Мы собрали всю мебель – маты, шведские стенки, ящики, все то, что могло гореть – и свалили этот хлам у деревянной перегородки в конце зала. Квилла Джун отыскала банку керосина в кладовке, и мы подожгли эту чертову кучу. Обчистив мертвых – забрав у них все оружие и боеприпасы – и прихватив с собой один мат, мы спустились в местечко в подвале здания, которое подыскал Блад. Это была бойлерная с двумя большими котлами. Мы втроем разместились в пустом котле, прикрыли крышку, оставив вентиляционное отверстие открытым для доступа воздуха.

– Ты можешь что-нибудь уловить? – спросил я псину.

– Немного. Совсем чуть-чуть. Я читаю мысли одного из парней. Здание горит отменно.

– Ты сможешь узнать, когда они отвалят?

– Может быть. ЕСЛИ они отвалят.

Я откинулся назад. Девушку все еще трясло от недавних событий.

– Успокойся, – сказал я ей. – К утру здесь останутся одни кирпичи. Банда все прочешет и найдет лишь жареное мясо. Может быть, они не слишком усердно будут искать твое тело... И тогда все будет в порядке... если только мы не задохнемся.

Она улыбнулась, совсем слабо, и постаралась выглядеть похрабрее. Потом закрыла глаза, откинулась на мат и приготовилась спать. Ну что же, не так она и плоха, эта цыпочка. Сам я настолько устал, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Ты сможешь проследить их? – еще раз я спросил Блада.

– Постараюсь. Тебе лучше поспать, Альберт. Я покараулю.

Я кивнул, откинулся на мат и закрыл глаза. Когда я проснулся, то обнаружил, что цыпочка прикорнула у меня под мышкой, обняв рукой за талию. Я едва мог вздохнуть, меня бросило в жар, словно я попал в печь. Хотя, какого черта, я и находился в печи. Дотронувшись до стенки котла, я резко отдернул руку: она оказалась такой горячей, что невозможно было притронуться.

Блад лежал на мате, высунув язык и часто дыша. Он вроде бы спал.Или делал вид, что спит. Как хорошо все-таки, что мы догадались захватить этот мат. Он оказался единственной вещью, которая спасла нас от ожогов.

Я притронулся рукой к груди девушки. Грудь была горячей. Курочка поворочалась и прижалась ко мне еще теснее. У меня сразу же встал. Я умудрятся в этой тесноте стянуть с себя штаны и перекатиться на нее сверху. Когда я раздвинул ей ноги, она проснулась, но было уже поздно.

– Не надо... прекрати... что ты делаешь... нет, не надо.

Она еще не совсем очухалась, была слаба, и мне показалось, что всерьез со мной бороться она не собирается. Конечно, цыпочка вскрикнула, когда я сломал ее, но после этого все было в порядке. На борцовский мат вылилось немного крови, а Блад продолжал дрыхнуть, как убитый.

С Квиллой все было совсем иначе. Обычно, когда я заставлял псину вынюхать для меня девку, все делалось в быстром темпе: схватить, воткнуть и убраться как можно скорее, пока не приключилось чего-нибудь дурного. Но сейчас все происходило совсем по-другому.

Когда мы кончили в первый раз, она так крепко обняла меня, что кости затрещали. Потом девушка медленно-медленно отпустила меня. Я смотрел на нее и удивлялся: глаза – закрыты, на лице – блаженство. Могу сказать точно – она была счастлива.

Мы трахались еще много раз, с ее подачи. И я, конечно же, не мог отказать. А потом, лежа рядышком, мы разговаривали. Она расспрашивала меня, как я общаюсь с Бладом. Я рассказывал ей, как боевые собаки развивали телепатические способности, как помогали людям сражаться в Третьей Войне. Что, овладев телепатией, они разучились сами находить для себя пропитание, и поэтому люди стали это делать за них. И как ловко собаки научились вынюхивать девок.

Я расспрашивал ее о жизни в подземках. На что эта жизнь похожа, много ли там девушек, и как они могут обходиться без неба и солнца?

– Там очень хорошо, но чересчур спокойно. Все друг с другом вежливы. У нас всего лишь небольшой городок под землей и народу не так уж и много.

– В каком ты живешь?

– В Топеке. Совсем рядом отсюда.

– Да, знаю. Спусковая шахта всего лишь в полумиле к северу.

– Ты когда-нибудь бывал в подземном городе?

– Нет. И не думаю, что мне когда-нибудь захочется этого.

– Почему? Там очень хорошо. Тебе бы понравилось.

– Дерьмо.

– Это очень грубо с твоей стороны.

– Я и есть очень грубый.

– Но не во всем!

Меня это начало бесить:

– Слушай, дура! Что с тобой такое? Я выследил тебя, поймал, делал с тобой все, что хотел, изнасиловал полдюжины раз. Что во мне может быть хорошего? У тебя что, не хватает мозгов понять, что когда кто-то...

Она улыбнулась, и я замолчал на полуслове.

– Но мне же понравилось. Хочешь, сделаем еще раз?

Я был так шокирован, что даже отодвинулся от нее.

– Ты совсем ничего не соображаешь? Не знаешь, что такая цыпочка, вроде тебя, из подземки, может быть изувечена таким соло, как я? Тебя что, не предупреждали родители: «Не появляйся наверху! Тебя украдут эти грязные, волосатые, дурнопахнущие соло!» Ты этого не знала?

Она положила руку на мое бедро и начала поглаживать, осторожно и нежно. У меня снова встал.

– Мои родители никогда не говорили так про соло, – ответила она. Затем потянулась ко мне и поцеловала в губы. И я снова не смог удержаться. Боже! Это продолжалось несколько часов!

Вдруг Блад повернулся и произнес:

– Я больше не могу притворяться спящим. Я голоден. И у меня болят раны.

Я отбросил Квиллу – на этот раз она была сверху – и осмотрел собаку. Доберман вырвал изрядный кусок из его уха, вдоль морды шел глубокий порез, и на боку зияла глубокая рана. Шкура во многих местах получила серьезные повреждения.

– Боже мой, приятель, тебе здорово досталось, – сказал я, окончив осмотр.

– Ты тоже не похож на розовый сад, Альберт, – огрызнулся он.

– Можем ли мы выбраться отсюда? – поинтересовался я.

Блад сосредоточился. Мы ждали. Затем он потряс головой и выдал:

– Я не могу никого прочесть. Наверное, куча мусора навалена на котел сверху. Придется выбираться отсюда на разведку.

Немного поспорив, мы решили, что если здание сгорело и остыло, стая к этому времени должна была просеять весь пепел. А раз они не пытались взломать котел, значит, мы погребены довольно глубоко. Или все обстояло именно так, или здание все еще раскалено. Тогда парни бродят наверху и готовятся просеять остатки дома.