— Эй.

Он вырос вдруг у нее за спиной, она чувствует его дыхание на своих волосах. Он шепчет что-то ей в ухо, она расплывается в улыбке. Снова вспыхивает, приходит в прекрасное настроение, воодушевляется. Хоккеист поворачивается к приятелю и продолжает беседу с прежнего места, будто гадости, которые он наговорил ей, никак не нарушили плавного течения беседы, а были коротким отступлением.

— Здесь еще есть наши, из тиволи.

Она оборачивается и смотрит на него, его переполняет радость, которой она не заметила ни в вагончике, ни в машине по дороге. Она едва узнает его. Наверно, он мне больше доверяет теперь, поэтому меньше напряжен. Она вспоминает, что не знает его имени, и спрашивает.

— Том, — отвечает он. — А тебя?

— Вибеке.

Он обводит взглядом бар:

— Ну ладно, я хочу пива.

— Палатка закрылась в десять, — говорит Юн. — Если хочешь что-то купить, надо ехать в город, на заправку.

— Это далеко?

— Двадцать километров.

Жарит печка. Юн расстегивает куртку. Снимает шарф. У нее на безымянном пальце массивное прозрачное кольцо из стекла. Юн прикидывает, как оно выглядит в микроскопе. Наверняка микробы так и кишат, думает он.

По освещенной фонарями дороге они выезжают из поселка на шоссе. Юн старается не дышать столько фонарей, сколько только может, а каждый фонарь — тысяча людей, которых не будут пытать, если он выдержит, говорит он себе. Он прочитал в библиотеке описание некоторых пыток. Как человека окунают головой в бочку с ледяной водой или пускают ток через язык. Или как на картинке в журнале: руки прикручивают к трубе, и человек писает сам на себя. Он пытается почувствовать, каково это. Самое большее, сколько он выдерживает не дыша, — семь фонарей. Надо будет потренироваться, думает он.

Лес кругом густой и темный, дорога ровная, повороты затяжные. Такое чувство, что едешь по дну шахты. Или по туннелю без крыши. Или через долину в игрушечной железной дороге.

— Как тебя зовут?

Он слышит по голосу, что ей скучно.

— Юн.

Ему кажется, что это нечестно. Он не просил ее никуда ехать, не приставал. Он всего-то хотел ей помочь, потому что думал, что она заблудилась.

Она едет быстро. На повороте крышка перчаточника снова откидывается, он видит солнечные очки. Первой лежит пара с огромными, круглыми стеклами в толстой пластмассовой оправе. Он вытаскивает их и примеряет. Они ему велики, он чувствует, как холодный пластик скользит по щеке. Она смотрит на него, потом переводит взгляд на дорогу. В очках дальний свет кажется зеленым. Внезапно подступает тошнота, живот сжимает спазмом. Рот заливает слюной. Он сдерживается еле-еле.

— Можно остановить? — просит он.

— Зачем еще?

— Меня тошнит.

Она проезжает чуть вперед, съезжает на обочину. Они посреди бесконечной ровной дороги. Юн распахивает дверцу и выскакивает наружу.

Она замечает лицо, которое видела утром на обсуждении культурного развития поселка. Тетка из отдела социальных пособий, одна из двоих. Вибеке помнит, что еще подумала: старые курицы. Женщина сильно накрашена. И с кавалером. У него редкие, бесцветные волосы и крепко сбитое, кряжистое тело. До Вибеке вдруг доходит, что они свингуют. Она прыскает. Этот бар не для танцев, здесь слишком тесно. Вибеке видит, что мужчина пьет воду. Значит, за рулем. Она отыскивает глазами Тома. Он стоит у стойки, к ней спиной. Вот он взял пиво, но не отходит, а подался вперед и балагурит с барменшей. Чтоб его было слышно в таком грохоте музыки, он помогает себе всем телом, отчаянно машет руками. Наверняка рассказывает анекдот, думает Вибеке. Забавно наблюдать за ним исподтишка. Но важно не переходить грань, помнить: мы две независимые личности.

— Привет, — говорит дамочка из социальной конторы. — Это Эвальд. У нас роман.

Они протиснулись вплотную к ней, а она и не заметила. Она не думала, что социальная тетка решит подойти к ней, на службе они и словом не обмолвились. Сейчас она в изрядном подпитии. Ее кавалер улыбается Вибеке.

— Ты здесь новенькая? — спрашивает он, наклоняясь к ней. Его дама со стеклянной улыбкой глядит то ли на Вибеке, то ли в никуда. Вибеке кивает в ответ. Им под шестьдесят. Староваты они ходить в места, где так орет музыка, думает Вибеке. Или у тебя старомодные представления о пожилых, тут же одергивает она себя. Она тычет большим пальцем в сторону стойки, улыбается, извините, мол, и начинает пробираться к Тому.

Женщина отрывает от рулона несколько бумажных полотенец. Он отер было рот рукавом, но теперь лицо горит, а во рту пересохло Он сидит и мнет в руках полотенца. Ему полегчало, когда вырвет и перестанет укачивать, всегда становится лучше. Она заводит машину и выворачивает на шоссе. Теперь она ведет осторожнее.

— У тебя что-то с глазами, — говорит она.

— Да, — отвечает Юн.

Оба молчат. Он почему-то забывает, что тик всем заметен. Поэтому получается, что ему все время напоминают. Человеку приходится выслушивать напоминания, думает он. Но лучше б у него был изъян, которого не видно, чтоб под одеждой или вообще болело внутри.

— Вот как, — говорит она.

Да, думает Юн, вот так. Он глядит на дорогу перед собой и чувствует, как мышцы глаза сжимаются и отпускают, сжимаются и отпускают, гораздо чаще, чем он думал, безостановочно. Он не пытается унять тик. Он поворачивается вполоборота на сиденье, упирает подбородок в грудь и подтягивает под себя ноги, насколько это возможно, чтоб не испачкать сиденья башмаками. Глаза он закрывает, он теперь пассажир космической ракеты, летящей на другую планету.

— Не спи. Раз я не могу спать, то и ты не должен.

Он разлепляет глаза и смотрит на нее сбоку. Это она глупости говорит, думает он. И спрашивает: что значит, что она не может спать. Она отвечает, что сама не знает, почему это так, но когда она закрывает глаза, говорит она, то ничего не происходит, словно чего-то не хватает, она не чувствует достаточной усталости, говорит она. У меня так никогда не бывает, роняет Юн. А моя мама говорит, что человек может заснуть в любой момент, надо только научиться правильно расслабляться.

Он снова закрывает глаза. Она все разговаривает. Он представляет себе, что свет и точки, которые мелькают перед глазами, это новая галактика и думает, что ему теперь делать: то ли искать место для посадки, то ли готовиться к жестокой схватке. Затылок чешется, но почесать его сил нет. Он слышит, что она бубнит себе под нос песню. Это раздражает Юна, но он решает не отвлекаться, он должен собрать всю силу в ударный кулак. В этот миг его корабль взрывается в звездной буре и развеивается в космосе как пыль.