Глава 16

Рэнди вздохнула, уже наверно в двадцатый раз, и поставила суп в микроволновку. Она даже и представить себе не могла, что ей может быть так хорошо и одновременно так плохо. Она была счастлива, нет, просто окрылена неожиданной дружбой, которая завязалась между ней и когда-то ожесточенной и обозленной молодой писательницей. Ибо за фасадом гнева и недоверия скрывалась умная, веселая, мягкая и абсолютно очаровательная молодая женщина, в которую можно было с легкостью влюбиться.

В этом-то и была проблема.

Вопреки всем разногласиям. Вопреки голосу разума. Вопреки всему здравому смыслу, который у нее когда-либо был, Рэнди действительно влюбилась в нее. И самое худшее — она знала, без всяких сомнений, что эта любовь будет безответной. Дьявол, да она приложит все усилия, чтобы убить меня, если узнает. Слезы обожгли ее глаза, и она усмехнулась над этой горькой иронией. Да уж, влюбилась в женщину, которая не только натуралка, но еще и гомофоб. Думаю, большего я и не заслуживаю, правда, Кейси?

Писк микроволновки прервал ее грустные размышления. Пока Рэнди разливала суп в тарелки, она сосредоточилась на факте, который вызывал и боль и облегчение. Если верить Тоби, то главные дороги уже почти расчищены. И они смогут привести в порядок мою дорогу уже на следующей неделе. Тогда мисс Меган сможет вернуться обратно к своей счастливой жизни, а я к…

Ее сердце болезненно сжалось и не дало закончить мысль. Рэнди взяла поднос с ужином и вышла из кухни.

«Выше нос, ребята! Обед на колесах уже едет в вашу сторону», бодро объявила доктор, входя в гостиную. Лицо писательницы, лишь мгновение назад омраченное какими-то серьезными раздумьями, тут же озарилось улыбкой.

«Боже, пахнет восхитительно», сказала Меган. Аромат из тарелок донесся до ее обоняния, и у нее потекли слюнки.

«Merci», с преувеличенным французским акцентом ответила доктор и осторожно поставила поднос на колени писательнице. Она скромно поклонилась и выдала: «Для мадам только самий лючшее».

«Ооо, высокая, темноволосая, красивая и очаровательная. О мое сердце, усмири свой галоп», ответила блондинка. Она картинно захлопала ресницами и принялась кокетливо обмахивать лицо. Я сказала красивая?

«И скромная. Не забудь это!» добавила брюнетка и потопала обратно на кухню за своим подносом. Она сказала красивая?

Рики Ван Шелтон негромко мурлыкал песню из динамиков, а две женщины ели в комфортном молчании. Наконец, Меган приняла решение и откашлялась.

«Она ушла через несколько недель после моего пятнадцатилетия».

Рэнди уставилась на блондинку. Она ничего не сказала, зная, что молодая женщина собирается с духом, чтобы продолжить.

«Я помню в тот день я пришла из школы в очень хорошем настроении». Она улыбнулась при этом воспоминании. «Я получила прекрасные отметки по очень противной контрольной, из-за которой сильно волновалась. А моя учительница английского, я-то думала она меня ненавидит, сказала мне, что я одна из ее лучших учениц и что по ее мнению у меня есть будущее в мире литературы. Меня просто распирало от счастья. И я летела домой как на крыльях. Помню, как бегала по дому и звала маму чтобы рассказать ей об этом. Когда я зашла на кухню, то увидела папу сидящего за столом и очень удивилась — обычно в это время он был на работе. Как бы там ни было, он сидел за столом и держал в руках лист бумаги, и убитым голосом он сказал, что мамы нет дома. Я спросила, когда же она придет, а он не ответил. Просто дал мне этот листок». Меган замолчала и сделала несколько глубоких вдохов. Взяв себя в руки, она продолжила. «До сих пор я помню каждое слово этой короткой и формальной записки. Там говорилось: „Дорогой Питер. Я бы хотела иметь храбрость сказать тебе это лично, но у меня ее нет. Прости меня, Питер, но я больше не могу жить с тобой. Кэтлин уже давно умоляет меня переехать к ней. Я наконец согласилась. Потому что с ней у меня будет что-то, что ты не мог мне дать все эти годы; и это, дорогой Питер, любовь. Я поговорила с Эдвином и он согласился уладить все дела с разводом. Я, разумеется, приму всю вину на себя и не буду требовать ни материальной, ни финансовой компенсации. Это самое меньшее, что я могу сделать. Мне очень жаль, Питер.“ И все», тяжело вздохнула писательница, «меня она вообще не упомянула. Ни „увидимся, детка“ или „я буду на связи, Мэг“. Просто очень короткая записка, никаких сантиментов, никаких извинений… черт, она даже не подписала свое имя».

«Должно быть это было ужасно для тебя и твоего отца», тихо сказала брюнетка. Ей хотелось обнять и утешить подругу, но она не была уверена, что сейчас утешение будет принято.

«Для меня это были семь кругов ада», призналась Меган. «Но сказать по правде, я понятия не имею, как перенес все это папа». В ответ на непонимающий взгляд Рэнди писательница пояснила. «Мой отец никогда особо не выказывал эмоций. Он всегда считал, что бурные эмоции или открытые нежности это удел женщин и гомиков». Меган внутренне поморщилась из-за неосторожного слова. «Уход матери сделал его еще более закрытым. Он кормил и одевал меня, следил, чтобы я хорошо училась в школе и на этом все. Если мне было одиноко, или больно, ну… скажем так, я научилась держать это в себе». Меган посмотрела полными боли глазами на свою слушательницу, «Не пойми меня неправильно, Рэнди. Он не был злым, он просто… не был».

«Твоя мать никогда не пыталась навестить тебя или позвонить… совсем?» спросила Рэнди. Она убрала подносы на столик и забралась с ногами на диван, поближе к молодой женщине. Она не могла поверить, что мать Меган, вот так просто оказалась от своей дочери. От мужа, может быть… но не от ребенка. И даже ни слова ей в записке? Это слишком странно.

«О, еще как пыталась навестить», фыркнула писательница. «Семь лет спустя. Ей хватило наглости прийти на похороны отца. Сказала мне, что очень сожалеет о его кончине и хочет со мной поговорить».

«А ты?»

Меган смотрела куда-то в даль. «Я сказала, что ничего не хочу от нее слышать. Что если бы она хотела поговорить со мной, то сделала бы это много лет назад, вместо того чтобы убегать и притворяться что меня не существует. Она пыталась сказать мне, что не делала этого, что любит меня и, наверно, на меня тогда все сразу обрушилось, потому что я…» Меган остановилась, живые воспоминания и чувства угрожали поглотить ее. «Я ударила ее», выдавила она. «Я дала ей пощечину и начала кричать, чтобы она не смела говорить, что любит меня, потому что если любишь кого-то, то на бросаешь вот так. Не делаешь ей больно. Не заставляешь ее думать — что же такого она сделала неправильно из-за чего ты уехала и никогда не возвращалась. Видимо тогда папины друзья-полицейские увидели достаточно, потому что они подошли и сказали ей уйти. А потом проводили меня до машины. Я помню, как обернулась в последний раз и увидела как она стоит там и плачет. И я подумала: вот теперь ты знаешь, как я себя чувствую. Больше я ее не видела». Молодая женщина смотрела, как ее руки нервно теребили ниточку на одеяле, укрывавшем ее ноги. «Я была довольно жалким зрелищем, да?» прошептала она.

«Нет», ответила брюнетка и положила ладонь поверх двух маленьких рук. «Ты была очень обижена. Тогда тебе пришлось пройти через много страданий. И было вполне нормально сорваться на того, кого ты считала виновным во всех этих страданиях».

Меган напряглась. «Я не просто считала ее виновной… она была виновна. Она и ее „возлюбленная“». Последнее слово она выплюнула как ругательство.

Так, она сейчас слишком раздражена, чтобы обсуждать эту тему. Пойдем в другом направлении. «А кто эта Кэтлин? Она была другом семьи?»

Меган немного расслабилась, но оставалась хмурой. «Нет. Она была подругой моей матери. Когда мне было тринадцать, мама начала заниматься в классе Тай-чи и Кэтлин была одним из инструкторов. Сначала она ходила туда дважды в неделю. Но я проводила бОльшую часть времени с друзьями, папа — на работе, и она стала уходить уже на пять вечеров в неделю. Через какое-то время, они стали бывать вместе и вне класса. Папа похоже не очень обращал на это внимания. Он всегда пропадал или в офисе или с приятелями-копами. Я тоже не обращала внимания, потому что Кэтлин казалась хорошим человеком, а у меня были свои друзья, так почему их не должно быть у матери?» Меган закрыла глаза и по бледной щеке скатилась слеза. «Я и не знала, что друзья должны разбивать семьи», отрывисто прошептала она.

Меган выглядела такой маленькой и такой потерянной. И Рэнди впервые увидела грустную и одинокую юную девочку, которая жила в этой ожесточившейся женщине.

И ее сердце разрывалось.

Снова, она позволила голосу сердца повелевать собой и раскрыла объятия; молча предлагая этой юной девочке уют, которого она лишилась много лет назад.

И шмыгнув носом и вздохнув, та его приняла.

«Они не должны», прошептала брюнетка светлой голове под своим подбородком. «И обычно не разбивают. Но иногда такое все же случается. Даже если они этого не хотят».

И вечер завершился так же, как и день — маленькая фигурка нашла приют в теплых уютных руках. Рэнди горевала из-за боли, которую пришлось пережить ее пациентке. Но что-то подсказывало ей, что во всей этой истории было нечто большее. Чего даже Меган не знала. Но высокая женщина сомневалась, что у нее когда-либо будет возможность узнать наверняка.

«Ты точно к этому готова?» с усмешкой спросила Рэнди, и зеленые глаза вперились в нее. «Если нет, я могу оставить ее еще на некоторое время».

«Если ты немедленно не снимешь эту чертову штуку, я сама ее сорву», простонала блондинка. «А потом засуну ее в такое место, которое очень расстроит тебя и проктолога».

«Господи, некоторые женщины такие ворчуньи», шутливо пожаловалась доктор и принялась снимать шину со стройной ноги писательницы. После долгих шести с половиной недель Меган была уже более чем готова избавиться от ограничивающей свободу повязки. Пару дней назад они уже сняли шину с руки, но доктор решила оставить шину на ноге подольше. Меган делала упражнения по ходьбе и Рэнди хотела, чтобы она пользовалась костылем, пока нога не окрепнет.