— Все равно же разворуют! Все и везде. Тайно.

— А ты их тогда всех повесь.

— Пытки же запрещены! Никто не признается!

— А ты их без признания повесь. За то, что не уберегли. И так всех и везде. Со временем и управляться с губернией нормально сможешь. А пока давай повесим этого. Для острастки. Милосердие требует жертв.

— Анатолий Васильевич, Христом-Богом молю! — Выринский уже ползал на коленях, выбрасывая из карманов добычу. Ползал по мокрому. Мокрыми были и штаны, и даже сюртук.

Миних втянул воздух:

— Как будто не смердит. Не понимаю, как можно так обделаться, чтобы до самого парика испачкаться.

— Это я так взопрел. Нервное, с детства потлив… Пощадите, ваше превосходительство!

Миних посмотрел на губернатора.

— Мне его и трогать противно, — сказал тот, — Вон из присутствия! Завтра же уволю без пенсиона, с позором.

— Премного благодарю, ваше превосходительство… — Выринский бежал вон, оставляя мокрые следы и тихонько позвякивая.

Снизу раздались крики. Кто-то звонким тенором выкрикивал тяжелые многословные немецкие ругательства. Кто-то вопил от боли. Кто-то неизобретательно матерился, поминая чью-то мать.

— Я там около казны парнишку своего оставил, — объяснил Миних, внезапно оставив в обращении с губернатором панибратское «ты», — Уж больно старательно некоторые ваши подчиненные притворялись пьяными. Думаете, регистратор этот один такой? Просто первый.

Губернатор торопливо зашарил в столе.

— Где же пистолеты… Его ж убьют.

— Как бы он сам кого не убил. Он, между прочим, на медведя без рогатины хаживал, и даже без ножа. А при шпаге от полусотни здешних боровов узкую дверь удержит.

— Если бы только боровов… Тут есть и которые за дуэли переведены.

— Чернильные души — и за дуэли?

— Дураки не только в армии служат. Тем более, иные из гвардии, с повышением на два чина. Как раз чтобы всласть поворовать перед отставкой. Держатся шайкой разбойничьей. Хамствуют, убить обещали. Меньше бы пили, поди, убили б. А канцелярия тайная гвардию иначе как за политику не трогала. Потому и держу в столе заряженные пистоли. А… вот они. Два мне, два вам. Хорошо, что запас держу, а? А что такое — химмельхерготт?

— Богохульство.

— Ясно. Он немец? Почти все порядочные люди в России — немцы.

— Он вообще… Вот они! Пали! Тьфу, да они и так уже бегут.

Небольшая толпа — для узенького коридорчика в самый раз — спотыкаясь, путаясь в многоногости, покидала место событий. Панических звуков почти не было, а Миних их любил. Выстрелил в воздух. Кучка людей дернулась, метнулась, как анчоусы от акулы, стукнулась о стены. Какие-то человечки и отвалились. Остальные шумно протиснулись в двери.

— Толпа, — заметил Миних, — это простейшее, которое гораздо глупее составляющих ее людей. С каковыми мы теперь и побеседуем. Ну вот вы, например, — он пнул пытающегося подняться на ноги франта в неуставном камзоле. Манжеты кружевные, кольца — только не в носу. Явно не на вечно задерживаемое жалованье живет господин.

— Там тигра, — сказал галантерейный господин, — в нее и стреляйте. А мы ж не чужое — казенное. А вам бы, Анатолий Васильевич, потом отдали бы, сколько следует.

— Как зовут? — повторил Миних, злобно перекосясь и подтягивая к себе пышное жабо. Дошло.

— Бьют.

— Я тебя еще не так побью сейчас. Говори!

— Я ж говорю: Иван Яковлевич Бьют. Надворный советник. Вон князь Бегидзе валяется, исключен из гвардии и военной службы за буйство и рукоприкладство. А это — Беришников, вот — Давайко, тоже неплохой человечек, Петр… по батюшке не помню.

— Ну что, Анатолий Васильевич? Все ли немцы порядочные люди?

— Все, — убежденно встрял Бьют, — я, например. Я честно предупреждаю: там, в казначейской, тигра. Вот.

И показал левую руку. Та, хоть и замотанная плащом по-бретерски, прокушена была до крови. Но для тигра прикус был мелковат. Губернатор так и сказал:

— Какая это тигра… Скорее, хорек.

— Не нравится мне, — заметил Миних, — что там до зубов дошло…

И пошел в казначейскую. Заинтригованный губернатор поспешил следом. А там исполнил немую сцену из «Ревизора» за городничего. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Остромордое существо в черно-желтых перьях, с залихватским хохолком на голове, вытянувшись стрункой, обозначило отдание чести и четко доложило:

— Доверенная вами позиция удержана, эччеленца. Неприятель числом в полтора десятка статских особей рассеян.

— Почему кусался? Шпаги не было, что ли?

— Это той, что я здесь же подобрал? Эччеленца, это же парадная блесна, не сталь, а сосулька. Сломалась на первом выпаде. Пришлось подручными средствами. Ну и природными тоже. А кусаться мне самому противно. Потому я прошу меня на грядущее вооружить. А так же обмундировать. Долго я, эччеленца, буду рисковать простудиться? И босиком ходить мне тоже надоело.

Губернатор, подобно змее, даже глазами не хлопал. Но волевую челюсть на грудь не уронил.

— Кто это? — наконец, выдавил он из себя.

— Да вот обитают такие в княжестве Пелымском. Не страшнее арапов. Но цивилизованнее. По-русски выучился в недели, по-немецки пока только ругается. Сам знаешь, в нашей армии без германской брани никак. Слушайте, Анатолий Васильевич, зачислите его в русскую службу. А то мне нужен толковый адъютант.

— А вы сами-то кто?

— Я? Фельдмаршал граф Миних. Приходилось слыхивать?

— Скорее как сказку… Я пешком под стол ходил, когда вы Перекоп брали и Очаков. Оду Ломоносова на взятие Хотина наизусть: "Крепит отечества любовь сынов российских дух и руку; желает всяк пролить всю кровь, от грозного бодрится звуку. Как сильный лев стада волков, что кажут острых ряд зубов"… — дошедши до этого места, не выдержал, посмотрел на Баглира и сбился, — Счастлив служить.

— Ну, так оформите юноше хоть фендрика какого-нибудь. А лучше повыше.

— Да он хоть дворянин?

— Его отец в… Китае имел мандаринскую пуговицу на шапке и высший орден. Какой?

Баглир встрепенулся.

— "Сорока лучей", эччеленца. Вообще-то он не совсем высший, хотя…

— Родину он покинул в чрезвычайной спешке по соображениям целости шкуры, — Миних говорил нарочито громко, — так что обычный наш кадр. Шатался по Сибири, озверел. Потом набрел на мое узилище, отметелил охрану, вломился в дом. Обнаруживает разнообразные технические познания. Так как?

— Ради Бога, ваше высокопревосходительство. Но я могу его провести только по статской линии. — разговор зашел о привычном, и разум губернатора ухватился за возможность остаться в норме и уйти от невозможных предметов. В конце концов, если тайный сыск отменили, то и люди в перьях могут быть. И псоглавцы… Анатолий Васильевич отогнал было от себя размышления о необычном, но вот оно — стоит и смотрит большими зелеными глазищами. Зрачки у этих глазищ были вертикальными! А вокруг все уложено такими маленькими белыми перышками. Он прикрыл глаза рукой. Стало легче.

— Приходите, пожалуй, завтра, граф. Не обессудьте — видите же, какая кутерьма. Пока разгребусь…

— А то мы поможем, — предложил Миних.

— Я и сам. Прошла минутная слабость, я снова зол и нацелен на работу.

Губернатор поспешно вышел, даже выбежал из казначейской. Было слышно, как он орет на оклемавшуюся в коридоре четверку. Потом сбавил голос:

— Ладно. По здравому размышлению я решил доверить вам четверым охранение казенных сумм. Медяка недосчитаюсь — вздерну всех четверых. Ясно? Жалованье, правда, можете брать в срок, а прочее — никак. За главного — Бьют, как старший по чину.

Миних одобрительно кивнул.

— Справится. А мы пойдем к портному и оружейнику. Мой адъютант должен выглядеть соответственно. Кстати, что у вас носят? Немецкое, да и русское, на тебе будет сидеть как седло на корове. А ты же не варвар, чтобы ходить в ремнях и шпаге…

Миних оптом продал половину Баглировой добычи какому-то второгильдейскому купцу — как результат двадцати лет успешных охотничьих походов. И то купчик удивлялся и цокал языком — такая куча пушнины, на две подводы не вошла. Хотел купить и другую половину — но фельдмаршал рассудил, что в Москве или Петербурге цена будет не в пример лучше. Зато на появившиеся деньги можно было сделать Баглира человеком.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: