А потом гости разошлись, и Публий-отец сказал сыну:

– Вот что, скоро война, и теперь ты должен быть готов к ней. Я дам тебе письмо к Отацилию, моему другу. Он сейчас инспектирует лагеря новобранцев. Он найдет для тебя опытного центуриона, который научит всему, что должен уметь солдат. Нечего начинать службу расфранченным всадником, которые только и умеют, что красоваться перед девками серебряной сбруей. Послужи-ка как простой легионер, а потом, когда начнется война, я возьму тебя с собой. И мы вместе прогоним под ярмом[39] этого Ганнибала!

Вне себя от счастья, юноша прижался щекой к щеке отца…

Смеркалось. Юный Публий улегся в постель и приготовился ко сну. И сердце его трепетало от радостного ожидания. Завтра ему предстояло отправиться в первый в его жизни поход…

– Будь, что будет! – любил говаривать Ахей.

Полибий считал Ахея, сына Ахея, самым выдающимся правителем Азии. Самым могущественным и страшным. Последнее было преувеличением, простительным для того, в ком талант писателя превосходил порой дар историка. Ахей не был чудовищем, но вне сомнения являлся одним из самых выдающихся правителей своего времени, обладавшим и могуществом, и любовью войска, и той харизмой, без которой не бывает величия.

Скульптурных портретов Ахея не сохранилось, но, к счастью, Уцелели несколько монет с его изображением, избежавших гибели при переплавке, учиненной мстительным Антиохом, и пощаженных временем. На монетах этих, превосходных по качеству – лицо, какое трудно забыть – умное, властное, жесткое; лицо, выражающее характер, каким были наделены немногие из властителей древности. Лицо человека, рожденного повелевать и завоевывать.

Наш Ахей приходился родственником Селевку Каллинику, не очень близким – племянником по жене. Особой любовью царя он не пользовался и, верно, так и остался б никем, не вписав имени своего в скрижали истории, если бы не раздоры, охватившие в правление Селевка Азию.

Этот потомок могущественного Никатора был правителем настолько беспринципным, насколько беспринципным был сам этот век. Вступив на престол, он первым делом избавился от своей мачехи Береники и ее сына, своего сводного брата. На беду, Береника была дочерью египетского царя Птолемея Филадельфа, и тот, кипя праведным гневом, начал войну, продолженную наследником Птолемеем Эвергетом, в ходе которой Селевк был бит и потерял почти все владения. Потеряв заодно от страха голову, Селевк призвал на подмогу своего брата Антиоха, прозванного Гиераксом. Тот и впрямь походил и обличьем, и характером на коршуна, готового отнять добычу. Гиеракс, набрав войско из диких галатов, явился на зов, но воевать против египтян не пожелал, а напал на брата.

Азию захлестнула новая война, куда более кровавая, чем прежняя. Антиох вновь был бит и бежал. Он лишился многих друзей, и лишился б и всего своего царства, но на его счастье, Гиеракс, снедаемый болезненным честолюбием, начал войну с Атталом Пергамским, Митридатом Понтийским и прочими мелкими династами, претендовавшими на свой законный кусок земли. Это позволило Антиоху собраться с силами. Он привлек под свои знамена всех, кому хоть сколько-то доверял. Среди них был и отец Ахея, также Ахей, приходившийся дядей царю. Ахей стал одним из стратегов. Братья продолжали войну на радость соседям, которые, пользуясь раздором среди Селевкидов, отрывали лакомые кусочки их владений, округляя свои царства.

Наконец буйный Гиеракс сложил голову в очередном сражении, бог знает каком по счету. Селевк торжествовал, не подозревая, что Лахесис уже готова обрезать нить его жизни. Он погиб нелепо, так же, как и жил – упав с лошади. Престол перешел к его сыну Селевку, словно в насмешку прозванному Керавном. В этом самом Селевке не было ровным счетом ничего от молнии. Был он болезнен, ленив и бездарен. Приближенные крутили им, как хотели, и, в конце концов, отравили.

К тому времени Ахей-старший очутился в плену в Египте, а его сын занял отцовское место. Был он, этот сын, силен и отважен, состоял в родстве с царем, пусть дальнем. Немудрено потому, что Селевк доверил Ахею власть над войском, которое вел, чтобы вернуть владения по ту сторону Тавра. Когда царь пал жертвой коварства, Ахей отомстил его убийцам, казнив их. Войско провозгласило Ахея царем, но тот благоразумно отказался, признав первенство юного Антиоха и удовольствовавшись званием наместника.

Отказаться-то отказался, но бороду брить перестал,[40] шепнув по пьяной откровенности Гарсиерису, доверенному человеку, что сбреет ее, когда сделается полновластным правителем земель, порученных под его опеку.

– Лишь тогда…

Но сначала эти земли нужно было завоевать. Пользуясь полным доверием юного царя, Ахей начал войну. Врагов было множество: Аттал Пергамский, Прусий Вифинский, египтяне, еще удерживавшие в Малой Азии толику прежних владений, мелкие династы, варвары-галаты, нападавшие на всех без разбору. Но никто не мог устоять перед войском Ахея. Прусий умерил свои притязания, Аттал, захвативший почти все владения Селевкидов по ту сторону Тавра, потерпел полное поражение, бросил на произвол судьбы Сарды и был заперт в Пергаме. Все шло просто превосходно: воины боготворили Ахея, жители покоренных им стран славили его милосердие. А тут пришло известие, что Антиох отправляется на Восток. Юный царь решил, что настала пора собирать осколки империи.

Про то первым прослышал Гарсиерис, в прошлом – муж, приближенный к сирийскому двору, но лишенный влияния из-за интриг Гермия. Гарсиерис переметнулся к Ахею, и тот принял его, сделав доверенным лицом. Это могло вызвать недовольство Царя, но Гарсиерис стоил этого недовольства. Никто не знал об окружении Антиоха так много, как Гарсиерис. Никто не испытывал к этому окружению подобной ненависти. Ненависть – сильное чувство. Человек, находящийся во власти этого чувства, может быть немало полезен.

Когда Гарсиерис вошел в палаты Ахея, лицо его ликовало.

– Мальчишка Антиох отправился на Молона! Радуйся, царь!

– Я не царь! – осторожно поправил Ахей, при том понимая, что кривить душой с Гарсиерисом нет смысла. Ненавидя одного, изгнанник был, словно обласканная собака, предан другому.

– Теперь царь! Антиох не вернется оттуда, и знаешь, кто имеет больше всех прав на престол?! – Ахей молча покачал большой и красивой головой. – Ты, царь, ведущий происхождение из рода Селевка! Ты, заслуживший любовь подданных и преданность воинов! Ты, победивший многих врагов!

– Оно, конечно, так, но что, если Антиох вернется?

Гарсиерис бесцеремонно уселся в приставленное к столу кресло.

– Никогда! Гермий ведет его к гибели! Гермий сам жаждет власти, полагая, что после смерти царя воины выкрикнут его имя! Решайся!

– На что я должен решиться? – спросил Ахей, прекрасно зная, каков будет ответ.

– Возложи на себя корону и назовись правителем обретенных тобою земель. Воины поддержат тебя, династы задрожат при одном упоминании твоего имени! Ты будешь величайшим из всех, кого знала эта часть света. Тебе будет принадлежать огромная власть!

– Власть! – сладко прошептал Ахей. – Что и говорить, он любил власть, как только может любить тот, кто вкусил ее. Одно дело – обладать властью по праву рождения, тогда она обыденна, а обыденное лишено сладости. Другое, когда ты взял что-нибудь с боем. Похищенная красавица – самая желанная из женщин. Снятый с убитого врага доспех достоин посвящения в храм. Захваченная страна люба более прочих. Недаром завоеватели основывают столицы великих держав именно на захваченных землях. Недаром лучшие сыновья рождаются от завоеванных женщин. Недаром лучшие рабы получаются из побежденных врагов. Злобные, коварные, сильные, заставляющие постоянно быть начеку, не позволяющие ни на миг расслабиться, дающие своей тайной ненавистью тебе силу.

– Будь, что будет! Я готов рискнуть. Но ты тоже рискуешь, ты знаешь, чем ты рискуешь.