– Победа творима мечами воинов и гением полководца, а поражение слагается из случайностей и предательства…

Голос Клеомена был звонок в ночном полумраке, разрываемом лишь тусклым огоньком масляного светильника. Этот голос был слишком силен для ограниченного пространства командирской палатки, и казалось, что Клеомен держит речь не перед десятком генералов, а сразу пред всем войском.

– Вы не хуже меня понимаете, сколь нелегко наше положение! – говорил Клеомен, одаривая пристальным взором поочередно каждого из генералов. – Проклятый сикионец привел македонян, уже отобравших плоды наших прежних побед! Теперь недруги покушаются на самое святое для спартиата – на нашу землю! Бесчисленные орды врагов подступили к Спарте и ждут сигнала, чтобы наброситься на нее, словно стая голодных крыс. Арат! – вскрикнул Клеомен, глаза его гневно засверкали, доброе, почти мягкое лицо пересекли суровые морщины. – Это он – крыса! Это он привел чуму к нашим очагам. Это ему Эллада обязана своим рабством! Проклятый сикионец! – Царь с силой стукнул по прислоненному к опоре шатра щиту, ответившему глухим гулом. – Настал решающий час – миг, когда определяется все, когда определяется, будем ли мы свободны иль покоримся. Готовы ли мы пожертвовать жизнью, чтоб сохранить свободу?!

Клеомен сделал паузу, как некогда учил Бион, и грозно посмотрел на своих полководцев. Кто-то пожал плечами.

– Готовы! – воскликнул брат царя Эвклид, а осторожный на слова и поступки Дамотел на всякий случай отвел взор.

– Хорошо, – сказал Клеомен. Он почувствовал неуверенность генералов, но сделал вид, что ничего не заметил. Лицо Клеомена, отмеченное печатью лишений, обрело решимость. – Мы должны быть готовы, потому что у нас нет выбора. Нам остается победить иль умереть! Третьего не дано. Дамотел, ты разузнал количество врагов?

Хитрый и пронырливый Дамотел отвечал за разведку, здесь на чего можно было вполне положиться.

– Да, царь. Я подкупил дозорного галата, и тот поведал мне что знает. Антигон привел всех, кого сумел собрать. Кроме фаланги он имеет под своим началом пельтастов-македонян, лучников-агриан, наемников, воинственных галатов, ахеян, полки мегалопольцев, эпиротов.

– А сколько у него конницы?

– Двенадцать сотен, но конница немногого стоит. Сила Антигона – в фаланге педзэтайров!

– А акарнаны? А иллирийцы? А беотяне?

Глаза лазутчика прыгнули, словно бы в замешательстве, но он в мгновение ока совладал с собой.

– Их нет. Должно быть, Антигон оставил их в Аргосе.

– Странно. – Клеомен задумчиво погладил поросший щетиной подбородок. С того дня, как умерла его жена, достойная Агиатида, царь редко брился. – Я был уверен, что они здесь. Ну ладно, если ты прав, нам придется иметь с меньшим числом врагов, и это хорошо.

– Я прав! – спокойно, пересилив былую растерянность, заверил Дамотел.

– Итак, их чуть меньше двадцати тысяч, нас – двадцать. Спартиаты и наемники не уступают воинам Антигона, но на периэков и союзников я полностью не могу положиться. Потому план будет такой. Мы станем на двух холмах: я – на Олимпе, Эвклид – на Эве. Посреди, вдоль дороги, станет Федрон с всадниками и двумя полками пельтастов. Македонянин ударит на Эвклида, но он не пустит в ход ни гипаспистов, ни наемников. Он бросит в атаку союзников, каким не очень-то доверяет. Одновременно его конница попытается прорваться по дороге, а пельтасты будут тревожить мой фланг. Мой план заключается в том, чтоб отразить первый удар. Как только ахейцы и прочие смешают строй, пельтасты зайдут им во фланг, а Эвклид ударит в лоб. Они побегут, и тогда ты, Эвклид, – Клеомен кивнул брату, – без промедления зайдешь в тыл Антигону, а я ударю в лоб – прямо на его фалангу. Она неповоротлива и не сумеет отразить удар сразу с обеих сторон. Так мы сумеем победить.

Клеомен умолк. Молчали и генералы. Лишь Дамотел после паузы заметил:

– Хороший план. Я думаю, он будет неожиданным для Антигона, который ожидает удара с твоего фланга, царь.

– Я тоже рассчитываю, что Антигон ждет моего удара, – подтвердил Клеомен…

Антигон Досон, царь Македонии, и впрямь ожидал, что исход битвы будет решаться на фланге, где расположился Клеомен. Покашливая в расшитый серебряными нитями рушник, Антигон объяснял толпящимся подле стратегам.

– Он ударит нам в лоб с холма и попытается смять, как делал это не раз, но мы перехитрим спартанского льва. Мои копьеносцы остановят его фалангу, а тем временем вы, – Антигон кивнул Александру, сыну Алкметы, и Деметрию из Фар, – атакуете другой холм. Как только враги вступят с вами в бой, пусть Керкид ударит со своими акарнанами во фланг неприятелю. Вас никто не ждет, а кроме того, периэки – не спартиаты, они не выдержат хорошего удара и побегут. А затем мы сомнем и…

Царь мучительно закашлялся и прижал платок к губам. Когда он отнял рушник, на девственной белизне ткани алело крохотное пугающее пятнышко. Антигон поспешно свернул платок так, чтобы пятнышко скрылось из глаз, и закончил:

– Клеомена! Все ясно?

– Да! – дружно ответили генералы.

– Тогда ступайте, – велел Антигон. – Как только поднимется царский стяг, немедленно начинайте атаку.

Десять резвых коней поскакали с холма, унося седоков к застывшим в ожидании полкам. Они мчались по залитой тусклым солнцем траве, бросая длинные тени. Антигон устало облокотился на руку подошедшего оруженосца. Он задыхался, лоб и впалые щеки его были в холодном поту, а грудь жгло будто огнем.

– Вина! – потребовал царь.

Расторопный служка поспешно принес кубок, пенящийся багряным вином. Царь пригубил и поморщился.

– Теплое. Лучше воды, холодной воды!

Ему нельзя было пить холодную поду, и слуга знал об этом, потому и замешкался, но Антигон грозно прикрикнул:

– Я сказал: воды! Самой холодной. Прямо из источника, что под холмом!

Царь терпеливо ждал, покуда не принесут воды, внимая колкому жжению вокруг сердца. Он не желал этой битвы, он вообще был против кровопролития, но так желала судьба – жестокая девка, ежедневно отнимающая жизнь у людей – женщин, детей и старцев. Сегодня она намеревалась отправить в Аид тени сотен и тысяч молодых, полных сил мужей, чьи окровавленные тела вскоре испятнают землю. Антиох вновь кашлянул и против воли покосился на еще одно выступившее на рушнике пятно крови. Скоро судьба, именуемая еще смертью, придет и за ним.

Наконец появился слуга, протянувший царю наполненный до краев кубок. Антигон выпил воду, и в груди полегчало. Но Антигон знал, что это лишь на миг – достаточно долгий, чтобы избавиться от боли, но слишком краткий, чтоб позабыть о ней. Боль вернется, и к тому времени он должен выиграть битву.

– Флаг! – приказал Антигон, поднимаясь и вглядываясь в лежащий напротив холм, чью макушку обвивало причудливое ожерелье из тысяч лаконских щитов – алых с лямбдой посередине.

Три воина не без труда подняли массивное пятнадцатифутовое древко. Хлестко хлопнул, поймав ветер, ярко-пурпурный прямоугольник стяга. Спустя несколько мгновений из-за реки донесся глухой рев. Это кричали воины, начинавшие атаку. И вот полки двинулись вперед – одни в холм, другие вдоль дороги, тянущейся рядом с неглубокой рекой. Иллирийцы, македоняне, критяне, ахейцы – им предстояло пролить первую кровь, а следом в бой должны были вступить акарнаны, наемники и халкасписты.

Крохотные, сбитые в неровные ряды, строчки воинов поползли на холм, занятый полками Эвклида. Справа шла колонною конница, какая должна завязать бой с эскадронами Клеомена. Но конница замешкалась в болотистой низине Ойнунта, а потом и вовсе остановилась, ожидая, что будет дальше.

Эта крохотная заминка поставила под угрозу весь план Антигона. Заметив брешь, образовавшуюся во вражеском фронте, Федрон немедленно направил туда пельтастов. Две тысячи легких на ногу воинов бегом взобрались на холм и ударили в спину ахейцам и иллирийцам. Такого поворота событий не ожидал никто, даже Клеомен. Даже он не надеялся, что враг будет столь опрометчив.