, где д'Ожерон был встречен командой шхуны с самым искренним почтением.

Мы уже говорили о том, что флибустьеры обожали д'Ожерона, который в свою очередь знал большинство флибустьеров лично и умел потакать им, заставляя тем не менее уважать себя, а иногда и бояться.

Перед отъездом губернатор пожелал осмотреть судно, чем чрезвычайно польстил экипажу, после чего, пригласив на торжественный обед своего племянника и главных офицеров на шхуне, сел в сопровождении Монбара в шлюпку, приготовленную для него по приказанию Филиппа.

Сойдя на берег, д'Ожерон напомнил Монбару о своем приглашении, попросив не опаздывать, потом оба дружески Распрощались и разошлись в разные стороны. Монбару с большим трудом удалось уклонился от пышной встречи и оваций, приготовленных ему Береговыми братьями, которые непременно хотели с триумфом нести его на руках. Наконец ему удалось зайти в гостиницу, случайно попавшуюся по дороге, и толпа, прождав его довольно продолжительное время перед дверью и видя, что он не выходит, наконец разошлась.