Поэтому дон Фернандо против своей воли вынужден был уделять очень мало времени своей питомице, которая почти всегда оставалась одна взаперти в своих комнатах. Но девушка не жаловалась на одиночество, напротив, она была ему очень рада, ведь таким образом она могла без всяких помех думать о том, кого любила. Большую часть дня девушка проводила, сидя на балконе, спрятавшись за шторой, пристально устремив глаза на озеро, погруженная в бесконечные мечтания. Иногда она приподнимала голову и, обращаясь к нье Чиале, сидящей возле нее и перебирающей четки, говорила своим нежным голоском:

— Не правда ли, кормилица, мой возлюбленный скоро вернется?

Старуха с досадой качала головой; она не отвечала или бормотала какие-то слова, которые девушка не могла расслышать. Правда, она вовсе и не слушала, что говорила кормилица, а предпочитала улыбаться своим мыслям и вновь возвращаться к своим сладостным грезам.

Два или три раза нья Чиала старалась дать ей понять, что гораздо лучше было бы, вместо того чтобы вести затворническую жизнь, выходить вместе с ней из дома, осмотреть город, посетить европейские лавки, наполненные восхитительными безделушками, которые так нравятся женщинам — и знатным дамам, и горничным — и за которые столь многие из них отдают свою душу в когти дьяволу.

Донья Хуана на каждую подобную просьбу своей кормилицы отвечала сухим «нет» или возражала, что ей не нужны ни кружева, ни вещицы, что ей хорошо дома, и тотчас погружалась в свои прерванные размышления.

Однажды утром при возобновлении настойчивых просьб ньи Чиалы девушка, печальная в этот день, сама не понимая отчего, так как вроде бы ничто не оправдывало такого расположения ее духа, с досадой оставила свое место на балконе и направилась к двери, без сомнения с намерением отвязаться от настойчивых просьб старухи, запершись в своей спальне или в будуаре, когда вдруг дверь отворилась и на пороге показался дон Фернандо д'Авила.

— Милая Хуана, — сказал он без всяких предисловий, — я пришел просить вас поехать со мной в гавань. Говорят, что у капитана корабля «Тринидад» есть чудесные кружева и великолепные материи. Он хочет показать их вам, поскольку уверен, что ваш вкус будет определять здешнюю моду и что товары, выбранные вами, будут иметь огромный сбыт. Он пригласил нас также позавтракать на его корабле. Я принял приглашение за себя и за вас. Этот капитан — прекраснейший человек, и мне не хотелось бы рассердить его. Приготовьтесь же, но поскорее, потому что капитан ждет нас на пристани и сам доставит на свой корабль.

Молодая девушка закусила губу, состроила гримаску и, поздоровавшись с своим опекуном, которого она еще не видала в это утро, медленно ответила:

— Я нездорова и не могу выезжать, сеньор, я буду очень вам благодарна, если вы избавите меня от этой поездки.

— Ну, ну! — ответил он с улыбкой. — Напротив, вы никогда не были так здоровы! Вы свежи и румяны, как роза. Будьте добры, Хуана, не отказывайте мне. Вы заставите меня не сдержать свое слово, что будет очень неприятно для меня и очень огорчит доброго капитана. Кроме того, я убежден, что свежий воздух пойдет вам на пользу.

— Я постоянно повторяю ей это, а она не желает меня слушать, — заметила старуха, обрадовавшись подоспевшей помощи.

— Молчите, кормилица, — сердито воскликнула девушка, — вы только и умеете, что мучить меня.

— Как дети неблагодарны, Господи Боже мой! — прошептала старуха, сложив руки и устремив взор к небу.

— Могу я надеяться, что вы поедете со мной, Хуана? — вновь спросил дон Фернандо.

— Если вы требуете, сеньор…

— Давайте же договоримся, милое дитя: я ничего не требую, я прошу. Если вам это неприятно, я беру назад свою просьбу, не будем больше говорить об этом; я извинюсь перед капитаном. Как вы сами понимаете, если вы останетесь дома, то и мне незачем отправляться к нему на корабль.

Он поклонился своей питомице и сделал несколько шагов по направлению к двери.

— О! Простите меня, сеньор, — воскликнула донья Хуана, поспешно подходя к нему и взяв его за руку, — простите, если я рассердила вас. Я сама не знаю, что со мной происходит. Это независимо от моей воли. Я никогда не чувствовала себя подобным образом.

— Неужели вы действительно больны? — спросил губернатор с отеческой заботливостью.

— Не могу вам сказать; мне хочется плакать, сердце мое стучит так, словно мне угрожает большое несчастье.

— Вы немножко сумасбродны, — заметил дон Фернандо, смеясь. — Ваше упорное уединение с некоторого времени — единственная причина всего этого.

— О! Не смейтесь, сеньор, умоляю вас! Смею вас уверить, что я очень страдаю, — сказала она со слезами на глазах.

— Если так, милое дитя, вам надо лечь в постель и позвать доктора.

— Нет, нет, я поеду с вами; кажется, вы правы и свежий воздух рассеет эту непонятную тоску.

— Вы действительно согласны ехать со мной, Хуана? Хочу заметить, что не намерен навязывать вам своей воли.

— Благодарю вас, сеньор, но я сама предпочитаю выехать. Я прошу у вас только несколько минут, чтобы взять шарф и накинуть мантилью на плечи.

— Я подожду сколько вам угодно.

— Только две минуты. Пойдемте, кормилица.

И донья Хуана, легкая, как птичка, бросилась из комнаты.

— Увы, почему она не моя дочь! — прошептал старый офицер, подавляя вздох.

Молодая девушка появилась почти тотчас.

— Не долго ли я отсутствовала? — спросила она, улыбаясь.

— Вы просто очаровательны, моя обожаемая дочь.

— Пойдемте, пойдемте, — ответила она с лукавым видом, — теперь, когда я исполнила вашу просьбу, вы опять сделались любезны.

Они вышли. На полпути к гавани они встретили капитана корабля «Тринидад», который, потеряв терпение дожидаться их на пристани, решил идти к ним навстречу.

Капитан был еще молод, с умным и решительным лицом. Прежде он служил офицером на военном испанском флоте и слыл моряком образованным и опытным.

Шлюпка для гостей была готова. По знаку капитана она подплыла к пристани.

За несколько минут они добрались до «Тринидада», великолепного трехмачтового судна с десятью бронзовыми пушками, похожего скорее на военный корабль, чем на мирное торговое судно.

На судне царил полный порядок. Губернатор и его питомица были приняты с должными почестями. Под навесом был приготовлен стол с пышным завтраком для четырех персон.

Представив губернатору своих офицеров, капитан пригласил лейтенанта, старого моряка, с которым плавал уже давно, сесть за стол вместе с ним, предварительно испросив позволения у дона Фернандо д'Авила, которое тот поспешил дать. После этого капитан велел подавать завтрак.

Кушанья были превосходные, вина — отборные. Донья Хуана, как бы желая забыть свое дурное расположение духа, а также невольно увлеченная новизной впечатлений, оживленным видом рейда и красотой пейзажа, как будто совершенно забыла о своей тоске, была очаровательна, весела, смеялась и поддразнивала старого лейтенанта, который не понимал ее шалостей и представлял из себя пресмешную фигуру, что еще больше веселило сумасбродную девушку.

— Ну, Хуана, — спросил ее опекун, — жалеете вы теперь, что поехали со мной?

— Не напоминайте мне об этом, дон Фернандо, я была глупа, теперь я поумнела. Сеньор капитан, покажите мне ваши прекрасные вещи.

— Об этих вещах судить вам, сеньорита, их никто еще не видел; прежде чем их распаковать, я ждал вас, зная ваш несравненный вкус, чтобы посоветоваться.

— Предупреждаю вас, что я буду очень строга.

— Я этого желаю, сеньорита, ведь вещи, которые понравятся вам, непременно произведут фурор среди других дам.

— Смотрите, не ошибитесь, сеньор капитан, наши дамы кичатся своим вкусом.

— Иначе и быть не может, сеньорита, только я убежден, что ваш вкус превосходит их.

— А вы льстец, сеньор капитан, — заметила донья Хуана, смеясь. — Когда же вы намерены разложить передо мной эти ослепительные вещи?

— Тотчас после завтрака.

— А вы, сеньор лейтенант, — обратилась она к старому морскому волку, который, чтобы не конфузиться, ел и пил без меры, — вы ничего не привезли?